На самом деле, Рыньи просился в кузницу не слишком искренне. Глава дома Рамуи отправил внука учиться в дом Лембы, чтобы у них потом тоже был свой кузнец. А тётка приставила к делу, которое получалось у племянника лучше всего. Да, ухаживать за скотиной Рыньи умел и любил. Шерстолапы слушались его, как никого другого. Своенравные и опасные гиганты позволяли вычёсывать себя во всех местах, кататься верхом и даже таскать за хоботы. Рыньи видел малейшие перемены в их настроении ясно, как раскрытую ладонь… Так вот, шерстолапам Нимрин не понравился! Как пришёл вместе с Туньей, так они забеспокоились, будто почуяли хищника. То ли привыкнут к странному двуногому и примут, то ли нет. Проводя Нимрина по пещере-загону, объясняя, что здесь к чему и почему, Рыньи пристально наблюдал за своими подопечными. Шерстолапы буравили Нимрина свирепыми взглядами, переставали кормиться, матухи прятали за собой сеголетков.
— Не маши руками и не подходи близко к краю, могут сдёрнуть хоботом, — на всякий случай предупредил Рыньи новичка.
— Понял, — коротко отозвался Нимрин.
Обзорная галерея была выдолблена под потолком огромной пещерной залы так, чтобы снизу не достали. Кое-где высоты не хватало: Рыньи слышал, раньше шерстолапы не росли такими большими. Нимрин без подсказок определял опасные места и мягко, плывуче скользил вдоль самой стены. Вылитая горная зверюга, честное слово! Шарил вокруг диковатым взглядом, что-то варил у себя в башке, а вопросов не задавал. Тогда Рыньи спросил его сам.
— Эй, Нимрин, тебя вся скотина боится?
— Не знаю, не помню. А они меня боятся?
— Да, и это плохо! Шерстолапы стараются затоптать всё, что их пугает. Они умные и памятливые, могут долго ждать удобного случая. Запомни, если видишь такой изгиб хобота хотя бы у одного, близко не подходи.
— Близко — это сколько? Как они нападают?
Рыньи мог рассказывать о повадках скотины до позеленения, своего и слушателя. Но стадо в пещере совсем перестало кормиться и сбилось в тесную кучу, хоботами и бивнями наружу.
— Пошли отсюда, быстро, — велел Рыньи чужаку. — Потом попробую приучить их к тебе. Если не привыкнут, пусть Тунья ищет тебе другую работу.
Нырнули с галереи в узкий коридорчик с лестницей, вышли в соседней зале, на нижнем уровне. Здесь шерстолапов не было, пятеро слуг сгребали с пола водорослевую сечку с навозом, грузили в тележки и увозили к навозному колодцу. Рыньи оценил объём работы, сделанной в его отсутствие, привычно прикрикнул:
— Имейте в виду, дармоеды! Пока не заменим подстилку в этом загоне, спать никто не пойдёт.
Вместо того, чтобы зашевелиться шустрее, слуги насупились, сдвинулись плечом к плечу, сжимая тяжёлые кулаки. Самый мелкий из горе-работников был выше Рыньи на голову и вдвое тяжелее. За Рыньи стояла власть дома, потому он не испугался сразу, только опешил. Приоткрыл рот, ища верное слово, чтобы окоротить подчинённых… Да что ж за день такой! Шерстолапы бузят, и эти туда же! Нимрин молча встал рядом, готовый к драке. Пятеро громил мерзко заухмылялись, глядя на подростка и тощее нечто в обносках. Ясно же, в чью пользу расклад сил! Но когда Рыньи похолодел от страха, Нимрин вдруг положил руку ему на плечо и затянул Зимнюю песнь умиротворения. Рыньи поскорее подхватил напев. Пятеро бузотёров, нехотя, медленно, но всё-таки разжали кулаки и замкнули круг. Когда допели, Рыньи осталось перезнакомить всех и выдать Нимрину грабли, вилы, тележку. Рыньи подождал немного, убедился, что здесь дела пошли на лад, и отправился успокаивать скотину.
Самого его тоже потряхивало, несмотря на песнь. Неразлучная пятёрка теряла край. Как далеко они могли зайти сегодня? Что взбредёт им в голову завтра? Стыдно жаловаться Тунье, мол, не справляюсь с подчинёнными, а делать-то что?
Матёрые охотники, назвавшие себя Арайя, Руо, Фарна, Литсу и Му, объявились в доме кузнеца уже по снегу. Поклонились Лембе и попросились в услужение, хотя бы младшими слугами. Рассказали про снесённый оползнем дом. Сами, якобы, ездили на ярмарку, потому выжили, но без крова — это ненадолго. Зима мела на порог, кузнец пожалел живые души, принял, пустил. Беда в том, что живые души никогда не знали или напрочь забыли, каково быть младшими слугами. От грязной и нудной работы они быстро начали звереть. Отпросились на охоту раз, другой. В незнакомых угодьях ничего не добыли, вернулись пустыми. Или такие же охотники, как работники? Да чтоб их дикая стая взяла!
А шерстолапы до сих пор жались в круг, вот же скальный оборотень Нимрин! Но песнь он запел очень, очень вовремя. Досада, что сам Рыньи не сообразил, а стоял да язык жевал!
Корноухая, старшая матуха, потянулась хоботом навстречу Рыньи, обдала теплом дыхания. Он поднырнул под бивни, обнял неохватную шею, прижался к косматому плечу. Корноухая изогнула хобот и ласково потрепала по спине ещё одного напуганного детёныша, раздула ему пушистую шерсть на затылке. Рыньи рассмеялся и принялся начёсывать скотине подмышку. Рядом с шерстолапами ему всегда было хорошо и спокойно. Он уже не понимал, как мог испугаться подчинённых? С чего решил, будто они нападут? Да нет, конечно! Брали на испуг, проверяли, каков он, старший слуга. Но ничего не сделали бы! Не спятили же они совсем, нарываться, чтобы мастер Лемба отказал им от дома?
***
Нимрин работал с размеренностью голема.
Едва колдунья обозначила его статус, едва он осознал своё плачевное состояние, так сразу решил: рвать жилы, выслуживаясь, он не будет, бунтовать — тоже. По крайней мере, сначала разберётся с собой, с врагом, с тем, как здесь всё устроено.
Он грёб навоз, кидал в тачку, возил, сбрасывал в колодец, гнал порожняк обратно, с каждым кругом двигаясь всё точнее и экономнее. Память тела не отозвалась на работу, как на знакомую. Интересной и приятной её тоже не назовёшь. Однако освоить легко, и сил хватает. А голова свободна — хорошо… Было бы хорошо, кабы не болезненная пустота на месте воспоминаний и жизненных планов. Разум барахтался, тонул в этой пустоте, дух изнывал от отчаяния, а тело исправно зарабатывало себе на ужин.
И так же исправно оно ответило на тычок в спину на краю колодца. Шаг в сторону, поворот, немного подправить чужое движение — толкавший сам чуть не загремел вниз. Загремел бы, но Нимрин придержал. Заглянул в расширенные мгновенным страхом зрачки, ласково улыбнулся:
— Ой, извини, что напугал, я такой неуклюжий. Ты — Руо?
— Выползок навозный! — рявкнул Руо, отступая от края и оттесняя подальше Нимрина.
— Ой, я не понял, это тебя так звать? — Нимрин приоткрыл рот, поднял брови, рисуя на лице выражение запредельной тупости.
— Ты — выползок навозный! Будешь выделываться или защищать хозяйского щенка, прибьём вместе с ним.
— А? — тупее некуда, но Нимрин превзошёл себя. — Я это… Я не выделываюсь. Я работаю.
— Вот и работай дальше, целее будешь.
— А ты не подкрадывайся сзади, а то испугаюсь и зашибу, — Нимрин постарался, чтобы прозвучало не угрожающе, а как бы даже виновато. Однако, если что, он честно предупредил.
Руо скроил брезгливую гримасу и больше ничего говорить не стал. Опорожнил тачку, покатил следом за Нимрином.
В пещере-загоне очень медленно, но верно воцарялась чистота. Нимрин исподволь наблюдал за пятёркой громил, явно гнушавшихся работой, делавших её «на отвяжись», спустя рукава. Самый здоровенный, Арайя, филонил больше всех, зато постоянно пенял товарищам, чтоб не спали на ходу. На него почти не огрызались, признавая за вожака. Ему же Руо шепнул на ухо, мол, поосторожнее с новеньким, чуть в колодец не скинул. Нимрин был далеко, на пределе слышимости, но разобрал шёпот и стал прислушиваться.
— Ты его, или он тебя? — вполголоса переспросил Арайя.
— Взаимно! Станцевали на краю. Ловкий, погань. А потом прикинулся тупым. Пожа-а-алуйста, не подкрадывайся со спины, а то испугаюсь и зашибу, — передразнил Руо.
— А я тебе говорил, не лезь. Может он вообще на нашей стороне будет.
— Зачем тебе эта образина, Арайя?
— Например узнать, почему он тебя в колодец не скинул. Я бы на его месте… Эй, Му, скоро привезут ужин. Пойди послушай, о чём поварята будут сплетничать с нашим старшеньким младшим.
Му бросил инвентарь и смылся, остальные продолжали вяло ковыряться в навозе. Что-то здесь назревало, возможно, бунт. Смердело грядущими неприятностями сильнее, чем дерьмом из того колодца.
Нимрину было плевать на распри в доме кузнеца, но лишь до тех пор, пока они не задевали его самого. Вильяра обещала ему защиту от врага, Лемба — кров и еду за работу. Может ли кто-то здесь предложить больше? Сомнительно, но хорошо бы разъяснить вопрос напрямую. Он догнал Арайю возле колодца.
— Эй, Арайя, поговорить надо.
— Чего тебе? — резко обернулся Арайя.
— Я слышал, ты сказал: на нашей стороне. Это то, про что я думаю? Вы тоже не хотите зимовать здесь младшими слугами?
— Тоже? — Арайя смерил Нимрина оценивающим взглядом с головы до ног, потом с ног до головы, презрительно скривился.
Нимрин расправил плечи, вздёрнул подбородок:
— Я крепко влип и потерял всё. Но я воин, а не скотник. Мне вот это, — он пнул тачку, — Поперёк горла. Просто деваться было некуда. Но если за вами сила…
Арайя наморщил низкий лоб, поскрёб в затылке, ещё раз смерил собеседника взглядом.
— Не путайся под ногами, чужак, и останешься жив. Младшие слуги в этом доме нужны будут всегда. О чём-то большем поговорим, когда я к тебе пригляжусь. Уж больно ты тёмный. То ли сожрёшь во сне, то ли растаешь, как Тень. Иди, работай, воин!
Нимрин сдержал рвущуюся с языка резкость и задал ещё один животрепещущий вопрос:
— А мудрые на вашей стороне есть?
Арайя на миг удивлённо расширил глаза, потом сощурился, поджал губы. Промолчит? Нет, выдержав паузу, всё-таки ответил с немалой гордостью:
— В неведомом клане, в бездомном доме найдётся всё. Но только для тех, кто очень хорошо ищет. Пошли, чужак, работа не зверь, в снег не зароется.
— Извини за напоминание, Арайя, я лучше всего отзываюсь на Нимрина.
Арайя панибратски хлопнул его по плечу:
— Бери тележку, Нимрин, и вперёд.
А рука-то тяжела. Плечо загудело, и стоило некоторых усилий, чтобы не пошатнуться.
***
Поговорив со скотиной, успокоившись и успокоив, Рыньи засел чинить старую сбрую. Шорничать он тоже умел, руки росли, откуда надо. Эх, может и в кузнецах с него когда-нибудь будет толк.
Дважды отвлекался, ходил проверить, как работают пятеро и один. На пятерых смотреть было тошно, на новичка — неожиданно приятно. Вроде, не спешил, не надсаживался, а дело спорилось. Можно подумать, трудится так всю жизнь. Хотя кто его знает, беспамятного? Где он раньше жил, что делал? Как забрался в тот сугроб, откуда мастер Лемба его откопал?
Дини и Насью прикатили с кухни тележку с ужином. Пока расставляли утварь в трапезной пещерке, Дини тараторила так, что в ушах звенело. Про странного чужака из сугроба она рассказала Рыньи ещё утром, а теперь делилась другими новостями, привезёнными кузнецом с ярмарки.
— Наш мастер — самый бесстрашный! Вернулся впереди обоза, один. А дикая стая, говорят, сожрала уже двух купцов.
— Да ну! — удивился Рыньи. — Зима только началась, снега мало, еды полно. Рано зверью жаться к жилью и тракту. Да и облава недавно была, кого не перебили, тех отогнали далеко.
— Вовсе не «ну»! — фыркнула Дини. — Лемба рассказал Тунье, та обсуждала с охотниками и старшими слугами. Мол, купцов ждали на ярмарке, да не дождались. Вопросили мудрого Латиру. Он послал зов, потом смотрел на огонь, на воду, на снег. Сказал, их нет в живых.
— А почему решили, что это стая?
— А кто? — расширила глаза Дини.
— В пурге заблудились, замёрзли. Или под лавину, или в полынью…
— Тогда как раз долго не было пурги. Помнишь, это те купцы, которые отдыхали у нас. До ярмарки с грузом — два-три дня. Отсюда выехали, туда не добрались.
Рыньи присвистнул:
— По набитому тракту, в тихую погоду? Два обоза?
— Так я о чём!
— И на тракте никто ничего не видел? Стая сожрала их вместе с санями, вместе с товаром?
— Лемба сказал, их могли взять на ночёвке, в стороне от тракта. Где-нибудь в береговых гротах, — вступила в разговор обычно молчаливая Насью. — Лемба и Тунья через несколько дней собирают большую облаву. Будут купцов искать, стаю гонять. И Вильяра с ними.
Рыньи поймал краем глаза какое-то движение в коридоре, обернулся.
— Му, ты чего припёрся? Хочешь сказать, вы всё закончили?
— Брюхо подвело, похлёбка стынет. До ужина никак не закончим, а после… Ты не бойся, Рыньи! Мы спать не ляжем, пока не перекидаем всё, — ухмыльнулся Му. Ухмылочка вышла поганая, но Рыньи в любом случае не собирался морить работников голодом.
— Хорошо, доделаете после ужина. Зови всех за стол.
***
На залихватский посвист Му все его дружки побросали уборочный инвентарь и куда-то побежали. Нимрин решил не отставать. Он слишком плохо знал лабиринт, именуемый домом кузнеца, чтобы ходить тут без провожатых. Где уже побывал, запомнил дорогу, но этого мало.
Очередная извилистая нора привела в умывальню. Вода несколькими струями била из стены в жёлоб на полу. Кому мало воды, в плошке нашлись куски мыльного корня, которые нужно было с усилием выкручивать и растирать в ладонях. Навык всплыл в памяти так же, как шнуровка обуви, Нимрин помянул Вильяру тихим незлым словом. Сок от корешков не давал пены, но грязь отъедал хорошо, оставалось только сполоснуть. Работники оттёрли руки, умыли лица, напились. Вода была тепловатой и солоноватой, пощипывала язык пузырьками газа. Вкусная.
Ещё один коридор наверх. Небольшая, по сравнению с загонами для шерстолапов, прямоугольная зала. Длинный стол посередине уже накрыт к ужину. Скромненько, по сравнению с первым угощением у кузнеца, но Нимрин проголодался так, что не до разносолов. По одной стороне стола уже сидели две девочки-подростка и Рыньи. Пятёрка громил плюхнулась напротив, тесным рядком. Места на длинных скамьях осталось ещё на двадцатерых, садись, куда хочешь. Рыньи заметил стоящего Нимрина, показал глазами место рядом с собой. А почему бы и нет?
Нимрин присел за стол последним, и девочки тут же поднялись. Сняли крышку с котла и стали большими поварёшками разливать похлёбку по глазурованным керамическим мискам. Быстро раздали порции, начиная с Рыньи и обойдя всех по кругу. Нимрин получил свою еду раньше пятёрки, что бы это ни значило. Возможно, ничего? Ужинать-то пока не начинал даже старший по статусу Рыньи. Нимрин принюхался к супчику: должно быть съедобно. В густом зеленоватом вареве плавал изрядный кусок мяса и мелко нарубленные травы. Есть это предлагалось большой деревянной ложкой, вприкуску с белым овощем, нарезанным пластинами, в отдельной миске посреди стола.
Раздав похлёбку всем поровну, девочки вернулись на свои места. Рыньи стукнул по опустевшему котлу, и не успело затихнуть эхо, как все дружно зашуровали ложками. Сочное мясо легко разделялось на волокна. Сомнительное на вид зелёное варево оказалось вкусным и сытным. Белый овощ смачно хрустел на зубах. Неплохо.
Трапеза началась первым блюдом, им же закончилась. Нимрин насытился, но не сказать, чтобы отяжелел. Соседи по столу откладывали ложки, довольно облизывались. Поражало полное безмолвие и то, как чинно вели себя все. Только когда последний закончил есть — последняя, младшая из девочек — только тогда Арайя обратился к Рыньи.
— Рыньи, а давай, мы дочистим загон завтра? Там осталось немного, и новую подстилку настелить.
— Правда, Рыньи, неохота всю ночь корячиться. Давай, завтра? — подхватил Фарна.
Рыньи нахмурился.
— Дармоеды! Ладно, так и быть, новую подстилку набросаете завтра. Но старую чтоб дочистили сегодня. Я сказал! — и ещё раз стукнул по котлу в знак окончания трапезы.
В Рыньи как начальнике Нимрин разочаровывался всё больше. Чем там довольна Тунья, ей видней. Но сколько бы парнишка на напускал на себя важный вид, а подчинённые помыкали им, как хотели. Он поставил задачу, они не выполнили. Плюнул, спустил на тормозах. И ладно бы потому, что побоялся настаивать на своём. Понятно, что пятёрка Арайи сожрёт его, не поморщась, и хорошо, если не в буквальном смысле. Но это Нимрину понятно, а Рыньи, кажется, нет. Даже после откровенного наезда, свидетелем которого Нимрин стал, парень не начал всерьёз их бояться или опасаться. Считает «своими» и не ожидает подлянки? В принципе, доверчив? А зря!
Арайя встал из-за стола, следом потянулись его громилы. Нимрин тоже направился на выход, но Рыньи велел ему задержаться. Девочки шустро убирали со стола. Они сверлили чужака любопытными взглядами с начала ужина и вот, похоже, дозрели до расспросов. Если начнут допытываться, кто он и откуда, он точно кого-нибудь покусает!
— Нимрин, а правда, что мастер Лемба нашёл тебя на тракте? — спросила одна из девочек, более старшая и серьёзная на вид.
— Мне так сказали, сам я этого не помню.
— А ты совсем-совсем ничего не помнишь, до того, как очнулся в доме мастера Лембы?
Воспоминание сохранилось единственное, и не из приятных. Нимрин поёжился. Прочёл во взглядах подростков любопытство и сочувствие. Собственно, почему бы не рассказать им немножко безвредной, бесполезной правды?
— Ночь, метель, накатанная колея… Наверное, это был тракт. Только не спрашивайте, куда я шёл. Я не помню.
— А вокруг ты не видел ничего странного? — спросил Рыньи.
— А что я должен был увидеть? Снег до окоёма, и с неба снег, — Нимрин прикрыл глаза, вздохнул поглубже, пережидая внезапную дурноту. — Знаете, помню ещё кое-что, только очень смутно. То ли наяву, то ли в бреду уже… Будто я кого-то спрашиваю, как бы мне найти мудрого. А мне отвечают, мол, ищи в неведомом клане, в бездомном доме.
Младшая девочка всплеснула руками:
— Ой, кто ж тебя к беззаконникам-то послал? Или ты сам вне закона?
Горестный вздох, который можно не сдерживать:
— Да не помню я!
Тут старшая девочка пихнула локтём младшую с таким видом, будто сделала невероятное открытие:
— Слушай, я поняла! Не просто дикая стая, а двуногая дикая стая. Беззаконники.
— Зимой?
Подростки переглянулись, на лицах — изумление, с примесью восторженного ужаса. Хоть бы объяснили убогому пришельцу, в чём тут дело. Но Рыньи погрузился в глубочайшую задумчивость, что-то высчитывая на пальцах, а девочки быстро сложили утварь на тележку и укатили прочь почти бегом. Рыньи на миг отвлёкся от подсчётов, буркнул раздражённо:
— Иди, работай, Нимрин. Сосульку в зад вам всем, и снежок в рот! Как тяжело с вами, двуногими! Когда уже Дюран вернётся с ярмарки?
Ругался Рыньи, подражая кому-то старшему, но так же неубедительно, как руководил. Нимрин мог бы дать парнишке совет, предупредить кое о чём. Только сам ещё не решил, на какой стороне назревающей заварухи ему встать. Или же тихо пересидеть в стороне?
— Ты где застрял? — попытался ухватить его за шкирку Арайя. — О чём трепался с хозяйскими щенками?
Нимрин, ускользнув от загребущих лап, ответил:
— Любопытные детки допытывались, не видал ли я чего странного на тракте, где меня нашли.
— И?
— Снег до окоёма, и с неба снег. Что ещё, по-твоему, я мог там увидеть?
Арайя прожёг его суровым, пристальным взглядом, но отстал.