— Это я, бабушка Марины Егоровой, увидела машину.
Исаев открыл дверь.
— Вы ее привезли?
— Привез, а ваш Олег трус и подлец он убежал.
Но старуха его не слушала, она метнулась в комнату, услышав детские голоса.
— Оксана, никого не пускай, я скоро вернусь!
Иван с киномехаником вышел на улицу. Подошли к машине, стали с неосвещенной стороны.
— Так, считаем, что инцидент исчерпан. Я знаю, живешь ты рядом, дойдешь сам. Очень прошу, — уже почти мирно говорил Исаев, развязывая руки киномеханику, — обходи меня десятой дорогой, иначе не сносить тебе головы!
Тоскливо трещали сверчки, где-то в частных домах снова противно заорала кошка. Ни ветринки. Во дворе ни звука, сначала были слышны шаркающие шаги киномеханика, но и они стихли.
— Слава тебе, Господи, — глядя на мерцающее звездами небо, проговорил Иван и быстро перекрестился. Постоял еще пару минут возле машины и пошел в сторону училища. Там, прямо у входа, на ступеньках, сидел сторож, пожилой мужчина, украинец по национальности.
— Чего, Егорыч, забув? Сына найшов?
— Да нет, не забыл, тут у меня один тип сидит, в оружейке, только ты ничего не видел. Вот он и похитил Егорку, но все уже позади, так что я выпускаю этого бандита, а ты ничего не видел.
— Так я чего, само собой.
Пришлось Исаеву отвезти Мокану на его работу, проследить, чтобы он сел в свой белый «жигуленок» и выехал со двора больницы. Только тогда Иван успокоился.
Вернулся домой. Оксана сидела на кухне, глаза ее были полны слез.
— Что еще стряслось?
— Егорка не разговаривает, я проверила, вроде бы все в порядке, а вот молчит.
— Надо подождать пока, может, на нервной почве. Ты никуда не звонила?
— Зачем звонить-то?
— А как же, мальчика-то надо вернуть.
— Я их уложила спать. А которого, их там двое?
— Который поменьше.
— Тарасика? Чудненький мальчик, как картинка.
— Это сын командира батальона.
— Так уже два ночи.
— Ну и что, небось, родители маются.
Позвонил оперативному, тот дал адрес командира и телефон.
«Я вас очень прошу, подождите до утра, он у нас спит вместе со всеми детьми».
Но родители Тарасика приехали буквально через двадцать минут, и увезли мальчика домой.
Кажется, дети не до конца осознавали то, что с ними происходило. Они просто безропотно подчинялись старшим, не протестуя и особо не переживая.
Мать Тарасика, целуя свое чадо, плача и смеясь, все говорила и говорила: «Миленький ты мой, родненький, светлячок». А малец, сонно поводя глазами, норовил прилечь матери на плечо. Наконец все утихло. Исаевы остались одни. Через открытую форточку Иван услышал, как где-то пропел петух.
— Никогда тут не слышал петухов.
— Ванечка, теперь нам тут не жить, надо срочно уезжать куда-нибудь. Они этого так не оставят. Жалко все бросать, но жизнь дороже всего, начали с Егора, неизвестно, чем закончат.
Опять прокричал петух.
— Я тебе при увольнении говорил: поехали куда-нибудь в Россию, и льготы у меня были, и квартиру можно было поменять, а теперь куда ехать, кто нас ждет? Мне кажется, нужно уехать пока к Силиным в Тирасполь, пожить там месяц-другой, а на работу ездить. Пусть Егорка с детьми Анатолия и Нины пообщается, глядишь — и все у него пройдет. Пока со школой повременим.
— Что пройдет, я не сомневаюсь. Это все на нервной почве. И все-таки в такой обстановке мы жить не сможем.
— Ладно, давай ложиться спать, уже скоро утро, вон петухи надрываются.
— Слушай, неужели Олег убежал? Такой крепкий парень и бросил свою же дочь! Это же, какое предательство! Как же он жить теперь будет?
— И это офицер, не зря я ненавидел его отца, так поступают только последние твари. Вон, Андрей, не только не испугался... Стоп, а где же пистолеты все-таки?
— Какие пистолеты?
— Да так, должны быть пистолеты, а их не оказалось. Минуточку, — Иван зашел в комнату, где спали дети и потихоньку прощупал карманы одежды Андрея, — ничего.
«Не может быть, чтобы у них не было оружия», — подумал Исаев.
Утром, чуть забрезжил рассвет, Иван поднялся: старая привычка, никак не мог избавиться от необходимости работать «от темна до темна». Умылся, всем почистил обувь, заглянул в детскую. Дети спали, за исключением Андрея. Он сидел на положенной на пол постели и, уронив голову на руки, упиравшиеся локтями на колени, еле слышно всхлипывал.
— Ты чего, Андрейка? — встав на колени и обняв голову мальчика, шепотом сказал Иван. — Ведь большой уже, не к лицу мужчине слезы. В нас должна выработаться злость, если нам кто-нибудь пакости делает. Ну, перестань, я тебя в обиду не дам.
И Андрей, обняв Исаева, затих у него на груди, изредка всхлипывая и тяжело вздыхая.
— Пойдем на кухню, пусть дети спят, там и поговорим, как мужчина с мужчиной... Ну, вот и хорошо, садись, «погутарим», как говорят на Дону. Так в чем проблемы.
— Мамку с папкой жалко, изгоняют нас отсюда, а ехать некуда, родственников нет. Мои-то оба детдомовские.
— Отца твоего я хорошо знаю, стихи у него классные. Помню, он поэму написал о нашей части, с эпиграфом:
Меньше работай,