В том, что Артема не разбудили до этого крики и шум, нет ничего удивительного, потому что спал он феноменально, научившись этому еще во время работы на электромеханическом заводе оператором станков с ЧПУ — числовым, то есть, программным управлением. Уже тогда Артем увлекся своими увлечениями по части девушек и женщин, недосыпал, поэтому наловчился: программировал станок на обработку очередной детали, пятнадцать минут спал, не обращая внимания на грохот и лязг, и просыпался ровно за секунду до того, как требовалось сменить деталь.
Он мог спать в любой обстановке и в любом положении, разве только не стоя, и спал очень крепко, но при этом удивительным образом умел регулировать свой сон: во сколько себе скажет, во столько и проснется.
Артем бодрствующим краешком сознания слышал какие-то разговоры, какие-то выкрики, но думал (он умел думать, не просыпаясь), что просто на этот раз попались шумные или чересчур веселые пассажиры.
Да и некогда ему было вслушиваться, потому что снился ему неприятный, но интересный сон, который частенько его преследовал. То он в подвале, то в какой-то пещере, но обязательно в каком-то лабиринте, при этом — населенном: встречаются магазины, висит реклама, какие-то по сторонам кафе и рестораны, в них хочется зайти, но все они, стоит к ним свернуть, тут же удаляются или вовсе исчезают, и ему приходится идти дальше. Откуда-то он знает, что там, в глубине, ждет его женщина. Женщин тут вообще много, разнообразно одетые, а некоторые и не совсем одетые, Артему хочется с ними пообщаться, и те не против, но говорят (некоторые — молча), что если он тут останется, то дальше уже не пойдет, и до той женщины, которая его ожидает, не доберется. А Артем хочется добраться. И продолжает идти. Потом ему встречаются какие-то двери, какие-то лестницы, какие-то проходные комнаты, и наконец он вдруг понимает, что за следующей дверью будет она. И точно: открывает — она сидит и ждет. Или лежит. Один раз танцевала — очень неуклюже. «Здравствуй, я тебя люблю!» — говорит Артем. «Здравствуй, я тебя тоже люблю!» — отвечает женщина. И Артем идет к ней, чтобы обнять. Он идет, а сам не может понять, зачем это делает, он ведь сразу увидел, что женщина некрасивая, в возрасте (никак не меньше сорока), особенно поражает волосатость обнаженных рук, кривизна ног, почти беременная выпуклость живота. То есть — все в ней идеально несовершенно, если можно так сказать, все в ней именно то, чего Артем не любит. Вдобавок, на верхней губе у нее темный пушок, и даже не пушок, а просто-напросто почти усы, это Артема смешит и он, хоть не любит говорить женщинам грубости, невольно оценивает вслух: «Ну и уродина же ты!» — «Точно! — соглашается женщина, кокетничая и становясь от этого окончательно безобразной. — Но ты же меня любишь?» — «Люблю!» — с удивлением соглашается Артем. При этом он видит себя со стороны, будто вне сна, и хочет окликнуть: «Эй, ты с ума сошел, что ты делаешь?» Но Артем, который действует во сне, не желает слушать Артема, который видит сон. Он ласково обнимает женщину, нежно заглядывает в ее маленькие невыразительные глазки, гладит ее толстую спину и валит на что-то мягкое. Она стонет и соглашается, Артем начинает недоуменно ее обласкивать, но тут вбегает целый выводок малышей примерно одного возраста, как в детском саду. «Кто это?» — «Это наши дети, и ты их любишь!» — хвастается уродина. — «Не может быть, я вообще не люблю детей!» — «Любишь, любишь!» — смеется жуткая женщина, и Артем, который во сне, чувствует, что действительно любит этих детей, несмотря на возражения Артема, который видит сон. Дети исчезают, Артем продолжает ласкать страшную женщину и тут видит в сторонке, на троне или на сцене (всякие бывают варианты), полуголую красавицу, танцующую стриптиз. «Вот я кого люблю!» — спохватывается Артем. Но уродина, целуя его усатым ртом, немелодично воркует: «Врешь, ты не ее любишь, ты меня любишь!» — и Артем с удивлением чувствует, что она права. И хочет проснуться, чтобы прекратить этот кошмар и ужас, но одновременно боится проснуться: если не объяснить ей, что он ее не любит, все так и останется!
Поэтому, предполагает Артем, вспоминая этот сон, мне он и снится: я хочу, чтобы финал был другим, но никак не получается.
В этот раз он почти добился своего, оторвался от уродины и хотел было направиться к стриптизерше, но тут выстрелили — то ли в нее, то ли в него.
Артем очнулся.
И, еще не проснувшись окончательно, спрыгнул вниз.
Некоторое время не мог сообразить, что осталось в его сознании от сна, а что — уже явь. Работяги сидят впереди с закуской и выпивкой — это, пожалуй, явь. Но автомат откуда? А этот мужик с ружьем, выходящий из туалета, — это что? И почему так странно выглядят пассажиры? Что вообще происходит?
— Ну, ты и спать! — позавидовал Притулов. — Чуть все на свете не проспал.
— Нет, я не понимаю, что за дела? — обернулся Артем к Козыреву.
Тот неохотно объяснил:
— Захват автобуса.
— Какой захват? Кем?
— Нами, — объяснил Маховец. — Мы страшные рецидивисты и бандиты.
Фигура сонного Артема, который необыкновенно крепко спал, ничего не знает, хлопает глазами, многим показалась нелепой, почти смешной. Ни Маховцу, ни Притулову, ни Петру в голову не пришло, что Артем может представлять опасность.
А Артем уже понял, что произошло. Он понял, но продолжал щуриться, изображать сонного, даже зевнул и похлопал ладонью по рту.
— Никак не войдет в тему, — усмехнулся Петр.
И ошибся: Артем был уже в теме.
Он рванулся к автомату, который Маховец положил рядом на сиденье, схватил его, успел понять, что это «АКМ», с которым он имел дело, когда служил в армии (и был, кстати, отличным стрелком, потому что любил делать хорошо все, что делал), отскочил, поднял автомат, целясь в Притулова, и закричал:
— Бросай ружье!
Притулов усмехнулся:
— А если не брошу?
— Выстрелю!
— Стреляй, — разрешил Притулов и приставил дуло к голове Лыткаревой. С другой стороны у него сидел Тепчилин, но Притулов верно рассчитал, что угроза пожилой женщине выглядит страшнее, чем угроза мужчине. Мужчина на то и рожден, чтобы при случае погибнуть, а женщина в возрасте — она всегда мать, даже если нет детей, позволить ее убить — жутко.
Татьяна Борисовна замерла, только подняла слегка руку, будто для того, чтобы убрать ружье, но так и застыла.
— Не балуй, — посоветовал Маховец. — Отдай пулялку.
Артем растерялся.
— Бросай, я сказал! — закричал он опять.
— Будешь орать, выстрелю первым, — пообещал Притулов.
Козырев негромко сказал:
— Не наша сила, Артем. Людей только постреляем. Они из тюрьмы сбежали, им терять нечего.
Артем и сам понял, что ничего не сумеет сделать.
Маховец встал, вырвал у него автомат и локтем ударил Артема в лицо.
— Лезь обратно и спи дальше, — сказал он ему.
— Вас все равно схватят всех, — сказал Артем, зажимая нос рукой.
— А это не твое дело. Лезь, я сказал!
Артем полез на спальное место.
Мельком глянул на Елену и ее временного кавалера.
И вдруг улыбнулся ей: ничего, меня пока победили, но я не сдался.
После этой встряски решили еще выпить — и захватчики, и пассажиры.
Нина осмотрела Ваню, оказалось — ничего страшного, пуля оставила кровавую бороздку на руке, но не задела кости.
— Везучий, — сказала Нина.
Они сели вместе.
Вика, выйдя из туалета, села позади всех. Очнувшийся Тихон направился к ней, но она взмахнула рукой, отгоняя его. Съежилась, сжалась, смотрела в окно.
Притулов, налив полстакана водки, пошел было к ней, чтобы угостить и утешить, но она, увидев это, закричала:
— Не подходи! Не подходи!
— Оставь ее! — сказал Маховец. — И хватит уже маньячить. Нашел место.
— Кому-то не нравится?
— Мне не нравится.
Притулов и Маховец посмотрели друг другу в глаза. Оба были вооружены, оба способны на все. Оба это поняли. Обоим не хотелось погибнуть во взаимной перестрелке.
И Притулов вернулся на место.
Маховец решил вернуть недавнее дружелюбие. Встав, он сказал:
— Ну что ж, граждане присяжные. Мы немного отвлеклись. Давайте так: никто не шумит, никто никого больше не трогает. Тихо и спокойно едем. А мы скоро сойдем.
— Когда? — спросила Елена.
— Я вам отдельно сообщу, — улыбнулся Маховец. — Письменно. — И добавил, опять обращаясь ко всем. — Вы думаете, это все из-за нас случилось? Это из-за вас! Потому что вы с самого начала на нас смотрите, как не на людей. А мы такие же люди.
Ваня дернулся так, что носовой платок, которым Нина пыталась перевязать ему руку, сорвался и упал.
— Вы люди? — закричал он. — Такие же? Скоты! Сволочи! И ты главный скот! Твари поганые, еще людьми они называться хотят! Скоты! Сволочи! — Ваня повторялся, потому что не очень много знал слов, которыми можно обозвать кого-либо. То есть знал, но не любил.
— Замолчи, — сказал ему Маховец укоризненно, показывая, что не хочет опять усмирять физическим воздействием.
— Не замолчу! Какие вы люди, скоты, какой ты человек, ты на себя смотрел? Гамадрил, животное, пень с глазами, у тебя же одна извилина на всю голову, сволочь!
— А у тебя сейчас ни одной не будет.
Маховец пошел к Ване, но на его пути встал Курков.
— Не трогай пацана! Можешь меня опять ударить. А он правду говорит — нечего, в самом деле, человека из себя корчить! Твари, издеваются и еще себя уважать заставляют! А этого не хотел? — Курков, выставив руку, положил на ее сгиб другую.
Маховец хотел было ударить по оскорбительной руке, но тут его толкнули сбоку. Он удивленно посмотрел: это старуха Лыткарева осмелела.
— Хватит хулиганить! — закричала она. — У меня самой сын в тюрьме сидит, а ведет себя нормально! Разошлись тут!
Была у нее при этом надежда, что, узнав про ее тюремного сына, эти безобразники уважат ее и притихнут. Ведь есть же у них, она слышала, какие-то правила, чтобы не трогать своих, а заодно, наверно, и родственников.
— В самом деле, перестаньте! — выкрикнула Нина.
И тут пассажиры как с цепи сорвались — начали кричать, обзываться, возмущаться, даже Тепчилин и Желдаков высказали недовольство негромкими, но сердитыми голосами. Маховец отошел к водительской кабине.
Притулов стоял там наготове. Личкин тоже вскочил, соображая, чем защищаться, если что.
Казалось, еще немного — и на бандитов бросятся.
Но тут Козырев громко сказал в микрофон:
— Есть предложение!
Он сделал знак Артему, тот сполз к рулю, а Козырев, передав ему на ходу управление, вышел в салон.
— Так, — сказал он. — Мне трупов тут не надо. Им надо ехать — пусть едут. Нам тоже надо ехать. Задачи совпадают. Поэтому просьба — сидим спокойно и продолжаем маршрут. А то мне ведь надоест эта история, сковырну автобус в кювет. Сам-то выпрыгну, а вам всем каюк. Ясно?
Это были свежие слова свежего человека, не участвовавшего в предыдущих конфликтах. Они подействовали.
— Вот! — сказал Притулов. — Умные слова! Действительно, мы же вас из автобуса не выбрасываем, едете же? Вот и ехайте дальше. И мы поедем.
— Могли бы и выбросить, я не против, — сказала Елена.
— Если хочешь, красавица, я могу! Вместе выбросимся! — сладко оскалился Притулов.
— Охота вам дразнить! — упрекнул Козырев Елену, успев подумать, до чего она все-таки похожа на Светку, и удивился: нашел время сравнивать.
Он вернулся в кабину, сел рядом с Артемом.
— Как это случилось? — тихо спросил Артем.
— Неважно уже. «Десятку» видишь?
— Белую?
— Ну. За нами идет.
— Может, просто?
— Уж полчаса на хвосте. И еще одна, то обгонит, то сзади. И в каждой по пять человек, хоть и не в форме. Смекаешь?
— Да.
— Они же понимают, что просто так нас остановить нельзя, начнется неизвестно что. Из города выйдем, тогда что-то придумают. А ты полез.
— Я не полез, я просто…
— Вы о чем там? — сунулся к ним Маховец.
— О погоде, — ответил Артем.
Смелеют, подумал Маховец. Ничего, я вас еще встряхну.