Теперь театр назывался Михайловский.
«Там теперь вообще карточная система входа. Электронные карточки. Еще и разного вида. Одним можно ходить в одни места, другим — в другие, большинству можно ходить не всюду. Есть карточка «вездеход», по ней можно всюду ходить. В общем, если ты всемогущ, выведи меня на нашу крышу, такая моя мечта. Выведешь на крышу — поеду с тобой в Лондон».
«Легко, Аня, легко! Хочешь на крышу — выйдем на крышу, будет тебе Призрак Оперы, споем: "Я сам себе и солнце и луна… inside your mind!"»
Я даже не верила, что это возможно.
Но вот же — мы стоим на ТОЙ самой крыше.
Вошли в театр как зрители. И прямо в пальто нырнули куда-то, в потайную дверцу, он открыл карточкой, попали на потайную лестницу и долго шли по ней, и потом спрятались в какую-то потайную комнатку. Нужно было ждать, пока кончится спектакль и все уйдут.
Все было сложно. Там, в театре, были еще и бабушки-билетерши — бдительные, но были еще и охранники с электрошокерами.
Театр при новом директоре по степени охраны напоминал военный завод времен совка. Бакалейщиков оказался реальный герой. Он где-то надыбал карточку «вездеход».
А про потайные дверцы и комнатки он помнил.
«Как ты помнишь? Столько лет…»
«Вообще-то я рассеянный стал».
«Это от травы».
«Ну да, и вот и Света так говорила. А чего-то вот типа ненужное, наоборот, помню».
«На хер ты куришь траву с утра…»
В потайной комнатке пока сидели, опять вспомнили эту малооперную жизнь.
Я-то была питерская, и Миша Бакалейщиков тоже.
А вся компания художников — из когда-то, сто лет назад, приехавших и поступивших на «худпост» в Театральный.
Они все были друзья еще по общаге.
Немков, Немцов и Немчинов были уралосибирские люди, а Табачник и Пасечник — западноукраинские.
Хотя Немчинов был казанский татарин. Это вспомнил Миша.
Почему он так все помнит? Он же курит траву с утра…
Потом мы пошли по тайной лесенке дальше и вышли на крышу.
Как тогда. Только тогда обычно было лето и белая ночь.
Зимой как-то и в голову не приходило по крышам лазить.
Зимой мы были на крыше впервые.
Ветра не было.
Холода не было.
«А хули; почти плюс два сегодня…»
Не было завораживающей красоты Петербурга.
Не было гиперборейского льда.
Кругом лило, хлюпало, чавкало…
На площади лежали ошметки черного снега.
«Осторожнее, Аня, не поскользнись…»
«Да тут нету льда. Все растаяло. Иди сюда, я тебе покажу что-то, иди давай, да перешагни ты эти балясины, иначе не увидишь…»
Там был такой ампирный мини-заборчик ниже колен, и за ним еще кусочек, метра в полтора, ничем не защищенной крыши — вот с него было больше видно.
Бакалейщиков совершенно охуел от вида с этой крыши, на эту страшную площадь, засранную такими черными буранами и хлябями… Хотя, по-моему, все равно красиво. Но такое вообще… жуткое зрелище. От Петербурга ждешь чего-то другого. Даже зимой…
Он произнес монолог. Вполне классический.
Про то, какие мы все козлы, что тут живем.
Он стоял на краю крыши в развевающемся черном пальто и кричал почти истерически… плащ его бился, как альмавива, и шарф его метался красным знаменем…
«Вся ваша жизнь тут — ебаная достоевщина! Одна такая большая Царь-Жопа имени Настасьи Филипповны! Унижение паче гордости. Якобы тут красота. Аня, какая тут, на хер, красота? Аня, тут гниль, он гниет, этот факин Питер, понимаешь… гниет не хуже Венеции… только Венеция гниет цивилизованно, а это Порождение Хуйни гниет на свободе — на просторах Севера. И тут ничо не помешает сгнить ему на хер, ни Юнеско там, ни Захуеско… Снег, Аня, должен быть белый! Белый, понимаешь? Это медведь бывает белый и бурый. И нормально. А снегу положено быть белым! И только! Тут царство ебаной чернухи. Тут сплошной факин, факин, факин ебаный нуар!»
Сердце у меня стучало. И мысли стучали. От страха.
«Он — раскоординнрованный. Он курит траву с утра. Он не успеет. Не зацепится. Не схватится за меня».
Я толкнула его резко, двумя руками в спину — вперед.
Он не успел зацепиться. Не схватился. Ничего не было КАК В КИНО.
Не надо было бить его ботинком по пальцам и видеть его глаза.
Этого бы я, наверное, не выдержала.
Полетел вниз как миленький, с криком.
Всмятку. Вдребезги.
Не хуй курить траву с утра.