- Не знаю.
- Как не знаете? И не поинтересовались? Значит, вы не настоящий врач. Ведь они - ваши больные.
- Не мои они были больные. Я сама тогда была больная.
- Больная не больная, врач - всегда врач.
Больше об этом разговора не было. Принял к сведению, и все. Понял, что я не настоящий врач. Стал со мной еще суровее, еще суше.
Все чаще мне приходило в голову: может быть, разорвать этот нелепый брак, уехать? Но куда? Некуда мне было ехать.
Проходила весна, начиналось лето. Лето жаркое, с частыми грозами. Ветром трепало ивы на улице. Одну даже свалило. Неожиданно Чагин собрался в отпуск. Давно он не брал отпуска, накопились "недогуленные" недели за несколько лет. Сообщил мне, как всегда теперь, сухо, что уезжает.
- Надолго ли? И куда?
- На родину, в Смоленск. А потом - в разные другие места. Надолго ли? Как придется. Дела.
Кажется, именно в Смоленске погибла его семья. Что ж, пускай едет. Посетить могилы? Вероятнее всего, и могил не осталось.
Уехал. А я осталась одна. Совсем одна, если не считать больных. Но больные приходят и уходят.
На прежнюю квартиру я ездила редко. Митя замкнут, нелюдим. Видно, не может мне простить моего замужества (невольно вспоминается, как я не могла простить маме Семена Михайловича!). Что ж, справедливо. Хотя и горько.
Жизнь вообще горька, но справедлива. Каждому - по заслугам.
Как мне мучительно не хватало привычной опоры - доктора Чагина, Глеба Евгеньевича, моего наставника и вечного бранителя! Был бы здесь - пусть хмурый, недовольный, но здесь!
И вдруг внезапно - телефонный звонок. Междугородная. "Вас вызывает Москва. Говорите".
Не сразу узнала голос. Его голос, но ликующий.
- Кира Петровна? Сейчас я вам скажу нечто неожиданное. Обычно такую вещь сообщает жена мужу, а не муж жене. У нас будет ребенок.
Я молчала по-дурацки.
- Повторяю: у нас будет ребенок. Конечно, если вы не против. Если против - ну что ж. Тогда у меня будет ребенок.
- Не понимаю. Чей ребенок?
- Мой. Согласны вы принять моего ребенка?
- Разумеется.
- Тогда все в порядке. Ждите.
Отбой. Отошла, села. Его ребенок. От кого бы ни был - приму. У нас будет ребенок.
И вот наконец телеграмма: "Приедем в четверг". В четверг, но каким поездом? Из Москвы их два - утром и вечером. Четверг - мой небольничный день. Ждала. Еще накануне запаслась молоком для ребенка. Испекла пирог. Ждала.
Утром не приехал. Ждала весь день долгий, летний. Измаялась. Наконец-то - звонок в дверь. Но не его: у него ключ. Пошла открывать. Звонок продолжался. Так я и знала: что-нибудь случилось.
Отворила. За дверью - он. В одной руке - палка и портфель. На другой, верхом, - маленький мальчик. Как беркут на руке охотника. Он жал на звонок, видимо, наслаждаясь звуком. Чагин опустил его на пол.
- Вот наш ребенок, Кира Петровна. Знакомьтесь.
Это был Владик. Сын Зины Савельевой.
Я нагнулась его обнять. Он был какой-то жесткий, чужой.
Вот уже он вымыт, накормлен, уложен спать на раскладушке в моей комнате. Заснул мгновенно.
- Глеб Евгеньевич, теперь рассказывайте.
- Все очень просто и очень грустно. После Смоленска поехал в Москву. Отыскал концы, разузнал, не без помощи бывшего однокашника Михаила Михайловича. Кстати, вам от него привет. Оказалось, что бабушка мальчика, Марья Михайловна, еще зимой погибла. Попала под машину. Зина - в психиатрической больнице. Ребенка отдали в детский дом. Это бы еще ничего, но он попал в дом для дефективных. Какая-то формалистка его туда отправила: "Не говорит. Черты дебильности". Я не психиатр, но мне кажется, он вполне нормален, только запуган до предела. Говорить и вправду не может, даже самых простых слов, но, по-моему, все понимает. Врачи - я советовался - сомневаются, что будет как все. А мне и не надо, чтобы был как все. Пускай будет как он. Решил взять его, усыновить. Взвалить эту ответственность на себя и на вас. Больше - на вас, ибо я недолговечен...
- Глеб Евгеньевич...
- Знаю, что скажете. Кто из нас кого переживет, еще неизвестно. Такую утешительную фразочку я от вас уже слышал. Не будем спорить, кто кого. Словом, у нас теперь сын. Пытались чинить препятствия: главное, стар, не успею вырастить. Но я сказал: у меня жена молодая. Правду ведь я сказал? Смеясь, он накрыл мою руку своей - широкой и теплой.
- Разумеется, правду.
- Молодец, Фикус!
Давно он меня так не называл.
- Я рада, я так рада. Я счастлива, что вы его привезли.
- Будете любить?
- Постараюсь.
- Правильно сказали. Не "буду", а "постараюсь". Мальчик нервный, с неважной наследственностью, но - убежден! - не безнадежный. Выправить его можно. И мы с вами его выправим.
- Выправим, - сказала я. Совершенно счастливая. Выше меры, через край.
- Кстати, Глеб Евгеньевич, как его зовут? Знаю, Владик, а полное имя?
Чагин достал из бумажника документ. Развернул не без гордости. Я прочитала:
"Фамилия - Чагин.
Имя - Владимир.
Отчество - Глебович.
Отец - Чагин Глеб Евгеньевич.