Проковыляла обратно к Зининой кровати. Та подняла вверх большой палец...
Ну и дура же я! Денег этих, разумеется, мне не видать. Но уж очень я устала от Зининой ненависти...
- Зря дали, - сказала мне ночью Дарья Ивановна. - Не отдаст. Она у меня таким же манером десять рублей выцыганила. Под расписку. Теперь ищи ветра в поле.
- Что же не предупредили?
- Струсила. Зина-то эта больно страшна. Буря, а не женщина. Гирей швырнет и убьет запросто. А если по разуму, чего мне бояться? Убьет - мне же лучше, не мучиться. Боится во мне моя глупость. Стара, а глупа, как дите малое...
Так и шли дни: то тише, то шумнее. Ничего нового не происходило. Но вот однажды пришла очень веселая Марья Михайловна с Владиком. Прямо к Зининой кровати, с торжеством:
- Дали, дали! Ты только подумай: дали!
Та не проснулась, только хрюкнула. Марья Михайловна метнулась ко мне:
- Кира Петровна! Вы только послушайте, счастье какое! Квартиру дали Зинаиде моей!
- Каким образом? Кто дал?
- Это я своими руками сработала. Написала в Международный комитет советских женщин. Все как есть расписала, всю нашу несчастную жизнь, и какое у нее детство было, отец бросил, и как у нее с Рудиком не получилось, он теперь со своей прежней живет. И, самое главное, как она от переживаний в окно выскочила, и как ее по кусочкам склеили, как лежит теперь без движения, а Владик у меня, старой, на шее. Видно, все-таки хорошо написала, художественно, я еще в школе сочинения только на пять, образ Татьяны. А то разве они бы дали квартиру? А ведь дали, распорядились через исполком: квартиру без очереди гражданке Савельевой Зинаиде Васильевне. Квартирка приличная, правда, санузел совмещенный, во дворе погрузочная площадка, машины фурчат, но на это плевать. А что на первом этаже - это даже лучше: не разобьешься, если в окно сигать...
Марья Михайловна вся исходила счастьем, даже прошлась вальсом по палате. Я была рада за нее, другие больные - тоже, только Ольга Матвеевна проворчала:
- Конец света! За пьянство квартиры давать стали.
Когда Зина проснулась, весть ее ничуть не обрадовала:
- Подумаешь, квартира! Назло тебе буду жить в твоей коммуналке! И сына назад отсужу: обманом его выманила!
И - Владику:
- Поди ко мне, сыночка, я твоя мама, а не эта стерва!
Владик часто-часто мигал, уткнувшись в колени бабушки. А та кричала на Зину:
- Сука неблагодарная! Посмей только на мою площадь! Я тебя в милицию сдам! Хуже - в дурдом! Там тебе самое место!
На крик прибежала старшая сестра:
- Опять у Савельевой! До когда же это будет! Марта Владимировна запретила. Гоните, говорит, вон!
Марья Михайловна вышла, держа за руку Владика. Тот вертел головой, как будто искал что-то забытое... Больше его бабушка не приводила.
Ночью я Дарье Ивановне:
- И все-таки не понимаю, почему эту Зину в отделении терпят? Я бы давно отправила в психиатрическую.
- Ростислав не позволит. Говорит: ювелирная работа. Там же, говорит, неспециалисты. Если, говорит, Зинаиду туда сплавите, кладите и меня туда же.
Способна ли была бы я на такое? Наверно, нет. Выходит, у Ростислава, молодого, неопытного, впору мне, многоопытной, учиться? Выходит, так.
19
Все проходит. Кончилось и вытяжение. Сделали рентген, наложили гипс. С костылями, сказали, пока повременим. Не спешите, больная.
Я, как полагалось больной, не вмешивалась. С непривычки поначалу было даже страшно так лежать: чего-то не хватало. Но это быстро прошло. Радость повернуться на бок... Как давно я была ее лишена!
На другой день явились, кроме Ростислава, еще двое: Марта Владимировна и с нею еще незнакомый, судя по уважению - профессор. Звали его Михаил Михайлович. Что-то медвежье: тяжел, полноват, в массивных очках, с каким-то слоеным лицом - при разговоре оно колыхалось.
- Видите ли, коллега (в первый раз меня здесь назвали коллегой, и я испугалась), мне по вашему поводу звонил доктор Чагин, мой однокашник (улыбка, складки заколыхались). Уверил его, что все в порядке, принимая во внимание тяжесть перелома. Но должен вас чуточку огорчить: придется сделать еще одну операцию. Первичная оказалась не совсем удачной (Ростислав смугло покраснел). Рентген, - он развернул снимок, - показал опасность образования ложного сустава. Видите?
Ничего я не видела, не понимала... Анатомия, начатки ортопедии... Когда-то учили, сдавали, забывали... Он все тыкал в снимок толстым пальцем:
- Видите? И, конечно, понимаете, чем это грозит?
- Понимаю. - Термин "ложный сустав" я все-таки слышала.
- Необходимо протезирование тазобедренного сустава. Приживаемость почти сто процентов. С моим суставом вы будете ходить так же резво, как до перелома.
Видя, что я колеблюсь, Марта Владимировна пояснила:
- Михаил Михайлович Вишняк - автор новой методики протезирования тазобедренного сустава. Так и называется: сустав Вишняка. Применяется и за границей.
Ложный сустав. Полная инвалидность... С "суставом Вишняка" буду ходить?
- Ну что ж. Я согласна.
Облегчение на лицах врачей. Обычно больные боятся операции, а тут сразу согласие. Очкастый даже потрепал меня по руке. Марта Владимировна выдала лучшую из каменных улыбок. Любезно попрощавшись, вышли; за ними, все еще краснея пятнами, - Ростислав.
- Тысячу, - кратко, как когда-то "рубль", сказала Ольга Матвеевна.
На этот раз я поняла:
- Что за глупости! Никакой тысячи у меня нет. Сделают даром.
- Даром - значит, схалтурят. Брылястый. Брыль-брыль, как мопс. Тысячу меньше и не думай.
- Вот вернусь, сами увидите, что даром. И без всякой халтуры. И без тысячи.
- Без тысячи - значит, по блату. Про какого-то доктора Чацкого говорил?
- Чагина, не Чацкого.
- Не все равно, Чагина, Чацкого? Все блат.
Я молчала. Ну что я могла ей возразить? Что большинство - подавляющее! - хирургов оперируют бесплатно? Все равно бы не поверила. Все знают: не заплатишь - не разрежут. Что касается "блата" - тут возражать было нечего. Кто из нас, врачей, не устраивал своих родных, знакомых в лучшие больницы, к лучшим врачам? Жаль, что границы между благодарностью и взяткой, между любезностью и блатом размыты...