Руководство молдавских экстремистов вначале несколько раз провоцировало на стычки именно военных, но командование воинских частей получило однозначный приказ: в конфликт не вступать. Тогда молдаване стали охотиться за военными и членами их семей, произошло подряд несколько убийств.
Военные перевели свои семьи в части, даже организовали там школы. Но издевательства продолжались. Молдаване стали систематически обстреливать места дислокации частей. Однажды мина попала в строй солдат, шедших на обед. Двадцать шесть трупов и почти сорок раненых. А военным приказ: не стрелять! И тут в Тирасполь приезжает А.В.Руцкой и на построении дивизии отдает приказ: на обстрелы отвечать! И записал это в книгу дежурного по части.
После первого же минного залпа со стороны села Варница, военные нанесли сокрушительный ответный удар. В результате, — поселка не стало. Обстрелы прекратились, но не надолго. Молдавские националисты готовились стереть с лица земли непокорные русскоязычные города: Бендеры и Тирасполь. В Кицканском лесу сосредоточилось огромное количество военной техники. Готовилось грандиозное побоище. Понимая, что у русских ничего нет (хотя рядом стоят мощные воинские соединения!), молдаване предвкушали радость скорой победы.
Среди русскоязычных офицеров и прапорщиков воинских частей начали работу гражданские агитаторы, с одной только просьбой: защитите, не дайте надругаться! У многих военных в городах жили родственники, и призывы гражданских людей были услышаны. «Да что же мы, действительно, будем молча наблюдать, как издеваются над славянами!»
Но командир Тираспольской дивизии имел строжайший приказ: в конфликт не вступать.
В свою родную часть пошел с делегацией бывших офицеров и Иван Исаев.
— Вы когда уволились, товарищ майор? — обратился к нему командир части. — В восемьдесят седьмом? А сегодня — девяностый, пойдите в свою родную роту и посмотрите, кто там служит и, главное, как служат! А вы говорите: дать вам оружие! Да если вы даже договоритесь с солдатом и «нападете» на пост, я этого не допущу, потому что меня в лучшем случае посадят в тюрьму, а в худшем расстреляют. Так что оружие вам я не дам! Не надо было отдавать свое из школ, у вас были и пулеметы, и автоматы. Вот затворы бы я вам дал точно.
Иван-таки сходил в свою роту. Он никогда не думал увидеть такое. Днем солдаты лежали на кроватях в сапогах, кругом грязь, занятий — никаких. Офицеры сидят в канцелярии и режутся в преферанс.
— Вы уволились нормально, товарищ майор, вот и мы хотим. А если мы начнем требовать от солдат службы, то одно письмо подписанное тремя, и вы на гражданке, но без пенсии. Вы знаете, как называют Язова? Вот-вот. Говорят, вы в спецназе служили? А вот Горбачев поставил на разведку Привакова, а он кто? Разведчик? Востоковед. Он провалил всю нашу агентуру. А кто Бакатин — строитель, он строительный институт закончил, и он министр внутренних дел! Вы что, не соображаете, чем это пахнет?! «Когда пироги будет печь сапожник, а сапоги тачать пирожник»? Вы что думаете: умнее всех, а мы тут идиоты?! Я Афган прошел, а меня тут собственную Родину продавать заставляют!
Исаев шел обратно через всю часть, понуро опустив голову. «Может об этом и хотел мне тогда сказать Кузнецов. Конечно же, он знал, откуда это пошло».
— Дядя Ваня, дядя Ваня, вы меня помните? — вывела Исаева из задумчивого состояния девочка.
Иван только теперь увидел детей, играющих на траве возле клуба, а среди них Марину Егорову.
— Конечно, а как же, только что ты тут делаешь?
— А мы тут живем, вот в том доме. И мама тут, и бабушка.
Возле клуба, на длинной скамейке, сидели, в основном, пожилые женщины.
«Какой ужас! — подумал Иван, — где же те генералы, сыночки бывших легендарных маршалов: Мерецков, Черненко, Брежнев, Шульженко, которых я знал лично, бездарей, прошедших строевым шагом все должности от командира взвода до командира дивизии и выше? Наверно, спрятались по щелям. Да таким все равно, кого продавать: сослуживцев или Родину! Но где, же Ахромеев?»
И Ахромеев приехал в Молдавию вместе с Бакатиным.
— Так кто же все-таки вам мешает навести порядок в Союзе?! — несколько раз спросили их ветераны, собравшиеся в огромном зале дворца культуры.
— Говори, Бакатин, честно говори! — громко сказал Ахромеев.
— Горбачёв, — обреченно сказал министр.
Буквально через несколько месяцев Бакатин был снят с должности, а Ахромеев повесился в собственной квартире.
— Никогда не поверю! — орал тогда Иван, — умнейший человек, мозг Советской Армии и чтобы повесился! Вранье! Мразь, подонки, мафия захватила власть! Это же конец для Союза и для России!
Глава тридцать девятая
— Зачем же там жить? Надо немедленно уезжать оттуда! — сказала Людмила, прочитав письмо Ивана, присланное на Чулым.
— Сказать просто, а куда? Если у человека там квартира, родственники, работа, — возразил Виктор.
— У Ивана родственники?
— Я не только за Ивана говорю, он же пишет, что там русских, или по ихнему — «русскоязычных», больше двух миллионов!
— Так всем и уезжать!
— Ну да, — подключился к разговору Яков, — я знаю, что там украинцы, например, задолго до молдаван жили, и что же? И им бросать свои дома, могилы своих предков, и только из-за того, что молдаване требуют, чтобы все говорили по-молдавски?
— Сейчас везде так, а в Прибалтике? А на Кавказе? Армяне убивают азербайджанцев, грузины — абхазцев. Вот Дудаев разогнал Верховный Совет Чечни, — не удержалась Надежда Павловна, — это у нас тут, в Сибири, некому и некого разгонять.
— Слушайте, мы тут разболтались, а где дети? — спохватился Виктор.
— Где же, у Дуни, там же у них интерес имеется, — будто, между прочим, буркнула Людмила.
— Не хорошо, Людмила, зло держать, да и что она тебе сделала-то?
— А я что? Я против Евдокии ничего не имею, просто мне не нравится, когда Ванька за ее Светкой ухлестывает.
— Да девчонка что надо, и в кого она такая удалась? Тащи бочоночек!
В далекой сибирской деревне два старика, еще не совсем старая, но уже трижды бабушка и уже не молодая, но полная здоровья женщина, сидят за круглым, старинной формы, столом и играют в исконно русскую игру — лото. На дворе зима. Еще не поздний вечер, но уже давно темно. По улице, кое-где, на столбах мерцают фонари, освещая запорошенные свежим снегом избы.
— Хотя бы телевизор включили, вот люди делают: одно слово — Япония, — сказала Людмила.
— А что там смотреть? Сникерсы-микерсы. Во, додумались: кариес! Кругом Америка, чего они к нам лезут?! Вся Советская власть меня агитировала ненавидеть американцев. Сам призывал солдат на политзанятиях к этому, а ненависти не было, а сейчас я бы их стрелял, как бешеных собак! — разошелся Яков.
— Зачем же весь народ!
— Народ? Американцы — народ? Русские к ним не приезжают, не контролируют выборы, а они тут как тут, миротворцы, запрудили всякой гадостью. Вон, в Красноярске, во всех киосках почти все американское, даже вывески не по-русски написаны!
— Вот-вот, я тоже каждый день говорю: мы воевали, таких парней угробили, чтобы отодвинуть подальше границы от России, а этот Горбатый все в одночасье продал, и главное, без единого выстрела! Во, подонок! Доездился со своей Раей! — дополнил Виктор.
— Разошлись старики-разбойники, уже три дня я у вас, и, кроме политики, ничего не слышу!
— А чего же, я вот предлагаю сходить к избушке Егора, так никак не придем к общему решению! — сказал Виктор.
— Я сказала: нет, значит — нет, — категорически заявила Надежда. — Да и что там осталось, почитай, сорок лет прошло!
— Такие избушки столетия стоят.
— Я говорил в лесхозе. Они дают вездеход, только за соляру надо платить и, как сказал шофер — «хоть на луну отвезу».
— А сколько платить-то? — спросила Людмила.
— Так нашей пенсии с Яковым не хватит.
— Все-таки, сколько?