Белая нить - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Сумасшествие заразно

Трудная у Олеандра выдалась ночь. Четырежды он просыпался в поту, выбитый в явь блеском занесенного над шеей меча. А пробудившись в пятый раз, устроился на подоконнике с чашкой травяного отвара. Устремил взор к улочке в тени лиственных крон.

Статуя Тофоса, сгорбленного старца в плаще, стояла там и глядела ввысь, вскинув руки к небосводу. Пробегавшие мимо дриады то и дело замирали возле неё. Вот две девушки припали к тропе и ударились лбами о босые ступни Творца. Вот ребёнок упал на колени и прильнул щекой к подолу его накидки.

В другое утро Олеандр нарек бы собратьев глупцами — нужно ли Тофосу, чтобы его древесное воплощение головами подтачивали? А ныне суета успокаивала. Он наблюдал за поселенцами. Взирал на их мельтешение сквозь просветы ветвей, и туман в голове развеивался. Сердце замедляло бег.

Отравление. Беседа с Аспарагусом. Аурелиусы. Покуситель, братающийся с вырожденцем. Пережитое выжгло на душе дыру, которую Олеандр никак не мог заполнить.

Ответы — вот что забило бы её наглухо. Ответы. А заодно — посмотреть в глаза клятому подлецу, который мало того что умертвлял, так вдобавок судные листы жертвам подсовывал.

Знатно ему обломилось. Не предвосхищал, небось, что Олеандра спасут, напоят выжимкой из итанга.

Так, может, прав Аспарагус? Может, не темнит вовсе и пока что всем лучше помалкивать? Затаиться. Присмотреться к поведению Стальных воинов. Глядишь, мерзавец сам себя выдаст.

Олеандр вздохнул. Надумал сползти с подоконника, как вдруг перехватил за окном шевеление. Взору предстала картина, достойная пересказов. Из-под размашистых ветвей выскочил и пронёсся по мосту молодой элафия с рыжим бутоном на рогах.

— Да постой же ты, Боги! — прогорланил бегущий за ним дриад, чью голову укрывала шапка рыжих завитков.

Зефирантес! Олеандр спрыгнул на пол. Стащил через голову отцовскую рубаху, в которой тонул — аж рукава плыли по ветру! Надел тунику и, на ходу скручивая волосы в узел, помчался вниз по лестнице. Ну как помчался… Вернее сказать, поковылял, придерживаясь за перила.

Олеандр распахнул дверь и угодил в объятия. Повезло — успел до того, как приятель снес бы дверь вместе с домом. Ребра затрещали, скованные огромными ручищами. Рослый, щеголяющий развитой не по возрасту мускулатурой друг обнял его крепко-крепко, до треска костей. Потом отпрянул. Встряхнулся и снова обнял.

— Да жив я! Жив! — прохрипел Олеандр и покосился на выглянувшего из-за веранды скакуна. — Ты зачем элафия напугал?

— Да оседлать его всё пытаюсь, а он не даётся, — проворчал Зеф. И взвыл, как угодивший в капкан зверь: — У-у-у! Я ж как вырвался, так к тебе помчался сразу. Думал, не свидимся уж. Мастер Аспарагус сказал, очнулся ты, а я на посту! Ты это… Как ты? Нельзя ж лакать, что попало, ну! Нектар этот… Подлый Змей яду подлил!

— Чего? — Олеандр уперся ладонями в грудь приятеля и оттолкнул его, вырвался из хватки.

— Сынок Цитрина, — Зеф отступил на шаг. Солнечные блики прыгали в его кудрях, подсвечивали крупинки пота. — На кой он в Барклей-то приполз? Не кочуется? Решил тебе подгадить?

Ну и чушь! Да кто в здравом уме заподозрил бы Рубина в отравлении?!

— Чепуху мелешь, — проговорил Олеандр. — Я ему жизнью обязан. Где он, кстати? Не знаешь?

Зефирантес крякнул.

— Поди угляди за змеёй, — пропыхтел он. — Либо уполз, либо невесть где шастает, детвору распугивает.

Что ж, на сочувствие Рубин ожидаемо не растратился. Он вечно кривился, когда существа проявляли слабость, не вел и речи о поддержке. Стоило отдать ему должное, не требовал он участия и от других, предпочитая залечивать и осмысливать пинки судьбы в одиночестве.

— А Фрез? — Олеандр возвратился в дом. И посмотрел на склянки с итанга, до сих пор стоявшие на столике у ствола. — Ей рассказали о яде?

— Чего не знаю, того не знаю, — донёсся из-за спины густой бас. — Отцу её сообщили вроде.

— Понятно! Идём.

— Куды?

— Прогуляться хочу.

Сорвав с крючка накидку, Олеандр перекинул её через плечо. Потом подхватил сосуд с целебной выжимкой. Выскользнул во двор и запер дверь. Покосился на друга и обжёгся о его взгляд. Зеф глядел на него как дитя на сражавшихся на плацу воинов: не то со страхом, не то с восторгом и благоговением.

— В бутылке и правда аурелиус нашли? — шепнул он и сжался, словно в кустах притаились враги.

Хотел бы Олеандр, чтобы ему почудилось, но…

— Правда.

***

Стоило отдать Аспарагусу должное: взывая к сохранению тайны, он укоротил языки — хотелось верить, не в прямом смысле слов — всем, кто знал или вызнал о произошедшем. Никаких шепотков об отравлении, о судных листах, разве что о смерти Спиреи поселенцы шептались по углам.

Жаль, на затяжное затишье рассчитывать не приходилось. Дриад ягодами не корми, дай языками потрещать. Проговорится один хранитель… Нет, просто намекнет — и вести о случившемся пронесутся по лесу. У каждого куста Олеандра повстречают беседы об отравлении и аурелиусах, притом уже изрядно извращённые.

И все же сейчас он ступал по тропам, не страшась, что на него налетит толпа голодных доподробностей собратьев. Ступал твердо и старался не выдавать упадка сил. А лицо подставлял солнечному свету, который оживлял, напитывал кровь и плоть теплом и распушал листву на предплечьях.

Зеф следовал за ним тенью, как прирученная мантикора на веревке. Переговариваясь, они миновали заставленную бочками тропу и замерли на перекрёстке. Лохматый дриад в потрёпанной рубахе и шароварах преградил путь, подскочив к Олеандру.

— Господин, — парнишка бегло поклонился и протянул несколько листков, — прошу, посмотрите. Ваша помощь нужна.

— Почему моя-то? — Олеандр мысленно застонал. Но листы перехватил и быстро перебрал, скользя глазами по строчкам. — Обязанности правителя Аспарагус исполняет, не запамятовал?

— Так он же Стальной!

И правда. Он Стальной. И оставался бы Стальным. На кой он к отцу Олеандра притёрся, будучи поборником идей Эониума?

Это ли не лицемерие?

— Так, — Олеандр вручил листы парнишке. — Вижу, брак в доставленных клинках обнаружили. Впервые такое случилось, но… Напишите ореадам, сообщите о проблеме. Скорее всего, владыка Цитрин посыльного в Барклей направит, который привезет новое оружие и заберет порченное. Дальше… Доставка в Вальтос благовоний и рулонов с шелками. Тут тебе нужно попозже ко мне подойти — я кольцо-печать в доме оставил, не могу разрешение на выезд подписать. А по поводу пострадавшей от грозы рощи, боюсь, тебе все же придется переговорить с Аспарагусом. Он архихранитель. Ему решать, кого он готов отправить для починки деревьев.

— Благодарю. — Ударив кулаком в грудь, парнишка снова поклонился и скрылся за хижинами.

Олеандр и Зеф между тем спустились на первый ярус по лестнице, приросшей к стволу. Спрыгнули на одну крышу кладовой. Затем побрели по иным, растянувшимся дорогой.

— Спирею захоронили? — Олеандр перескочил едва приметный стык.

— Ага, по-тихому, — пробасил из-за спины Зеф. — Зря ты мастера Аспарагуса подозреваешь. Ведаю — вы не ладите. Но… на кой ему убивать-то тебя? Вдобавок это ж он Спирею нашел.

— Аспарагус?

— Угу. Тебя искать отправились все. И наткнулся архихранитель на тело. Но убийство не там случилось, говорит. Вроде как никаких следов в той чаще нет. Чисто. Так что умертвили её в другом месте и…

Подкинули туда, где она не осталась бы незамеченной, — додумал Олеандр, подступая к краю крыши.

— …Может, Змей таки? — послышалось из-за плеча.

И Олеандр застонал:

— Прекращай!

— Тогда кто-то наших, — с видом знатока заключил Зефирантес. — Из Стальных, видать. Судные листы…

— Вот это уже ближе к истине, — Олеандр щёлкнул на него пальцами. — Сознаться, сперва я решил, что гибель Спиреи — воля невезения. Подумал, ей просто не повезло наткнуться на выродка.

— Но аурелиусы!..

— Верно, — Олеандр кивнул. — Что это за выродок такой? Откуда бы ему знать о судных листах? Зачем намекать на некую расплату? Зачем подписываться правителем Барклей? Вдобавок, проникнув в поселение, двукровное отродье вряд ли не привлекло бы внимания. Отнюдь, думаю, он… ну или она причастна к случившемуся. Отрава ламии едва не отняла у меня жизнь, чары граяды умертвили Спирею. Но!.. За спиной выродка стоит дриад. Кто-то из былых подпевал Эониума.

— Мрак какой, ну! — Зефирантес скривил губы в отвращении. — Кто ж с выродком рискнет дружбу водить?

— Хороший вопрос, — Олеандр устало потёр лоб. — Но ныне меня занимает иное — я связи не вижу. Ну, между собой и Спиреей. Судные листы — близнецы, веришь? Эти слова… Око за око… Выходит, смерть за смерть? Но кого я убил, Боги? Кого убила Спирея? За что нам мстили?

— А мастер Аспарагус что говорит?

— Ничего путного, — Олеандр отмахнулся. — Просил панику не сеять, хочет сам во всём разобраться.

Солнце слепящим пламенем играло на лиственных кронах. Перегуд голосов заливал уши — хоть затычки втыкай.

Олеандр схватился за лиану и соскользнул к крыльцу кладовой. Зеф тяжело плюхнулся следом. Они миновали калитку и побрели вверх по откосной улочке к площади, тонувшей в полумраке.

Вечное Древо раскидывало там грузные ветви, затмевая солнечный лик и удлиняя тени. Оно отражало саму сущность леса — его олицетворение и душу. Казалось, стволы рядом умалились, напоминая детенышей, окруживших прославленного старца. Тысячи корней исшивали землю. Спутываясь, возлежали тяжелеными косами.

В листьях Вечного Древа и зародились первозданные дриады: Примулина и Акантостахис, предки Олеандра. Иные лесные дети, узрев свет позже, признали превосходство Примы и Аканта и преклонили колени.

Легенды гласили, не было равных Приме и Аканту. Только они могли воззвать к сокрытым силам отца своего Древа. Только на их зов откликался посох, Древом подаренный. Не говоря уже, что они располагали большими выдержкой и стойкостью, большим количеством чар.

Первые цветы украсили ветви Древа, когда тайники сердец Примы и Аканта раскрылись друг для друга. А последние захилели и сгинули после смерти Камелии, матери Олеандра.

Трудно сказать, взаправду ли цветение воплощало взаимные чувства, но дриады не теряли веры, что скоро, совсем скоро наследник и Фрезия породнятся. И отец первозданныхснова оденется в цветочные одежды, похвалится проклюнувшимися бутонами.

Много секретов скрывало Древо. С его помощью владыка проводил ритуал передачи власти и провозглашал наследника. Или напротив — отсекал неугодную кровь от рода, как Стальной Шип отсёк старшую дочь Азалию, когда она нарушила межклановый запрет и спуталась с океанидом. И за прегрешение поплатилась — лишилась доли чар и права называться потомком первозданных.

Олеандр нырнул под один корень, аркой изогнувшийся над землей, потом обогнул другой, тревожа вспыхнувшие на нём златоцветы, и замер. Знакомое пыхтение его уже не сопровождало.

— Зефи? — Он огляделся, подтверждая домыслы: приятель отстал, застыл у кустарника.

— Ты ничего не слышал? — Зеф рассеянно перебирая кудри. — Вроде шуршал кто-то.

— В кустах? — Олеандр развернулся на пятке, подступил ближе и навострил уши.

Не сразу, но он перехватил шорох. Кажется, в листве и правда кто-то притаился.

— Птица, наверное, — предположил Олеандр, в тот миг как в глубинах зелени нарисовались глаза. И он отпрянул, едва не шлепнулся, угодив каблуком сапога в ямку. — Твою ж деревяшку!..

Зрачки неизвестного расшились, перекрывая радужку. Отражая блики златоцветов, вместо синевы очей засверкала непроглядная темень — почти что небосвод звездной ночью.

— Кто это? — Одной рукой Зефирантес придержал ножны, второй потянул за рукоять.

И клинок выскочил на волю. Он описал им над головой полукруг — и острие уткнулось зверю промеж глаз, близко-близко. Утробное рычание, явно не предвещавшее ничего хорошего, прокатилось по площади.

— Убери железку, — произнес Олеандр.

Поздно. В листве что-то сверкнуло. Клацнуло. Зверь выпрыгнул из куста. К счастью, инстинкты не подвели: Олеандр и Зеф отпрянули друг от друга. И шерстяная туша пролетела между ними и врезалась когтями в корень. Фыркнула и обнажила ряд острых зубов-лезвий.

Кто это? В памяти зашелестели, перемешиваясь и сливаясь, пожелтевшие страницы перечня живности. Одна, вторая, третья… Всё не то! Олеандр снова глянул на зверя, отмечая короткий синий мех, хвост-метелку, тупую морду с огромными глазами-блюдцами, мелкие изогнутые рожки.

— Силин? — изумился Олеандр, едва память обратилась к иной книге, где упоминалось древнее зверье.

Шерстяной комок зашипел. От кончика его хвоста растянулись во все стороны серебристые нити чар, скручивающиеся в шар.

— Спрячь клинок, Зефирантес, — стараясь не повышать голоса, проговорил Олеандр.

— Зачем?

— Ты пугаешь его…

Меч опустился, вспоров воздух. Слишком резко. Шар колдовства на хвосте силина разросся, кроша искры. Глаза-блюдца неотрывно смотрели на лезвие, будто пытаясь испепелить.

Тревога штыком кольнула Олеандра меж лопаток. Он дернулся к приятелю. Оплошал. Свечение колдовства ослепило. Пронеслось перед взором, сбивая шаг. И ударило Зефа в грудь. Он покачнулся. Попятился, болтаясь, как пьяница. Меч выпал из его ладони и закатился под корень.

— Треклятый комок шерсти! — Олеандр ухватил Зефа за плащ, не дозволяя рухнуть в кусты.

Тщетно. Мало кто сумел бы удержать столь тяжкий груз. Ткань с треском вырвалась из пальцев. Одурело моргая, Зеф плюхнулся наземь. Взгляд его заволокла дымчатая вуаль, повествующая об ошеломлении.

Фырчанье силина походило на смех — мерзкий такой, издевательский. Пасть его снова растянулась в оскале. Он распушил хвост и пополз по корню, резво перебирая кожистыми лапами. Забрался повыше и спрыгнул на выстроившиеся в ряд бочки. Одна из них грохнулась, покатилась на Олеандра. Он перескочил через неё. Ринулся вдогонку за зверем, но цепкие пальцы потянули назад. Зеф схватил его за грудки, заставляя склониться, уткнулся почти носом в нос.

— Если я погибну, — замогильным тоном возвестил Зеф, — найди мне супругу. И скажи ей, что я любил её.

— Это ошеломление, — бросил Олеандр и, оторвав от туники пальцы, метнулся за силином. — Пройдёт!

С грохотом повалились новые бочки. Шлепнулись на бока цветочные горшки и корзинки, расставленные вдоль склона-улочки. Один из дриадов выбежал на дорогу, чтобы преградить силину путь. И зверь, недолго думая, запрыгнул ему на плечо, оттолкнулся и, шлепнув бедолагу хвостом по лицу, испарился за его спиной. Мужчину тоже окаймило серебристое свечение. Ноги его подкосились, и он рухнул наземь. Затрясся, бестолково вертя головой.

В окнах ближайших хижин разгорелись златоцветы. Распахнулись ставни. Захлопали двери. Дриады выглядывали, выскакивали во дворы, заинтересованные суматохой. Кто-то перекидывался удивленными возгласами. Другие сразу рванули к оградам жилищ, наблюдая за зрелищем.

— Наследник! — ударили по слуху Олеандра два голоса. — Вам нужна помощь?

По подвесному мосту впереди семенил Юкка. Чуть дальше в просветах листвы виднелась лысая голова Драцены.

— Силин! — громыхнул Олеандр и ушел влево, пропуская катившуюся по дороге бочку.

Её внутренности вытряхнулись. По дороге растеклась лужа сиропа, приправленная кореньями и лепестками. Напрасно Олеандр понадеялся, что земля быстро вберёт в себя сироп. Нога проскользила. Тело повело вбок. И он врезался в прохожего, который в свой черед толкнул второго прохожего. Все трое проломили прутья забора и упали в кусты стонущим клубком.

На миг перед глазами сгустилась чернота, а чуть позже Олеандр обнаружил себя уткнувшимся в потный затылок. Фу! Спешно извинился. Отряхиваясь, вытянулся в рост и устремился в погоню.

— Ловите силина! — выкрикнул он и свернул на узкую тропу, которая утекала к пятачку.

Там поселенцы затеяли танцы. Там среди десятков ног и мелькал синий хвост-метёлка.

Великий Тофос, пощади! Олеандр ворвался в толпу. Резанули по ушам дудки, поддерживаемые звяканьем бубнов и хлопками. Мелодия звенела в воздухе громом суматошных нот, заводила толпу. Кто-то подхватил его руки, прокружил раз, второй, третий.

Одно смеющееся лицо сменялось другим. Бряцание монет на юбках девиц раздражало. Бесили шелковые платки, извивающиеся вокруг волнами. Покрывало ниспало на лоб, Олеандр тут же сорвал его. Швырнул в музыканта, который, пританцовывая, подкрадывался к нему со свирелью у губ.

Швырнул — и припал к земле. Прополз на четвереньках и узрел, как силин удирает вверх по дороге.

Тычок ноги пришелся в бок. Олеандр стиснул зубы, запирая рвавшиеся на свободу ругательства.

Одному Тофосу ведомо, каким чудом он вырвался из галдящей толпы. Казалось, не пару мгновений он там пробыл, а пару лет. Казалось, его пережевали и выплюнули. Но он все равно ринулся в погоню.

С Юккой они сошлись на перекрестке и едва не стукнулись лбами. Драцена подоспела позже. И шесть вспышек света соскочили с пальцев трех пар рук, озарили листву и воздух зеленью чар.

Десятки лиан, опутавших деревья и кустарники, ожили и изогнулись хлыстами.

— Вместе! — крикнул Олеандр.

И лианы со скоростью ветра устремились к зверю. Одна за одной они свивались в кольца. Скручивались, пытаясь опутать и зажать изворотливую тушу. Но силин словно всю жизнь с удавками боролся. Он кружил, прыгал из стороны в сторону, уворачиваясь и выскальзывая из петель.

Снова загрохотали переворачиваемые бочки. Тучи лепестков и пылищи взвились в воздух.

Олеандр чувствовал, что вот-вот вспыхнет и пустит из ушей пар, как перегретый над огнем котел.

— Дурман!

Хранители вняли зову. Лианы взмыли к стволам, в тот миг как листья на предплечьях Олеандра ощерились. Кожу ладоней перекрыло сотканное из коры полотно. Он растопырил пальцы, дозволил чарам покинуть плоть. Зелёные нити стекли с рук, окольцевали сучья по бокам тропы.

Мысленный приказ — и сучья отогнулись и застыли дугами, дрожа от натянутого напряжения.

— Бросок!

Горстка семян полетела навстречу силину. Раздался треск, потом — поочередные хлопки. Розоватая пыльца развеялась над тропой, мерцая и переливаясь на солнце. Олеандр задержал дыхание. Сглотнул. И ослабил хватку. Сучья рывком распрямились, поднимая ветра, которые сдули пыльцу в сторону рогатой макушки силина. Зверь тряхнул мордой. Чихнул. И всё.

И всё, твою ж деревяшку! Лапы потащили его дальше. К лекарням, где недавно лежала Спирея.

— Да что с этим зверьём не так?! — выпалил Олеандр в угоду гневу. — Что хин, что силин, Боги!..

— За ним? — спросил Юкка.

— Обожди, — Драцена коснулась его плеча. — Господин Олеандр, похоже, он несётся в…

— В сторону моей хижины, — докончил за неё Олеандр и добавил: — Юкка! Беги за ним, гони его в тоннель. Мы с Драценой пойдём к другому входу, попытаемся его перехватить.

— Понял.

Юкка взмахнул подолом плаща и рванул за силином. Драцена и Олеандр сошли с тропы, затерялись среди деревьев. Он спрыгнул с земляного уступа. Подал ей ладонь, помогая слезть.

Вскоре среди листвы замаячила крыша дома. Сознание полоснуло воспоминанием, словно он позабыл о чем-то важном. Отложенная в памяти пометка дала о себе знать. Эсфирь! У Олеандра аж дыханье перехватило. Он выбежал во двор. Отметил, что из дома Крылатое Недоразумение не выходило. До сих пор спит? И огляделся. Слева высилась хижина. Справа — тоннель.

— Плети сеть, — Олеандр поглядел на подоспевшую Драцену через плечо. — Мастерим ловушку.

Лианы сползли с древесных стволов, подхваченные чарами. Скрутились в нехитрую сетку: дернешь за концы, и она сомкнется капканом. Сеть плавно опустилась и укрыла дворик.

Завитки ушей раскрутились. Олеандр весь обратился в слух, прячась за стенкой тоннеля.

— Внимательно, — бросил он, и Драцена закивала, затаила дыханье, вслушиваясь в шорох.

Ветви затрещали совсем близко. Еще раз. Еще. Еще. Силин вылетел на свет.

— Давай! — выкрикнул Олеандр.

Безмолвный приказ — и лианы оторвались от почвы, затачивая зверя в невод, как пойманную рыбу.

— Ну вы и дурни! — прозвучал из темноты шипящий голос. — Шерстяную метлу поймать не можете?

Олеандр заглянул в тоннель. И отпрянул. Струя отравы прыснула оттуда, стрелой вонзилась в спину силина.

— Боги! — Воздух с хрипом вырвался из легких Драцены, когда зверь пискнул и с глухим шлепком упал.

Чары сгинули. Сетка оседала, погребая силина под завитками лиан. Над его тушкой вилось облако ядовитого тумана. Кончик хвоста еще трепыхался. Глаза-блюдца скрылись за веками.

Истошный женский визг разнёсся по округе.

Рубин ступил во двор и приложил ладони к ушам, сокрытым под остроконечным капюшоном.

— Как жестоко! — Драцена кинулась к зверю, разгребла лианы и тронула усатую морду. — Жив.

— Жив… — выдохнул Олеандр, внушая себе не идти на поводу ярости, направить мысли в иное русло.

Не получилось:

— Ты рехнулся? — гаркнул он на Рубина.

Драцена тоже хотела высказаться, но осеклась. Надрывный женский вопль снова прокатился по двору.

— Ой, да заткните вы ее уже кто-нибудь! — прокричал Рубин.

Только теперь Олеандр осознал, что у крыльца собрался рой собратьев. Один из мужчин прижал сирену к груди. И она уткнулась лицом в его тунику, дрожа и тихонько всхлипывая.

— Тебе в хор записаться бы, милая, — Рубин тряхнул пальцами так, словно смахивал грязь.

Он подплелся к силину пьяным шагом. Пихнул его мыском сапога и поймал неодобрительный взор Драцены.

— Какие мы нежные, — с издевкой проговорил Рубин. Рукава его накидки закатались, обнажая ядовито-рыжую чешую на предплечьях. — Девушка-хранитель? Серьезно? Нелепость!

— Не тебе о том судить, — Олеандр вытер со лба льющийся градом пот.

Рубин хмыкнул. Присел на корточки и уперся локтем в колено. Осклабился, разевая клыкастую пасть, и с издевательским «чирк» лизнул нос Драцены узким раздвоенным языком.

Вот ведь дурень! Олеандр раздраженно провел рукой по щеке.

Драцена даже не дрогнула. Она стянула с плеч накидку, закутала в неё силина и отошла к крыльцу.

— Куда же ты, дорогая? — загоготал Рубин. — Видишь ли, красота — порок, а я — великий грешник!

— Хорош придуриваться! — В Олеандре снова заклокотала ярость. — Довольно!..

Он так и застыл с открытым ртом. Перед внутренним оком промелькнуло лицо архихранителя. Захотелось срочно прополоскать горло и сплюнуть прилипшее к языку словечко, которое так любил Аспарагус, в ведро.

— Наследник! — прозвучал совсем рядом бархатный голос, горьким ядом просачиваясь в душу.

Твою ж!.. Нет, ну как такое возможно?! Только помяни Стальное отродье в маске — и оно тут как тут.

— О-о-о, — протянул Рубин, разгибая колени и вытягиваясь в рост, — стальная братва подоспела!

И правда. Следом за Аспарагусом ступал его былой сослуживец — Каладиум, отец Фрезии. У двора они поравнялись. Переглянулись и вышли к разворошенной сетке рука об руку, меч к мечу.

Жаль, никаких признаков грома и молнии на небе не наблюдалось.

Пока Аспарагус разгонял зевак, Каладиум оглядывал дом с видом существа, привыкшего глядеть на всё и вся свысока. Его рука упиралась в бедро, чуть комкая золотой плащ. Одна полоска щетины делила подбородок надвое, вторая тонкими усами оттеняла по-детски надутые губы.

— Дивно, дивно… — елейный тоном пропел Стальной Палач, Меч Правосудия, Золотой Кинжал, Потрошитель…

Прозвищам, которыми наградили Каладиума, конца не имелось.

Если Аспарагус служил Стальному Шипу глазами и ушами, Каладиум — безотказным орудием расправы. При виде первого дриады спешили раскланяться и спрятаться в хижинах, при встрече со вторым — вытягивались по струнке и замирали, будто заледеневшие прутья.

Ныне все пошло схожим путем. С единственным отличием: поселенцы явно запутались. Одни удалились, только и сверкая каблуками сапог. Другие застыли, страшась моргнуть.

И последних Аспарагусу пришлось едва ли не силком выпихивать со двора.

Олеандр не относил себя ни к беглецам, ни к закоченевшим. Хотя на вторых все же походил больше. Он вмиг ощутил себя червяком, по воле злого рока оказавшимся подле когтистых лап грифона. Вот и угораздило же его породниться с Палачом в шкуре тонкокостного мужчины, которому танцы с мечами отплясывать бы, но уж точно не отсекать головы.

— Мой будущий зять, — Каладиум посмотрел на него в упор, и взгляд этот словно вытягивал из тела силы. — Счастлив видеть вас в добром здравии. Хвала Тофосу, беда миновала. Вы живы.

Тонкая рука с окольцованными пальцами протянулась к Олеандру. Ничего не поделаешь, на приветствие пришлось ответить. К счастью, потом никто не помешал отвести кисть за спину и обтереть. Зелен лист, он бы лучше окунул ее в чан с горячей водицей и отмыл с мочалкой.

Но, как говорится, пустому столу и иссохший листок послужил украшением.

— Ой! — Рубин рыгнул и выпустил изо рта тучку дыма. — Извиняйте, господа.

От него смердело гарью, табачными листьями и выпивкой. Не вином. Чем-то едким, вроде глушницы. Из любопытства Олеандр как-то раз ее вкусил и едва отдышался, чудилось, сгорая заживо. На вкус она оказалась паршивой. Все равно что кипяток, приправленный перцем.

— Пьянь ядовитая, — прошипела Драцена, но в наступившей тишине ее услышал каждый.

— Грубовато, — буркнул Рубин под тяжелый вздох Аспарагуса. — Хамка ты, знаешь…

На ладони Каладиума вспыхнул зеленый огонек чар, который тут же спрыгнул наземь и впитался в листок:

— Болтает сын Цитрина много, истинно? — вымолвил и закатал рукава, недобро ухмыляясь. Он повысил голос: — Рубин, будьте любезны, умолкните!

В тот же миг лист вспорхнул и накрепко приклеился ко рту Рубина. Тот ошалело моргнул и принялся сдирать кляп.

— Каладиум! — вскрикнул Аспарагус.

— Аспарагус. — Поклонился ему тот.

— Рубин! — Олеандр поспешил на помощь приятелю.

— Зефирантес!..

Чего? А он тут откуда взялся? Олеандр повернул голову к дому. Аспарагус и Каладиум тоже. Зеф топтался под крышей веранды и почесывал щетину. Выглядел он лучше — следы ошеломления исчезли.

— Эм-м-м, — проронил он. — Извините, думал, вы перекличку затеяли. Ошибся, видать.

— Мило. — У Аспарагуса задергался единственный видящий глаз.

Бред какой-то! Олеандр сглотнул и медленно втянул носом воздух. Еще разок, еще и еще.

— Так, — начал он, взывая к рассудку и собирая мысли в кучу. — Мы ловили силина, и я…

Слова повисли на кончике языка, по двору ураганом разлетелся шипящий вопль:

— Я убью тебя! — Рубин откинул сорванный кляп и придавил каблуком сапога, растирая в кашицу.

Остроконечный капюшон сполз с его макушки, выявляя лицо с вздувшимися заалевшими венами. Его клыки оголились. Правая ладонь сжалась в кулак и вспыхнула пламенем.

Тишина сомкнулась над двором. На лицах Зефа и Драцены застыл откровенный ужас. Аспарагус дёрнул щекой.

Даже Каладиум пошатнулся — видимо, врожденный страх огня пошатнул годами оттачиваемое умение скрывать чувства, перенятое у океанид.

— Вы ко мне обращаетесь? — оживился он и ткнул себя пальцем в грудь.

— Никто. Не смеет. Затыкать. Мне. Рот! — брызжа слюной, проорал Рубин. — Никто! Смекаешь?!

Он тяжело дышал, сжимая и разжимая огненный кулак. Из раздутых ноздрей вырывался дым, белки глаз покраснели, почти слились с алой радужкой.

Олеандр сделал осторожный шаг к Рубину. Для верности поднял руки к ушам, давая понять, что нападать не собирается.

— Э-эй, дружище! — Голос предательски срывался на писк. — Ты чего распалился-то? Ты ведь сознаешь, что можешь натворить? Ты ведь не хочешь никому вредить, я прав?..

Еще шаг.

— …Ты нарушаешь закон, Рубин, слышишь? Не мне тебе рассказывать, что разжигать пламя в лесу запрещено…

Шаг.

— …Посмотри на меня!

— Не приближайтесь. — Рука с серебряным перстнем сжала плечо Олеандра и потянула назад.

Перед взором возник зеленый плащ со стальными шипами на плечах. Аспарагус заслонил Олеандра спиной и очертил в воздухе жест, приказывающий хранителям не обнажать оружие. Запоздало. Мечи с лязгом покинули ножны. И Рубин бросился в атаку. Его плащ вздымался над головой, словно капюшон дикой кобры. Пламя на кулаке разгорелось яростнее, опаляя воздух.

Златоцветы на стволах беспокойно замигали и сомкнули лепестки в бутоны, защищаясь от жара.

Глаза Олеандра защипало от близости огня. Картинка поплыла, как если бы подёрнулась маслянистой взвесью. Он смотрел то на друга, то на будущего тестя, раздираемый желанием положить зарождавшемуся безумию конец, раздавить в зачатке как почку, пока она не распушила листья.

— Рубин, переста…

Слова приглушила потная ладонь, прикрывшая рот.

— Даже не думайте, — отрезал Аспарагус. — Вы не приблизитесь к Змею. Он не владеет собой.

— Мф-ф, — пропыхтел Олеандр, силясь оторвать руку от своего лица.

Рубин размахнулся для удара и получил ступней по животу. Отскочил. Споткнулся, но устоял.

— Сын Цитрина, — Каладиум уже шёл по кругу, голос его звучал так, будто он оглашал приговор, — я взываю к вашему благоразумию. Отец ваш приходится давним другом Антуриуму, владыке клана дриад. Одумайтесь. Не марайте доброе имя отца столь омерзительным поведением.

— Цитрин вырастил меня, — Рубин рывком сдернул плащ и откинул, — а отец мой — феникс!

В свете огня просияли шипы, усеявшие его безрукавку, из-под которой выглядывала кольчуга.

Каладиум пятился к крыльцу дома, расстегивая брошь-цветок под воротом золотой накидки. Он двигался плавным, легким шагом, отведя свободную руку в сторону и едва ли мизинец не оттопырив.

— Ну и убожество! — Рубин издевательски расхохотался. — И это знаменитый Стальной Палач? Тот самый Потрошитель? — Его повеселевший взгляд снова уперся в Каладиума. — Извиняй, дорогуша, но тебе бы с девками на сеновале кувыркаться. Толку побольше будет. Да и удовольствие получишь.

— Дуэль! — выкрикнул Каладиум. — Свидетелей достаточно, полагаю?

Хотя никто и не отозвался, Олеандр едва не припал к земле, чтобы побиться об нее лбом.

Рубин с разбегу прыгнул на Каладиума, взмахивая огненной рукой и целясь в скулу. Промазал. Палач выгнулся назад и молниеносно закружился, ускользая от пожирающего пламени.

— Падла! — Рубин отскочил, опустил руку за шиворот, и в пальцах сверкнуло что-то острое.

Каладиум склонил голову к плечу. Остроконечная звезда просвистела у его шеи и вонзилась в дверь хижины.

Еще и дом изуродуют! Олеандр скрипнул зубами, тщась вырваться из стальной хватки.

— Ва отвусти вже веня! — Он с силой наступил Аспарагусу на ногу, за что получил ребром ладони чуть выше локтя.

Боль ледяной волной захлестнула разум, затапливая ростки всяких мыслей и намерений. Олеандр взвыл и рухнул на колени. Перед глазами запрыгали угольные мошки-точки.

— Прошу прощения, — промурлыкал Каладиум, — могу я узнать, кто был вашим мастером?..

Рубин снова замахнулся кулаком. Не ударил. Раньше ушел в сторону, спасаясь от брошенной в глаза пыльцы.

— …Право, на ореадов не похоже. — Уголки губ Палача подрагивали, стягивая с лица улыбку. — Столь агрессивная манера фениксам присуща. Но… Для бойца с Ифлога вы несколько туповаты…

Глаза Рубина поглотила краснота. Вены на висках извивались, как если бы под кожей его прокладывали путь насекомые. С уст слетел клекот. Он подскочил, заводя кулак за ухо.

Каладиум вскинул руку, охваченную зеленью чар. И лепестки полетели с его пальцев, ураганом закружились перед Рубином.

— Одумайтесь, не сын Цитрина. — Каладиум присел в выпаде, из-за рукава в ладонь юркнул кинжал.

— Катись в пекло!

Рубин зашипел, изжигая лепестки взмахами кулака. Нанес короткий удар, но рассек воздух. В тот же миг по бедру его, разрезая штаны и плоть, прошлось лезвие. Он сдавленно выругался. Попятился на полусогнутых, зажимая порез. Его пламя погасло столь же скоро, сколь и вспыхнуло. Между пальцев пробивалась кровь, стекая на почву, излизывая портки и сапоги.

Рубин припал на колено, закашлялся дымом. Каладиум подступил к нему плавным раскачивающимся шагом и стащил с плеч накидку. В другой его руке поблескивал позолоченный кинжал.

— Ап! — Острие уткнулось Рубину в горло, прочертило царапину чуть левее и надавило на пухлую вену.

— Каладиум, нет! — завопил Олеандр, чувствуя, что сердце того и жди проломит ребра.

— Истинно, мой дорогой зять, — протянул тот, прикусив щеку. — Я кое о чём запамятовал.

Клинок скрылся в рукаве. Но выдохнул Олеандр напрасно — Каладиум сменил кинжал на меч. Тот самый, стальной, с шипом на рукояти, которым в эпоху правления Эониума калечил соплеменников.

— Теперь все в порядке. — Он накинул плащ на голову Рубина и затянул вокруг шеи, скручивая концы в жгут. — Главное — вовремя осознать и исправить оплошность, верно?

Рубин припал к тропе, оказываясь на четвереньках. Под его коленями растеклась лужа крови.

За какое-то утро он нарушил сразу несколько устоев клана: разжег на территории поселения пламя. Оскорбил входящего в правительственный совет дриада, а следом напал на него с огнем. Дуэль была оправдана — тут и к провидцу не ходи.

Сердце Олеандра бешено стучало в груди. Он приказывал себе думать, но мысли разбегались.

— Смертная казнь отменена! — отыскал лазейку Олеандр. — Мой отец… Владыка клана отменил её!

— Ежели мне не изменяет память, — по лицу Каладиума скользнула тень непонимания, — указа о запрете дуэлей с иными не существует. Стало быть, мы вершим правосудие, исходя из стальных законов. В битве выживает один.

— Есть другой указ, — пискнула Драцена. — Сраженному даруется право загладить вину, принеся извинения.

Каладиум изучил её столь пристально, что она пошла красными пятнами от ушей до ключиц. Если бы взглядом можно было убить, Драцена уже бы лишилась жизни, послужив ему тушкой для разделки.

— Это так, — на трясущихся ногах Зеф спускался по лестнице с крыльца, — есть там… Как это? Поправка? Уточнение?

— Всё верно, — подтвердил Аспарагус.

Каладиум помрачнел.

— Не думаю, — после зловещего затишья вымолвил он, — что сын Цитрина сумеет принести мне извинения. Да и едва ли я соблаговолю их принять. Уж слишком тяжелы его прегрешения.

Золотой плащ соскользнул на землю, и Рубин повалился на бок сродни выпотрошенному мешку.

— Особого приглашения ждете? — прошелестел над ухом Олеандра голос Аспарагуса.

Олеандр дернул щекой. Знал он, что нужно делать. Знал, но язык никак не желал складывать буквы в слова.

Кланяться Стальному Палачу! До чего он докатился?

— Беги за лекарем! — наспех бросил он Зефу, а сам приблизился к Каладиуму, ударил кулаком в грудь и склонил голову. — Молю, прости Рубина и пощади. Он не ведал, что творит.

— Что ж, — произнес Каладиум, поглаживая полоску усов. — Признаюсь, я несколько удивлен, но… — Меч со стальным шипом опустился в ножны. — Извинения приняты.