Если вы люди!
Опомнитесь, что вы творите?
Ведь слезы и кровь
Вас преследовать будут,
Не год и не два, а столетья, — неслось над площадью.
Но Иван, обойдя стороной тлеющий костер, где догорали партийные билеты, медленно пошел домой.
— Сегодня время негодяев,
Сегодня время подлецов, — орал самодеятельный поэт.
«Да, действительно, время негодяев, — подумал Иван, — да еще каких!»
Глава двадцать третья
События в Молдавии нарастали с катастрофической быстротой. Стояли уже все фабрики и заводы, бастовали железнодорожники. В Кишиневе молдавские националисты разгромили редакцию газеты «Советская Молдавия», физически избивали сотрудников и журналистов за то, что те опубликовали списки бывших буржуев, теперь активно участвовавших в политической жизни под общим лозунгом: «Кто есть кто».
Собирались пожертвования на нужды Народного фронта Молдавии. По улицам стали ходить, в основном, женщины сельского вида: подходили к людям, разговаривали по-молдавски, если человек не понимал или говорил по-русски, плевали в лицо, провоцировали на драки, а сопровождавшие их молодчики тут же избивали любого. Распространялись дикие слухи о якобы бесчинствующих русских, на этой почве разжигался национализм.
В городе Бендеры, раньше тихом, жившем без каких-либо происшествий, появились сообщения о пропавших без вести, об убийствах. В парке на набережной нашли мертвого мальчика шестнадцати лет, на голове его был полиэтиленовый пакет. Под двери квартир подсовывались угрожающие записки: «Русские свиньи, убирайтесь домой!» А на страницах газеты «Молдова ши астра» поэт Виеру открыто призывал: «Бейте этих русских! Они гнали нас в Сибирь, они гноили нас на каторге». Обстановка накалялась с каждым днем. У детских садиков и школ дежурили дружинники из русских.
В город приезжали и большие политики, такие как Бакатин, Ахромеев, Рафик Нишанов. Обстановку знали все, и даже в Москве, но мер никаких не принималось. Начались акты самого настоящего бандитизма. Утром был обстрелян автобус, перевозивший рабочих на птицефабрику, погибло шесть человек. В Слободзейском районе, у села Чобручи, был убит председатель местного колхоза, русский по национальности. Ясным днем на автобусной остановке был зарезан русский солдат, уволенный в запас и ехавший к родителям. В школах отменили преподавание русского языка и литературы и уволили преподавателей. Стали увольнять врачей, не владеющих «государственным» языком.
Молдавия разделилась на две части: левобережную и правобережную. Левобережная стала требовать вернуть статус 1929 года, когда она на правах автономной области входила в состав Украины. Делегация из Тирасполя уехала в Киев, но там местные украинские националисты предали их и выдали молдаванам. Избитый до полусмерти, председатель Тираспольского исполкома чудом остался жив.
Создался заколдованный круг: почти трехмиллионное русскоязычное население Молдавии оказалось никому не нужным: ни России, ни Украине, а молдавское правительство проводило враждебную политику против славян.
В такой обстановке очень многие русские семьи старались добровольно уехать, поменяв квартиру. Появились такие объявления: «Меняю четырехкомнатную квартиру с гаражом, дачей на любую квартиру в России». Но из России, даже молдаване по национальности, узнав обстановку, не спешили возвращаться на свою родину. Стали думать о переезде и Исаевы.
— Вот не продали бы дом в Крыму, вернулись бы туда, — говорил Иван.
— Поменяли бы шило на мыло, — там сейчас националисты тоже бунтуют. Есть только один выход — Голодаевка, — возражала Оксана, — вот Егорка первый класс закончит, и надо решаться.
— Зря только все это барахло купили: мебель, вещи теперь ничего не увезешь отсюда.
— Надо продать все, что можно, а холодильник, телевизор и другие наиболее ценные вещи возьмем с собой, прицеп большой, войдет порядочно.
— Оксана, сколько там червонцев-то осталось?
— Еще порядочно, Ефим Исаакович сейчас сам уезжать в Израиль собирается, ему золото нужно.
— Нет, больше менять нельзя, неизвестно, чем это кончится, а золото — это валюта. Как там самородок?
— А что с ним станется, я его под обшивку прицепа спрятала, лежит себе, своего часа дожидается. Может, это, Исаев, наша жизнь в будущем.
— Может быть, может быть, только из Молдавии надо удирать, а Голодаевка, по-моему, будет на крайний случай. Как думаешь, дом-то не развалился? Плоховатый был.
— А что с ним сделается? Там Урминская так и живет, старенькая, видать, стала, а все же живая душа. Мало мы тогда пробыли, починить бы его.
Шел апрель. Город Бендеры утопал в зелени цветущих садов, не обращая никакого внимания на бушующие вокруг людские страсти. Угрюмо и задумчиво серела над мутным Днестром крепость Тигина, построенная когда-то руками рабов турецких ханов, переходившая из рук в руки. Никак не реагировали могилы Карла XII и Мазепы на происходящее, — истории было все равно, куда идет теперь многострадальная земля Молдовы, и что ждет ее людей впереди.
Глава двадцать четвертая
Исаев шел по двору спортивной школы, когда к нему подбежал Григорий Гуцу.
— Иван Егорович, вас жена к телефону, сказала — срочно!
«Ваня, Ванечка, — кричала в трубку Оксана, плача, — Егорка наш, Егорка!» — «Что с Егором, говори же быстро!» — Егорку нашего похитили!» — «Откуда знаешь, что похитили?» — «Его соседка вместе со своими девочками забрала, вела домой. Подъехала машина, жигули, трое парней схватили Егорку..., — Оксана не могла говорить, она захлебывалась слезами, — Ванечка, спаси Егорушку». — «Успокойся, — сам сильно волнуясь, говорил Иван, — никуда не ходи, сиди дома, я начинаю действовать. Я буду тебя информировать».
Через час Иван уже знал, примерно, через кого искать Егорку. Собрав всю спортивную школу, где учились и молдаване, и гагаузы, и русские, и украинские дети, он сказал:
— Я вам всегда помогал, помогите теперь мне: украли Егорку, если кто знает, где он, подойдите по-одному ко мне в кабинет и скажите, а чтобы никто не понял, кто именно мне сказал, я отмечать буду вас по списку, то есть все через полчаса чтобы прошли мой кабинет один за другим, гуськом.
Иван смотрел им в глаза и спрашивал: «Ну?» Большинство парней пожимало плечами, но Исаев удерживал каждого не менее минуты.
Лидеров Народного фронта Молдавии в Бендерах Иван никогда не видел, они действовали через других лиц, орущих и свистящих на митингах, настоящие же, те, в чьих руках сосредоточено все, особенно себя не рекламировали — ждали момента.
У молдавских юношей Исаев старался узнать как можно больше именно о тех, кто знает все. Все же через час у Ивана были данные почти о всех лидерах молдавских националистов, и он решил начать с самого главного — Иона Мокану, врача городской больницы.
Было около пяти часов вечера, когда Исаев подъехал к воротам больницы, сотрудники по-одному, по двое, а то и группами выходили из ворот. Трудовой день закончился. Кругом незнакомые лица, большинство — женщины. И вдруг Ивану опять повезло: он увидел хирурга Попова, служившего когда-то два года у них в части. Попов по национальности молдаванин, но когда служил, зарекомендовал себя очень хорошо.
— Геннадий Михайлович! — позвал его Иван. Попов вначале не узнал Исаева, но потом, улыбаясь, пошел навстречу.
— Какими судьбами? Очень рад вас видеть в добром здравии, как ноги?
— С ногами, спасибо, все в порядке, я сюда по делу: хочу увидеть Иона Мокану.
— А что, проблемы с детьми? Кстати, у вас как с семьей, есть дети?
— Да, есть один, нужна консультация, — сообразил Иван.
— Ну, если консультация, то я бы Мокану не рекомендовал. Врач он средненький и как человек — не очень. Я могу сделать протеже к другому врачу.
— Да нет, мне именно он нужен, и еще, если что — о моем визите никому.
— А, политика... тогда другое дело. Но что у вас с ним общего, он же страшно ненавидит русских!
— Так вот в этом все и дело.
— Тогда, видите, на втором этаже, в детском отделении, зеленые шторы на окнах? Это его кабинет, а лучше всего: вон стоит белый «жигуленок» — это его машина, он скоро там появится.
— Какой он на вид?