- А твои родители? Они же меня на порог не пустят!
- Глупости - ты их не знаешь. И они тебя. А узнаете хоть немножко друг друга - совсем другую песню запоете.
- Слушай...
В глазах её зажглись лукавые искорки, а щечки округлились так трогательно, что он с трудом удержался, чтобы немедленно не схватить её в охапку и не зацеловать всю!
- Слушай, получается, мы с тобой совсем как Ромео и Джульетта, да? Даже хуже - ведь Джульетте было четырнадцать, а мне только через неделю будет тринадцать...
Она опять положила голову ему на плечо... и его повело. Спинка переднего сиденья тронулась и поплыла перед глазами, за нею другая, третья... когда он вспомнил, как впервые увидел её там, в проломе пола такую естественную в своей полудетской наготе в луче горячего света...
Как они переступят черту, которая делает мужчинумужчиной, а женщинуженщиной? И когда... Как-нибудь, - подумал он, отбиваясь от этих беспокойныхи безотвязных мыслей.
- Послушай, Джульетта, по-моему мы приехали... Все, Москва!
Ему сразу стало не по себе. И Жене тоже. Точно их разом - грубо и резко - выдернули из нежной текучей воды и бросили на раскаленный песок...
- Ну, давай выходить, что ли... - с выражением нарочитой небрежности бросил Кит и, ухнув, подхватил чугунную печь. Женька вспорхнула пташкой и полетела вперед. Перстень у неё на пальце пульсировал, наливаясь тревожнымшафранным светом...
Они сравнительно быстро добрались до дому - былоначало двенадцатого ночи. Город был пуст. Все праздновали Рождество.
"Только не отпускать её от себя, только не отпускать - тогда все пропало!" - стучало в висках.
Во дворе тоже не было никого, даже неугомонная компания парней, торчавших тут днем и ночью, скрылась куда-то.
Как там Овечкин? - подумал Никита. Со всеми волнениями поездки у него совсем вылетело из головы, что Сергей Александрович остался один на один с треклятым котом. И получается, что если с ним что-то случится... Нет, такого Никита себе даже представить не мог, но все-таки... Если вышло что-то нехорошее, то вина на это целиком ложится на него, Никиту. А у дяди Сережи жена, дети...
Он постарался унять бешено бьющееся сердце, изо всей силы хватив кулаком по тому месту, где по идее оно должно было находиться. Не помогло, только хуже стало - сердце заколотилось как молот!
- Жень, ты куда?
Она нажала в лифте кнопку "шесть".
- Домой. Загляну, как там Слоник.
- А потом? - он видел, что она не в себе: взгляд блуждает, на него не глядит - отводит глаза. И сама вся колышется как осиновый листик.
- Потом... не знаю. Мне нужно к тетке - ты же знаешь, она болеет.
- Но мы должны вместе встретить Рождество! Ведь осталось совсем чуть-чуть... Неужели тебе какая-то тетка важней, чем я!
- Она не какая-то, - начала она заводиться. - Она мою маму лечила, спасала... только вот не спасла. Но что ж тут поделаешь, она говорит: мол, все в руках Божьих...
"Божьих, ага! - зло подумал Никита. - Знаю я, какому божеству она поклоняется!"
- Жень... Женечка, послушай, - он постарался как можно нежнее дотронуться до её руки. - Я сейчас к своим поднимусь, выясню как они там... И сразу - к тебе. Хорошо? Только ты жди меня тут, дома. Никуда не уходи. Я тебя очень прошу и...
Легкая пауза затрепетала в узкой кабинке лифта.
- Я люблю тебя!
Женя вздрогнула. Лифт дернулся и остановился. Она обхватила ладонями его лицо - крепко так! И стояла, не говоря ни слова. Глаза её засветились новым ясным огнем.
Створы лифта раскрылись и Никите пришлось прервать паузу - он сжал её ладошки в своих, потом на секунду уткнулся в них. Они были такие теплые, маленькие и... беззащитные.
Оба вышли на площадку, где тусовались и курили какие-то алкаши. Женя долго-долго молча стояла и глядела на него, запрокинув голову. На площадке качался и таял дым сигарет. В воздухе волновались дымные силуэты, поля, какие-то знаки, фигуры... Она вдруг порывисто прильнула к нему, потом отпрянула и сказала всего два слова.
- Я тоже.
Он взлетел на седьмой этаж, прыгая через две ступеньки, отпер дверь...
Стол в гостиной был накрыт, за столом пировали, повсюду слышался смех, говор, музыка...
Где же Сергей Александрович? Его не было за столом.
Никита увидел маму и папу за дальним концом стола и, хотел было кинуться к ним, чтобы расспросить... когда из ванной чрезвычайно твердой походкой вышел Овечкин. Рукав рубашки на его левой руке был закатан - рука от кисти до локтя располосована двумя глубокими красными царапинами.
- О! - воскликнул он, заприметив Никиту. - Здравствуй, племя молодое! Значит уже вернулись?
- А...да, - каким-то крякающим голосом ответил тот. - Это вас... кот?
- Да, ты че, парень! Это мы тут немножко... посуду побили. Кот! Где это видано, чтобы милейшее домашнее животное нападало на человека?А?!
- Никита, иди мой руки и садись за стол, - стараясь перекрыть гул голосов, крикнула ему мама.
- Мам, я сейчас. Я вернусь после, хорошо? Ты слышишь?
- После чего? - не поняла мама.
Этот гул кого угодно может вывести из себя!
- После Рож-де-ства! - проорал Кит и опять метнулся к Овечкину.
- Дядя Сережа... только пожалуйста, честно.
- Это всенепременно! - пообещал тот.
- Это все-таки вас гадский котяра отделал, да?
- Ни в коем случае! - торжественно провозгласил Овечкин. - Ну, сам подумай: чтобы меня... какой-то кот... Это было бы совсем не мудро!
- Ну вот, вы не хотите ничего мне рассказывать, - в отчаянии дернул головой Кит. - Тогда скажите, хотя бы, где он. Вы его все-таки... того?
- Парень, на тебя дурно подействовал свежий воздух. Тебе надо среди народа побыть. А кстати, где твоя милая девушка?
- Она... дома. А где кот? Дядя Сережа, я вас очень прошу...