- Ты бы надул.
- Ах так, надул! Ну и поделом тебе!
Сахан соскочил с парапета и направился в кладовку.
- Стой, Сахан! Она еще в платке была таком... с белыми кружочками.
Сахан остановился, не оборачиваясь спросил:
- Платок синий в белый горох, да?
- Да, да! - закричал, подбегая к нему, Авдейка. - Ты знаешь ее?
- Сегодня вроде мелькала такая. А впрочем, черт их разберет, все они на одно лицо.
- Вспомни, Сахан.
- Поди, поищи, - ответил Сахан и скрылся в кладовке.
Авдейка отнес ведро и выскочил из темноты на ясный, открытый свету день.
У ворот сидел Болонка, стиснув кулак.
- Я пух поймал!
- Покажи!
Болонка разжал кулак. Пустую ладонь пересекали синие лунки ногтей. Пуха не было.
- Улетел, гад! - кровожадно сказал Болонка. - И ведь не живой, а убегает. Куда пойдем?
- В Пятый.
Они вышли за ворота и у Пятого магазина встретили лошадь Французский Пакт. Авдейка поздоровался и заглянул в магазин, где было пусто и сыро. Болонка рвал траву, весело торчавшую из-под каменного порога, и кормил лошадь. Она брала эту веселую траву пепельными губами и задумчиво жевала. Всю войну лошадь Французский Пакт возила хлеб в распределители и поэтому поседела. У нее были разноцветные глаза, забранные в шоры, и горбатый нос, а по животу ее, как по карте, текли голубые жилы.
Они побежали к углу "Яра" и на переходе едва не сбили с ног женщину в косынке.
- Она! - закричал Болонка. - В горошек!
- Вам что, дети? - спросила женщина.
- Простите, - сказал Авдейка и потянул Болонку за рукав. - Чего орешь? В горошек, в горошек... В ней ничего похожего, кроме горошка, нет, понял? Седая она, а та черная.
Болонка поджал губы.
Они перешли шоссе, покрутились у Кружевного магазина, где в непомерной для утреннего часа очереди Болонка углядел свою маму и спрятался от нее за Авдейку.
- Атас! - шептал он из-за спины. - Тут они все в горошек, разве найдешь?
Авдейка озирался среди женщин в одинаковых платках, потом наступил на Болонку и упал. Разом вскочив, они пустились наутек и остановились только у кондитерской фабрики "Большевик". Там они долго тянули носами, но ничего не унюхали и пошли дальше. Говорили, что до войны невозможно было пройти мимо, в школу особенно - такой стоял запах.
- Ну вот, а я туда работать собирался идти, - заявил Болонка. - Там конфет есть разрешали - сколько пузо терпит. А теперь - тьфу!
- Теперь тут пищеконцентраты для фронта делают. Да конфет и не съешь много.
- Не знаешь ты еще меня, - с сожалением ответил Болонка. - Я целую фабрику конфет съесть могу.
Вскоре Болонка захромал, и Авдейка отпустил его домой. На мосту он узнал пропавшую женщину, догнал, вцепился в нее.
- Я вас нашел! Вы ошиблись, вы мне мало денег дали! Я вам картошку...
- Ты ошибся, мальчик, - резко оборвала женщина и, оттолкнув его, пошла прочь.
Авдейка осведомлённо смотрел ей вслед, потом оперся о перила моста. Внизу, сдерживая бешенство, гудели рельсы и отправлялись на фронт платформы, крытые брезентом. Авдейка подумал, что пути наверняка охраняются, а здесь перелезть оградительную сетку ничего не стоит и если точно выбрать место, дождаться нужного поезда и прыгнуть, то, пожалуй, можно и на фронт попасть. Но, прикинув, решил, что высоковато - разобьешься, на фронт лепешкой приедешь. Вздохнул и пошел дальше.
Справа, под рукой, открывалась площадь, образованная вогнутым зданием вокзала, о которое плескалось людское озеро. Он проследил глазами разнотокие штрихи, которыми определялось и осмысливалось движение людских потоков. На их стыке, в углу площади, заметил темное завихрение - кольцо сгрудившихся людей. Авдейка перешел площадь, потолкался в привокзальном магазине, где насчитал еще шесть не тех женщин в горошек, и направился к вокзалу.
В кольце людей, значительно поредевшем, сидел или, точнее, стоял безногий инвалид на тележке с подшипниками. Руками он быстро резал что-то черное. Авдейка незаметно стал рядом, но оказался на голову выше инвалида и сел. От инвалида пахло нагретой кожей и тушью. Сверкали ножницы, солнечными скрещениями нащупывая путь через черное поле.
- Готово! - сказал инвалид и протянул черное лицо молоденькому офицеру.
Тот засмеялся, разглядывая изображение, и, нагнувшись к Авдейкиным ногам, положил в шапку бумажную денежку.
- Не стащишь? - спросил инвалид, покосившись на Авдейку.
- Нет. - Авдейка покачал годовой.
У инвалида была щетина на щеках, а в зубах он зажимал потухшую самокрутку.
- Смотри, - предупредил он, беря верхнюю бумажку из черной квадратной стопки. - Тут милиции полно. И вообще, не укради, как сказано. Небось Завета не знаешь?
- Не знаю, - ответил Авдейка. - Но не украду.
- Э, да ты не Катькин ли пацан?
Авдейка отрицательно покачал головой.
- Темнишь, - предположил инвалид и вдруг закричал: - Эй, красавица, чего жмешься? Подходи, изображу в лучшем виде, пошлешь милому, век помнить будет!
Из раздавшихся людей вышла войлочными туфлями пунцоваядевушка, стягивая на груди черный платок.
- В профиль, в профиль становись, мне вокруг тебя кататься несподножно. Да сыми к шутам платок этот, не старуха.
Залившись пунцовой, счастливой робостью, девушка сбросила платок и по-детски замотала русыми кудельками.
Авдейке как-то сразу стало понятно, что у девушки и правда есть милый и она пошлет ему свой профиль со вздернутым черным носиком. И оттого, что и он, и инвалид, и все люди вокруг знают про ее милого и видят этот черный носик, Авдейке отчего-то стало ужасно жалко девушку.