- Что-то в этом роде. Как бы то ни было, пока я решила затаиться. - В какой-то степени, я даже не покривила душой.
- Что ж, я понимаю, Абби. Но если все-таки выяснится, что картина принадлежит тебе по закону, ты согласна, чтобы посредником была я?
- Ну...
- Ну, ты хотя бы подумай об этом.
- Хорошо, зайчик.
Мы с Уиннелл потрепались еще несколько минут, пока ей не потребовалось вновь наполнить стакан вином. Должно быть, славных южан опять ожидала очередная трепка. Армия конфедератов готовилась к бою под Геттисбергом* (*В этой битве армия южан потерпела решающее поражение).
Я позвонила Робу. К сожалению, трубку взял Боб.
- На сегодня покупки закончены, - сварливо произнес он.
- Это я, Абигайль.
Щелчок, и сигнал отбоя.
Я перезвонила. - Я только хочу сказать. Что...
Щелчок, короткие гудки.
- Прошу прощения! - завопила я в ту секунду, когда он подошел к телефону в следующий раз.
- Продолжай.
- В каком смысле?
Щелчок.
- О'кей! Прошу прощения, я обошлась с вами очень дурно. Вы - мои самые близкие друзья на всем белом свете.
Боб хмыкнул. - И что дальше?
- А что дальше?
- Если я правильно понимаю, ты хочешь, чтобы мы помогли тебе продать "Поле, поросшее чертополохом". Верно?
Я поведала Бобу ту же историю, которую только что рассказала Уиннелл. К сожалению, он оказался не столь легковерным, как моя закадычная подруга. Похоже, я все-таки льстила себе, что знаю мужчин. Или, может, дело в том, что гомосексуалисты - не такие, как все остальные? Может, только Грег был маленьким мальчиком с пис... Впрочем, своими глазами я это не видела, так что утверждать не берусь.
- Где ты купила Ван Гога, Абби? - спросил Боб.
- Ты сам это отлично знаешь, - раздраженно ответила я. - На церковном благотворительном аукционе.
- Кроме тебя, там никого не было?
- Это еще почему? Там было человек сто. А то и двести. Я не считала.
- Я хочу сказать, что множество свидетелей готово подтвердить, что картина досталась тебе на аукционе. В честной борьбе, во время открытых торгов, и за рамку, которую ты на самом деле стремилась приобрести, деньги ты заплатила более чем достаточные. По праву владения, Абби, эта вещь на девяносто процентов принадлежит тебе. Она твоя.
- Ты не юрист, зайчик.
Готова поклясться, что трубка в моей руке внезапно заиндевела от холода. Возможно, что так мне почудилось из-за чрезмерно затянувшегося молчания.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил наконец Боб.
- Что прежде, чем предпринимать какие-то шаги, я хочу удостовериться в их законности. Мне вовсе не улыбается, - добавила я со смешком, - угодить за решетку по обвинению в торговле краденым.
- Не сомневаюсь, - сухо промолвил Боб.
- Позволь мне поговорить с Робом, - терпеливо попросила я.
- Он спит.
- Побойся бога, Боб. Роб никогда не ложится в такую рань.
- У него мигрень разыгралась.
- С каких это пор Роб начал страдать от мигреней? - Роба я знала гораздо дольше, чем Боб, хотя, конечно, не столь интимно. Но не сомневалась, что Роб не стал бы утаивать от меня свой недуг.
- С тех самых, когда ты начала вести себя по-свински, - мстительно сказал Боб.
Я бросила трубку и позвонила маме.
- Абби, мне сейчас некогда.
- Извини, мама, я тебе нагрубила. Я не хотела...
- Пустяки, золотце. Мамы созданы для того, чтобы прощать, и не успела ты еще выйти из дома, как я тебя простила.
Простила, быть может, но не забыла. Тут я была готова об заклад биться. Памяти моей мамы позавидовал бы старейшина африканских слонов.
- Чудесно, мамочка, я очень рада. Тогда я готова поделиться с тобой замечательной новостью.
- Это прекрасно, золотце, но мне и правда некогда.
- Мама, ты никогда не ложишься раньше десяти, а сейчас еще и половины десятого нет.
- Дело не в этом, золотце. У меня гости.
- "Сама-знаешь-кто"?
- Нет, конечно. - И она замолкла.
- Ну, а кто? - Во мне взыграло любопытство. Конечно, не следует совать нос в чужие дела, согласна, но, во-первых, мама мне не чужая, а, во-вторых, будь у нее в гостях кто-то из тех, с кем она часто общается, она не стала бы это утаивать.