— А, понятно. А нам вот некогда даже могилки убрать. Как же вы узнали, где мы?
— Женщина одна показала.
— Возле нашей хижины? Это наша бабулечка, мы ее в городе подобрали, милостыню просила, а у нас прижилась. Ну и как вам тут? — говорил Петр, одновременно раскладывая на копне соломы хлеб, мясо, вытащил громадный термос,– может, молочка все же попробуете?
Светлана взяла большую алюминиевую кружку.
— Только чуть-чуть.
Петр брызнул из термоса густого жирного бледно-желтоватого молока.
— Очень хорошо! Красота! А хлеб какой! Сроду такого не ела! И где же вы его покупаете?
Петр чуть не подавился. Он прыснул, поперхнувшись, и засмеялся.
— Чего покупаем? Все свое, все сами делаем! Вот тут — зерно, там, дома, — уже мука, потом — опара, дрожжи, потом — печь и, наконец, хлеб. А молоко — это еще проще. А вы где родились?
— В тюрьме!
— Как? — опешил Петр.
— Очень просто — в тюрьме, папа мой там работает. Да вы не бойтесь, я не злая, наоборот, меня все ругают «за слабость характера», как они говорят.
— А кто эти — «они»?
— Так все наши: папа, мама, старший брат.
— А чья же вы тогда жена, если не Егора?
— Пока — ничья!
— А как же с Егором?
— Так я же вам говорю: еду я, мечтаю, как на пляже буду загорать, и вдруг, шлеп с неба, с огромным рюкзаком, прямо мне под колеса, и вот я здесь.
— Как в сказке! А я думал: вот дает Егор, такую красавицу отхватил! Везет же некоторым!
— Смотрите, молотилка едет!
— Это комбайн!
— Как же вас мамка различает, вы же совершенно одинаковые!
— А по зубам. У Павла — тридцать шесть, а у меня — тридцать восемь!
— Ну, да, так я и поверила!
С шумом, скрежетом и писком приближался комбайн.
Глава двадцать вторая
— Егор звонил, — сказала малая Оксана, — по-моему, он уже там, на Дону.
— Почему на Дону? Он должен был заехать вначале сюда, тут что-то не так. Прошла неделя, как он уехал из Саратова, ну, день-два — в Москве, день — ехать сюда, выходит, что он еще два дня назад должен быть дома! Вот и пойми вас! — сокрушалась мать. — Тогда завтра надо выезжать, чего больше ждать. Надо Силиным позвонить, они же хотели с нами ехать, уже поздно, может, и спят.
— Ну да, Силины ложатся не раньше одиннадцати, это мы — с заходом солнца, — возразила Оксана.
Когда мать вышла из кухни, Андрей спросил:
— Ну, как успехи, сестренка, на личном фронте?
— Да никак! Рано еще мне!
— Ну да, я так и поверил, ты мамку можешь провести, только не меня, я по губам вижу.
— Чего ты видишь? Ну, целовалась-миловалась!
— А кто против, только с кем, я же должен знать? Или как?
— Может, не обязательно? Ты-то их не знаешь.
— Прямо — «их», а сколько «их»? Смотри, Оксана, влипнешь — сама будешь разбираться!
Вернулась на кухню мать.
— Ума не приложу, что делать?
— Какие проблемы?
— Силины все хотят ехать. Это две машины. Только с их стороны четверо, да нас трое, семь, да Егор — восемь, как же такую ораву прокормить?!
— Чепуха, вот Оксана еще кого-то пригласить хочет, правда, сестренка? Оксана обалдело смотрела то на брата, то на мать.
— Ага, хочу, даже троих!
— Как троих, вы что — сдурели?!
— Ничего, мамка, все будет «хокей», я представляю, как обрадуются Петр с Павлом, им же сейчас рабсила нужна, ой как нужна! Ты даже не представляешь, что я задумал!
Оксана малая бочком, бочком, подморгнув Андрею, выскочила из тесной кухни, и по хлопнувшей входной двери брат понял, что сестренка куда-то понеслась.
— И что же ты задумал?
— Нет, мамка, секрет, вот, приедем к братьям — увидишь. А то, вдруг, не получится!
— Ладно, давай решать, что берем с собой. У тебя права-то есть?