Выхватив у запасливого Сопелки лопату, он с силой метнул ее в стену, в то место, где кончалась кирпичная кладка и начинался снежный вал. Разбежавшись, Лерка подпрыгнул, толкнулся о торчащий черенок ногой и ворвался в крепость.
- Ура! - кричали воспрянувшие наши.
- Ура! - вторил Лерка, расшвыривая оробевших фашистов. - За Сталина! Даешь...
И осекся, замер со вскинутой в ударе рукой.
Перед ним на цокольном выступе дома сидел Кащей. Сгорбленный, упершийся подбородком в крупные кулаки, он глядел прямым, застывшим и невидящим взглядом.
За час до вечерней смены, услышав забытый барабанный бой, Кащей вышел во двор и вспомнил, что последний раз собирались на барабан еще при Алехе. Он присел к стене дома, а в груди у него ворочалось, сламывалось, навязчиво возвращалось к тому утру в крытом вагоне, везущем на фронт тюки с обмундированием, когда, выпустив на полустанке Алеху, он и сам уже просунул ногу в отодранную напольную доску, но замер от лязгнувшего засова, на миг потерял сердце и тем упустил судьбу, с тоскливой покорностью подставил себя хлынувшему в вагон потоку света и говора. Этот миг выбил его из судьбы рода, судьбы отчаянных братьев, бегавших с этапов, а теперь дерущихся на фронтах с лагерной яростью. И хотя замешкавшаяся судьба его уже решилась, не хотел он признать до последнего, что всё, кранты, не сдюжил против братьев, и не во фронтовой огонь, а в хомут ему путь, - ив угрюмой тоске забился в темноту, стиснул дыхание и молчал, когда ворошили тюки и молоденький охранник топтался по нему, кованым сапогом отдирая ухо. Он выпустил Алешу, а сам остался лежать под сапогами - молча, до хруста в челюстях закусив рукав. И дуло салаги охранника, наконец угадавшего под сапогами живое, обернулось точкой, концом его незадавшейся фартовой судьбы. И его, Кащея, за шиворот выгребли под охрану, а Леха ушел и погиб - вместо него, старшего.
# # #
Лерка, понуро скользнувший с насыпи, не запечатлелся в сознании Кащея. Только подтолкнуло: "Прочь отсюда, не взаправду здесь все. Хоть и поздно и Алеху не вернуть, а взять бы да дернуть на фронт. С третьего-то раза поди выгорит". Кащей поднялся, одернул себя, решил: "Слабость, давить это в себе надо. Всякого свое гнетет, а тянут же люди, не ищут фартовой доли. Мне смену отпахать - в силу, а поглядишь, как старуха на восьмом десятке укладку гильз через цех тащит, - так пробирает. Вот и мне теперь - упереться да меньше думать, глядишь и задубеет".
С уходом Лерки игра распалась, и, когда Авдейка со штыком наперевес поднялся на насыпь, двор был пуст. Авдейка собирался заплакать от обиды, когда, как из-под снега, перед ним вырос Сахан.
- Покажь!
Он осмотрел штык и приложил к нему ослюнявленный палец.
- Тут даже ложбинки, чтобы кровь стекала, - пояснил Авдейка.
- Прихватывает... Вещь, падлой быть, вещь, - согласился Сахан и полез в карман.
- Держи. "Мишка на севере". Такие конфеты только до войны были, ты и не ел сроду.
- Не ел, - сознался Авдейка, сглатывая слюну и не веря такому счастью.
- Ну вот и бери. А штык мне давай. Друзьями будем, если что - я за тебя горой.
- Не могу, - сказал Авдейка и прижал штык к груди.
- Так я же тебе конфету даю, дурак, ну, бери.
- Не могу, - повторил Авдейка. - Это дедушкин, он герой был, на красном коне.
- Да врешь ты все. - Сахан обозлился. - Стащил штык, а плетешь про лошадь.
- Не вру, я не стащил... - закричал Авдейка и невольным защитным движением выставил штык вперед.
Сахан оглянулся по сторонам, потом бросил к ногам Авдейки конфету и сказал:
- Ладно, бери за так. Пошутил.
Авдейка нагнулся за конфетой, и тут Сахан ударил его валенком. Авдейка улетел в снег. Сахан наступил ногой ему на плечо и вырвал штык. Еще раз оглянувшись, он сунул руку со штыком под пальто и шагнул в сторону подворотни.
- Эй, Сахан, что за шум?
Авдейка взглянул вверх и увидел над снежным валом кого-то крупного, туго перехваченного ремнем. Сахан остановился.
- Он мой штык отобрал! - закричал изо всех сил Авдейка и подбежал к Сахану.
- Это еще кто такой? - спросил парень, оглядывая Авдейку.
- Я Авдейка Авдеев, он штык мой...
- Да брось ты его, Кащей, - сказал Сахан. - Пойдем, поговорить надо.
- Погодь, какой штык?
- Деда моего штык, он герой, он на коне скакал красном.
- Врет он все, - сказал Сахан.
- Штык, значит? - неторопливо спросил Кащей и вдруг тяжело спрыгнул, коротким движением вырвал из-под полы руку Сахана и рывком завел за спину.
Штык выскользнул, светящейся струёй вонзился в снег.
- На железку позарился? - спросил Кащей и отпустил Сахана.
Тот стоял побледневший, с дергающейся щекой, потом плюнул и молча ушел. Авдейка взял штык и только теперь заплакал.
- Ты чего, пацан? - спросил Кащей и присел в снег, дохнул горячим, темным. Зубы его белели, горели запавшие глаза под матерчатой ушанкой.
- Это мой, - всхлипывал Авдейка. - Почему вру, почему стащил?
Кащей рассмеялся.
- Сам врет да тащит, вот и все ему так. Да ты не реви.
- Я ведь хотел, чтобы играли, чтоб он всехний был.
- Всехний! - воскликнул Кащей, расходясь в белозубой улыбке. - Ты откуда такой взялся? Всехний! Скажи такому вот Сахану - со смеху подохнет. - Он помрачнел, пожевал снег, сплюнул и зло добавил: - Снег вот всехний, потому на ... никому не нужен. Да еще война всехняя. Такая житуха.
Он взял у Авдейки штык, щелкнул, приложил к уху и удовлетворенно сказал:
- Штык добрый, старой закалки. Во двор не носи, дома заначь.
- Дома... что?
- Спрячь и не показывай никому, - пояснил Кащей и вернул штык.
- А у меня отца убили, - неожиданно сказал Авдейка.
- Такая житуха, пацан. Мой-то пахан покуда держится, а вот братьев бьют. Пятерых уже.