— Ага, «бульдозер», «Дт-75», хотя, и на нем мы грейдер сделали.
— Видел, только узок, нужно шире.
— Ладно, надо ложиться спать, завтра чуть свет подниматься.
В этот момент заголосил петух.
— Пожалуйста, часы. Уже половина первого.
— Чего это он так рано?
— Ну да, «рано». Он первый раз кричит в полпервого, второй — в полвторого, третий — в полтретьего, а четвертый — орут уже все, начинают в половине четвертого и орут до четырех, почти без перерыва.
— Интересно, — сказал Егор и посмотрел на часы, — точно — полпервого.
В траве звенели кузнечики, а совсем рядом перекликались сверчки. На небе ярко горели звезды. Только что народившийся месяц узкой полоской висел в южной стороне неба, а рядом с ним ярко мигала звезда.
Легли тут же, в палатке, на куче соломы, и моментально уснули.
Глава двадцать шестая
За Ново-Шахтинском остановились. Была ночь, звездная, безоблачная. Съехав с дороги, решили отдохнуть, поспать в машинах. Жара сменилась духотой. Легкий ветерок гонял туда-сюда горячий воздух.
Оксана Ивановна прошлась вдоль дорожной насыпи. «Почти три года я здесь не была, — подумала, — целых три года. Ваня, наверно, и ждать перестал.
— Чего задумалась, Оксана Ивановна? — позвал ее Силин, подходя ближе.
— Да вот думаю: много лет Ваню не навещала. Как Петра с Павлом отвезли, в то лето и были тут.
— А я так, наверное, лет десять-двенадцать, место даже не помню. И как это Петр и Павел именно сюда захотели?
— Им было все равно, это я предложила, говорю: так или иначе, вам сюда ездить придется, тем более, что и я решила, чтобы меня похоронили тут.
— Ну, тебе, скажем, еще далеко, вот мне уже скоро, седой весь стал, поджелудочная замучила.
— Кто ж его знает, кому когда, но я-то родом отсюда. Вот жарит солнце, духота — сил нет, а душа радуется! Родина ведь! Мне все эти запахи, эта холмистая степь, балки, поросшие бурьяном проселки, — все в радость. Раньше как-то не замечала, даже, может, не любила сельскую жизнь, а сейчас тянет — сил нет.
— А нам с Ниной в городе тоже неспокойно, хотя наш поселок городом и не назовешь. Я сам бы махнул куда-нибудь в деревню!
— Так вот тут и поселяйтесь, и я у Петра с Павлом останусь, вот и снова вместе будем.
— Нам-то все равно, а где жить-то будем? Ведь, как ты говоришь, ничего там нет, одна времянка стоит.
— Нет, так будет! Андрей настроен по-боевому, говорит, что деньги он выбьет. А когда будут деньги — все будет. Я вот смотрю: уборка зерновых завершается, будет небольшой перерывчик, завезем стройматериалы и начнем. До зимы еще, почитай, четыре месяца.
— Ладно, на месте виднее будет, а тут, и впрямь, темно. Смотри, какой месяц молодой народился!
— Дождика надобно, хотя бы небольшого, чтобы пыль прибил, духота неимоверная.
В ближайшей светившейся несколькими огоньками деревне запел петух, ему, еле слышно, ответил другой.
— Чего это они? Рано еще, только половина первого ночи, почитай, полночь.
— Эти петухи донские — ранние, тут и люди встают рано. Моя мама говорила: кто рано встает — тому Бог дает.
— Может и так. Я пойду к машине, там, рядом, копна соломы, на ней примощусь, может, часок посплю. Отдых, хоть маленький, нужен. А ты, Оксана, иди к своим, они уже давно сопят, наверно, вторые сны видят. В прицепе место есть, туда и Нина ушла.
— Да нет, мне что-то не хочется, я лучше тут посижу, вон клочок соломы белеет, на нем и устроюсь.
Прошла еще несколько шагов, подошла вплотную к белеющему пятну. Вначале не поняла, что это. Но потом все ясней и ясней стала различать лежащее в неестественной позе тело женщины. Разорванное белое платье клоками прикрывало ее наготу.
Оксана рванулась к женщине, схватила за руку. Пульса нет. Руки, ноги, голова — холодные. «Что делать? Что делать? — пронеслось в голове, — сказать всем, что задержка — это разбирательство, а еще хуже, если суд. Толику надо сказать».
— Толик, Толик, — толкала она, уже задремавшего, Силина, — вставай, только тихо!
— Что, уже едем?
— Да нет, идем быстренько со мной. — Оксана показала труп.
— Этого нам только не хватало, — сказал Толик. Долго думали, что делать.
— Решаем так, помочь ей мы никак не можем, она мертва и уже давно, просто отвезти в морг, заявить в полицию, и что?
— А если нам это припишут, следы ног, машин, тем более что мы будем недалеко отсюда.
— Но какие мотивы? Мы ее не знаем, мы ехали из города, она — неизвестно чья, откуда, сейчас не мало таких, которые промышляют по дорогам, может, одна из них чем-то насолила водителям, ее и кокнули. В общем, пойдем отсюда, уснуть теперь не придется, я бы, за то, чтобы двигать дальше, только боюсь, что проедем в темноте поворот, тут осталось километров двадцать-тридцать.
— Да нет, побольше, если не все сорок, на карте мы обозначили то место.
Снова прокричал петух.
— Ну вот, смотри, только через час и другой запел. Так что, поедем или посидим еще часик?
— Бедная женщина, а ведь ее, наверно, кто-то ждет, переживает, может, и дети есть.
По дороге, утихшей где-то к часу ночи, начали проскакивать, в основном, большегрузные автомобили.
— Дальнобойщики пошли, значит, утро скоро.
На южной стороне неба сверкнула молния.
— Гляди, молния, а вроде бы и облачности не было, дождь сейчас как нельзя кстати.
Дунул легкий ветерок. За ночь остывший в балках и низинах воздух пробежал по воспаленным лицам путников, заполз за ворот одежды.
— Слава Богу, ветерок потянул, хоть духота спадет. А мне жалко эту женщину. По-моему, совсем молодая.