— Какие вороны?
— Тут их было видимо-невидимо, а сейчас не слышно что-то. Пойду, посмотрю.
Виктор вышел на улицу, постоял, постоял и вернулся в избу.
— Мороз крепчает, и ветерок усиливается, как бы пурги не было.
— В пургу бывает наоборот: мороз ослабевает, и тогда усиливается ветер.
— Так-то оно так, но бывает и наоборот, хотя пока небо звездное. Вот приехал. Вроде не зачем и ехали, а сердце успокоилось. Все-таки что-то есть потустороннее, иначе — откуда такие эмоции. Прямо жизни не было, хотелось сюда. Вот помянем Егора, Варвару и все успокоится.
— Да что-то, действительно, есть, я это на себе испытал, и не раз.
Разговор вели старики-братья, сидя на большой деревянной лавке в первой комнате.
В тайге темнело стремительно. А в избе становилось всё теплее и теплее. Уже сняли полушубки, закипела вода, на столе появился хлеб, консервы.
— Смотрите, в лампах даже керосин есть! — Ваня зажег две лампы, а в парилке засветился фонарь.
Печь в парилке все же решили не топить.
— Мужчины, давайте к столу!
Расположились на лавках.
— Смотри, как сделано! Вот что значит русский человек, топорно, но на века! — сказал Яков, подставляя лавку.
Разлили всем водку.
— Помянем Егора и жену его, Варвару, и мою Настю. Пусть им земля пухом будет, — сказал Виктор Иванович и выпил первым. И тут, откуда ни возьмись, загорланили вороны.
— Гляди, а ты говорил, что пропали.
— Откуда же они взялись?
Выпили и молча стали закусывать. На чердаке заговорили голуби: «Гу-гу-гу».
— Смотри, тепло почувствовали.
И тут послышался такой силы душераздирающий вопль, что все прекратили жевать.
— А-а-а-а!!! — неслось из глубин тайги.
— Прямо, как Тарзан, только переливов нет, вот вам и снежный человек.
— Страшно как, вдруг он все-таки вернется, — повторила Людмила.
— Придется дежурить по два часа. Давай, мужики, кинем жребий.
Глава сорок четвертая
Иван вернулся к вечеру.
— И чего шататься, я уже волноваться стала. Ну, что выходил, рассказывай.
— А ты думала, это легко. Командование категорически против. Говорят: договаривайся частным путем. Солдаты многие соглашались, но я побоялся, уже даже решил уходить домой. Иду к КПП, а там Нестеров стоит. Разговорились, слово за слово, а он и говорит: «А чего думать, я-то, вот он, целый дежурный по КПП, оружие при мне: на час отлучусь — никто не кинется, только Гура-Букулуй далеко. Пойдем тут где-то часа в четыре утра». На том и решили. Что будет, то будет, только на душе что-то тревожно. Потом — почти целую неделю мне березки снятся, теперь-то мимо них ехать будем, — заедем, поклонимся родителям моим.
При упоминании о родителях что-то полыхнуло в душе Оксаны. Заныло, засосало под ложечкой, — до сих пор не знает она, что настоящий отец ее — Егор Исаев, он же и отец Ивана, и лежат они с Варварой в такой далекой и такой для нее родной черноземной степи.
— Андрейка, пойди сюда! Пойдем на кухню, поговорить надо.
Зашли, Иван закрыл дверь. Андрей уставился вопросительно серыми большими глазами.
— Я опять про пистолеты, где они?
— Я же сказал: спрятал, зарыл, отсюда далеко.
— Смотри, парень, если возьмешь с собой — нам труба. Уж пистолеты сразу обнаружат.
— Так что, я не понимаю, что ли? Да и зачем они теперь нам? Дело сделано.
— Ты о каком это «деле» мне все твердишь, неужто и правда кого-нибудь убил?
— Так убил же, даже троих.
— Ты — убил? И ты думаешь, что я, вот так тебе поверю, чтобы такой малец и троих? А ну давай, рассказывай, и запомни, если это действительно было — больше никому ни слова.
— А чего рассказывать-то? Я их в лицо хорошо запомнил, а остальное — детали.
— Ну, прямо-таки, «детали», а как их фамилии, имена, где живут? Как выследил, что, прямо на улице?
— Отец, ты за кого меня принимаешь? Вот на то, чтобы выяснить: кто они и где живут, и ушло целых два дня. Но я узнал не только, где живут, но и адреса родителей, которые живут в деревне. Единственное, в чем мне повезло, что все трое оказались из одной деревни и рядом жили. На субботу и воскресенье они уезжали к родителям. А в селе, как ты знаешь, туалеты где? Вот тут-то все и свершилось.
— А как ты туда добрался?
— Да как, вместе с ними!
— Ого, это уже интересно!
— Ничего интересного, просто я сел в автобус, который шел после обеда на Чебручи. Смотрю: на заднем сиденье они сидят, в гражданке, под хмельком, болтают, гогочут. Я тогда еще больше уверился, что их надо кокнуть. Подмывало тут же, в автобусе. Но потом решил свою жизнь еще поберечь. Приехали в село. Вышли. Они пошли к домам. Я шёл далеко сзади. Жили они рядом с Днестром. Я выбрал удобное место в зарослях на берегу. До ночи просидел там. Вечерело. Все трое вышли и направились в сторону ДК. Я знал, что по вечерам там бывают танцы. Я пошёл за ними. Они - то меня не знали. Даже если бы увидели, то не поняли бы. В ДК были действительно танца.
Я залез на забор напротив окон и увидел их там, боялся, что они с девками разбредутся кто куда, тогда — хана. Но они вышли все, вместе с подругами и пошли совсем в другую сторону. Я за ними. Темно было, а на мне большие солдатские сапоги болтаются, чуть не упал два раза. Возле одного из домов остановились. Почему-то стояли долго, потом пошли дальше. Смотрю: за деревню выходят. Тут я немножко оробел, думаю: заметят — прикончат. Местности я не знал, а оказалось, что они шли к току, где под навесом хранится табак. Больше я ничего не видел, освещение было плохое. Зашли они в небольшой домик. Я долго ждал, уже изрядно замерз, а никто все не выходил. Я подумал, что не смогут они долго не ходить в туалет, так что выйдут. Но вышли сначала девки, притом все три сразу. Прыскали, смеялись. Я увидел, где они сидели, и решил, что милиционеры тоже в туалет не пойдут. Перешел прямо за угол домика. Стал в темном месте. И тут мне повезло во второй раз. Вышел первый высокий, как раз тот, который больше всех и бил отца. Стал прямо рядом со мной, я вытянул руку и... хлопнул.
— Но выстрел-то услышали бы другие!
— Ну да, мы сделали прибор.