— Ну да, еще каких! Генерала на три бу5квы послал, в части поцапался, со штабистами, а вы говорите — «не наделает!»
— Ну, это он по прямоте характера своего, но не по глупости.
— Может быть, но сейчас он еще болен и выйдет из этого состояния не скоро.
— А ты откуда знаешь?
— Я врач, у меня красный диплом, вы думаете — зазря его дают?
— Не думаю, что зазря, тогда тебе и карты в руки.
— Вот-вот, а сами отпустили его. А если он там чего-нибудь наделает?
— И чего же, например?
— Да все может быть.
— Я понимаю, тебе сейчас не до этого, только я бы хотел с тобой поговорить о вас с Иваном, вам жить дальше, а мы: сегодня Рита, завтра я, наша дорога одна, а вам по тридцать, хотя уже и не первая молодость, но вся жизнь впереди, поэтому я думаю, разговор этот уместен, тем более что Ивана не будет минимум час-два, — вот и поговорим.
— Я согласна, давайте поговорим, тем более что мы-то с вами как раз и не говорили ни о чем.
— Тогда давай...
До ночи разговаривали Виктор с Оксаной, уже и фонари зажглись, а Ивана все не было. Наконец тойота заехала во двор. Потом Иван долго разговаривал с отцом. А через неделю Виктору Ивановичу стало действительно значительно лучше. Оксана была удовлетворена его общим состоянием. Смерть матери наложила на нее тяжелый отпечаток, она стала еще более замкнутой и неразговорчивой, но увидев, как Виктор Иванович рано утром взял ведро и собирает опавшие грецкие орехи, улыбнувшись, сказала:
— Я же вам говорила, что все будет хорошо, вот вас и к работе потянуло.
— А Ванька спит?
— Спит, хорошо, хоть спать стал спокойно, раньше все вздрагивал, что-то кричал, просыпался, а сейчас вот уже три дня, как все стало на свои места.
— Может, ты ему что подсыпаешь?
— Да нет, я ему даже димедрол не давала, народными средствами обходимся, следите за вашим питанием, и, может, поймете.
— Ты говоришь классно, Рита Ивановна только так могла, а может, вино помогает, и я стал себя лучше чувствовать. Я вот все насчет колеса думаю.
— Какого колеса?
— Так Иван сказал, что в автобусе правое колесо срезано, а шофер Марченко неплохой водитель был, должен был почувствовать: тут что-то не так.
— Раиса сказала, что это все механик подстроил, он при жизни Володи к ней все приставал, потом стал вредить. Но кто, же сейчас до этого докапываться станет?
— Не скажи, вот я, например. Тут недалеко все произошло, если бы мне осмотреть само колесо, я бы сразу вывод сделал, что произошло, только вот спуститься с горы я уже не сумею.
— Только вы об этом Ивану не говорите, он и так грозился голову механику оторвать.
— Зло должно быть наказано, факт, и кто это сделает, не имеет значения, тут Иван прав.
— Ему только этого сейчас и не хватало! Не вздумайте искать виноватого, маму мне очень жаль, но если еще что-нибудь с Иваном произойдет, я не переживу.
— Есть другой способ отомстить — сделать это чужими руками.
— Но для этого нужны деньги, которых у нас нет.
— Это как сказать, тебе Иван ничего не рассказывал?
— Он о многом рассказывал, о чем именно?
Виктор Иванович года два назад смастерил возле колодезного сруба скамейку, на нее они и присели с Оксаной.
— Видишь, дело в том, что как только я кому-нибудь открою эту тайну... — Виктор замолчал, видимо подбирая слова. — Знала об этом Настя — умерла, узнала Рита Ивановна... Короче, будто сам Господь Бог охраняет эту тайну.
— Вы меня заинтриговали, даже тревожно на душе стало, в чем же тайна?
— Только ты не обижайся, без Ивана я этого открыть не могу, пусть он решает. А за этой тайной деньги, и немалые.
Подул слабый ветерок, зашелестел в листве деревьев, сдул ранний осенний иней и затих в кустах сирени: в соседнем дворе прогорланил петух, словно в ответ ему закудахтала снесшая яйцо курица. Тревожно, тоскливо и полусонно. Из-за черных от лесных массивов гор выползал громадный, по краям оранжевый, а внутри почти белый, круг солнца.
— Смотрите, дядя Витя, какое зрелище! Паутина блестит радугой, даже листья разными цветами переливаются.
— Да, природа — это всегда неповторимо. Детей вам надобно, уж как моя Настя об этом мечтала, да не суждено ей было.
— Будут у нас дети! Я хочу троих.
— Между прочим, я звонил Матрене в ЗАГС, говорил насчет вас, объяснил ситуацию. Она сказала, что можно в любое время. Я понимаю, траур, но затягивать нельзя. Понятно, день свадьбы и дни траура несовместимы, но вы будете праздновать на год позже, а вопрос надо решать и сделать это тихо, без лишнего шума.
— Пусть Иван решает, я согласна.
— Да Иван может не додуматься, его надоумить надо.
— Ладно, я пойду, дядя Витя, а то Ваня проснется, а меня нет.
— Иди, иди, я тут поковыряюсь еще.
Оксана тихонько вошла в комнату, сбросила халатик и бесшумно юркнула под одеяло, где, почти неслышно дыша, сопел Иван, свернувшись калачиком.
В комнате завешенные окна создавали полумрак, пахло мятой и сеном. Оксана, обняв мужа, прижалась к его теплому телу и вдруг почувствовала наполненный упругий мужской орган. Иван спал, Оксана и обрадовалась и испугалась, все ее существо хотело близости, но разум, разум останавливал. Все же молодое женское начало победило, и она, медленно прижимая свое тело к его мужскому органу, почувствовала, как вошел он внутрь, и они слились в одно целое. Медленно, стараясь не разбудить Ивана, Оксана двигала своим тазом.
Свершилось, они стали мужем и женою! По-настоящему, так, как и должно быть! Оксана, счастливая, лежала с закрытыми глазами и улыбалась.
Глава тринадцатая
Прошла еще неделя вынужденного отпуска Ивана Исаева. Кроме того, что к нему вернулось мужское достоинство (хотя Иван думал, что это ему приснилось, а Оксана загадочно улыбалась) они по настоянию Виктора Ивановича сходили в ЗАГС, после чего стали законными супругами. В свидетелях были обе татарки и Виктор Иванович. Скромно поздравили молодых, учитывая сложившиеся обстоятельства, и на этом, собственно, события этой недели и закончились бы, если бы не телеграмма из части: «Срочно прибыть месту службы=Тимер-Булатов».
Отослав ответную телеграмму вечером того же дня, решали, как быть дальше.