25118.fb2
Оксана затихла.
— Я спрашиваю, где хоронить будем?
— Иван просил: у березок, рядом с родителями его.
— Ты думаешь, что говоришь? Как его туда везти: лето, жара!
— Вот ты и отвезешь, если друг!
— Каким образом? На вашей машине, в цинковом гробу? Можно и так.
— Нет, не так, на вертолете.
— Что значит: «на вертолете», спецрейс, что ли? Кто разрешит?
— Деньги... Я плачу — вы везете!
— И у тебя есть такие деньги? Ты знаешь, сколько это стоит?
— Не знаю, но, сколько бы, ни было, деньги будут!
— Хорошо, я узнаю, но нужно разрешение округа. Ты знаешь маршрут. Место по карте покажешь?
— Могу, все могу, сама позвоню в округ Цветкову.
— Какому Цветкову? Его уже и след простыл, он где-то в Ленинграде, в академии работает.
— Позвоню Попову в Москву.
— Александра Васильевича я сам отлично знаю, но и он тут не поможет. Нужно на месте решать. Сделаем так: ты идешь в госпиталь, берешь свидетельство о смерти и потом в военкомат, они обязаны выдать деньги на похороны, а я буду решать в части. Сколько туда, примерно, километров?
— По дороге — около тысячи.
— Значит, километров восемьсот, в два конца — полторы тысячи. Это шесть часов аренды! Ничего себе!
— Анатолий, выбивай разрешение, мы дом в Крыму продали, деньги есть!
— Ну ладно, я пошел.
Оксана сделала все так, как говорил Силин, но, по-своему решению, съездила еще и в Одессу. Ефим Исаакович заколачивал ящики.
— Господи, что с вами, Оксана Ивановна, вы же совсем другой стали, слышали мы, слышали про Молдавию, но чтобы так...
— Мужа моего, Ивана, убили, — не удержалась Оксана и заревела.
Зубной техник, не ожидая такой сцены, забегал между ящиками, никак не мог найти кружку, чтобы налить воды.
— Сейчас, сейчас, успокойтесь, Оксана Ивановна. Вот садитесь на этот ящик, я сейчас.
Выпив несколько глотков, Оксана затихла, всхлипывая.
— Вот привезла последние, — показала она, вынимая из сумочки несколько золотых монет, — деньги нужны.
Ефим, даже не посмотрев на монеты, засеменил в другую комнату. Долго громыхал там ящиками, звенела посуда, наконец, он вынес большой сверток.
— Вот все, что осталось, нам они теперь не нужны, завтра отплываем. Берите, они кроме газеты еще и в пакет завернуты, даже в воде не пропадут.
— Да нам сейчас платить за вертолёт надо, спасибо, и дай вам Бог всего хорошего, а мне надо уезжать. Прощайте.
Обнялись, трижды поцеловались.
А через полтора часа увозил дизель Оксану обратно, в Тирасполь. Поезда еще в Молдавию ходили.
Силин не на шутку расстроился, не найдя дома Оксану. Никто не знал, где она. Уже стемнело, когда она вошла в квартиру.
— Это как называется?! — почти закричал Анатолий.
Оксана, молча, вынула из сумочки сверток и, протянув, сказала:
— Вот деньги.
— Кого извещать надо о смерти?
— Никого, все живут слишком далеко, чтобы приехать, да и чем они помогут? После той телеграммы я подробное письмо отослала, жалко Виктора Ивановича, но так сложилось, что мы не смогли его проводить в последний путь. Как насчет спецрейса?
— Если деньги есть, все можно уладить.
Через три дня погрузили гроб с Иваном и «тойоту» в грузовой отсек МИ-6-го. И разбежавшись по бетонке, тот медленно оторвался от молдавской земли и взял курс на северо-восток. Прощай, Молдова!
Почти три часа ревели мощные двигатели вертолета. Оксана с Егоркой сидели в грузовом отсеке, рядом с закрепленными стальными тросами двухосной телегой, на которой стоял гроб, и светло-серая «тойота»
Силин неоднократно забирал к себе в пилотскую Егора, а Оксана все сидела и сидела рядом с гробом того, кому хотела посвятить всю свою жизнь и с которым прожила так мало.
Егорка будто бы и не понимал, что происходит. Он, вначале, безразлично смотрел по сторонам, а когда Силин привел его в первый раз в пилотскую кабину и усадил в штурманское кресло, стал с восхищением смотреть на сотни приборов, ручек, тумблеров и только потом, посмотрев через стекла кабины вниз и по сторонам, сказал:
— Красота-то какая! А земля где же?
— Так земля отсюда не видна, облачность. Вот пройдем, там и земля покажется.
— Вижу, вижу, вон там, внизу, квадратики! А это что?
— Дороги, реки, лесные насаждения.
— Прямо как на глобусе, только не круглое.
— Нравится?