— И-и-и-и-у! И-и-и-и-у! Юх-юх-юх! — оглушительный визг метался в прибрежных скалах.
Лёгкие сани с бешеной скоростью мчались по тракту. Упряжные звери шли галопом, разинув пасти, пыхая паром и роняя пену с розовых языков. Сторожевые и загонные стелились по-над снегом, рыскали впереди, позади и вокруг. Одинокий ездок, стоя на полозьях саней, то и дело подгонял упряжку взвизгами и ударами бича.
На повороте к дому кузнеца сани едва не опрокинулись. Ездок соскочил с полозьев, подправил и побежал рядом. Подъём на угор — из последних сил. Миновали длинную череду хозяйственных выгородок, встали у верхних ворот. Звери сразу легли в снег, а ездок забрал с саней какой-то свёрток и, шатаясь, побрёл в дом. Караульный у ворот узнал молодую охотницу, невесту Дюрана, спросил:
— Ирими, что с тобой? За тобой беззаконники гнались?
— Нет. Мне к Лембе, скорее!
— Все на совете. Знаешь дорогу в праздничную залу?
Охотница утвердительно кивнула, на слова ей уже не хватало дыхания.
***
Шатающаяся фигура в облепленной снегом одежде возникла на пороге залы. Хриплое, срывающееся на всхлипы дыхание, искажённое мокрое лицо, безумный огонь в зрачках. Лемба даже не сразу опознал свою несостоявшуюся невестку Ирими.
Обеими руками Ирими обнимала нечто, завёрнутое в шкуру. На подгибающихся ногах женщина дошла до середины залы, неверными движениями раскрыла свёрток — в ноздри ударил запах подмороженной крови. Кровь из глубокой раны на темени запятнала и склеила густой белый мех, залила лицо, но не узнать было невозможно. Дюран! Кузнец до хруста сжал зубы, чтобы не выкрикнуть имя, не потревожить дух кузена напрасным зовом. Ирими опустилась на колени, судорожно прижимая к груди мёртвую голову. С трудом выговорила сквозь всхлипы.
— Лемба, они их добыли и разделали. Двух самых строптивых шерстолапов, всех зверей и всех охотников. Бросили кости и требуху. И выставили у тракта головы на колах. Я не успела догнать обоз. Я не смогла послать зов. Я не решилась идти по следу. Я только забрала его с собой и привезла тебе.
Женщина уткнулась лицом в окровавленный мех и глухо завыла. Она сжималась всё плотнее в трясущийся, скулящий комок, и даже Вильяра не смогла её быстро успокоить. Лемба поручил Зуни продолжать совет, сгрёб несчастную в охапку вместе с её страшной ношей, отнёс и уложил в гостевых покоях. Вильяра осталась ворожить, приводить её в чувство. Лемба, едва не теряя себя от горя и гнева, бегом вернулся на совет. Гул голосов и особо громкие выкрики выплёскивались из залы в коридор.
— Отсидимся в доме, зима сама их возьмёт! Если уже сейчас до живоедства дошли…
— Извести беззаконную погань!
— Да кто же знает, где они засели?
— Да след от дома такой, что слепой охотник разглядит, безносый зверь унюхает.
— А сколько их там? А колдун?
— А кто Арайю-то выпустил? Может, в доме ещё кто чужой?
— Да колдун же его выпустил! Снёс дверь и калитку, заодно с воротами!
— С колдуном пусть мудрая разбирается!
— А мы — с беззаконной стаей!
Лемба замер на пороге, чтобы не перебивать спокойную, вескую речь старого Зуни.
— За три луны Арайя изучил дом и подходы к нему. Но пришлые беззаконники не могут знать наши угодья так, как знаем мы. Каждую тропу, каждый камень, каждый сугроб. В наших снегах они нам не соперники, даже со своими длинными луками. И зверей у них наверняка меньше, и тоже не местных. Надо выследить логово, а потом уже решать, сможем ли мы побить их сами, или звать на помощь соседние дома… Ты согласен, внук?
— Согласен, старый, — ярость переполняла Лембу, застила глаза кровавым туманом, грозным рыком прорывалась из груди. — Двуногих я ещё не тропил, не загонял. Это будет любопытная охота.
— Нет, внук, это будет поганая, зимняя, беззаконная война. Ты, глава дома, должен не просто победить ту стаю. Ты должен сохранить достаточно охотников, чтобы дом перезимовал, а не вымер и не скатился в беззаконие следом за теми. Я такое видал. А твой Арайя мог даже не солгать про оползень.
Лемба склонил голову, зыркнул исподлобья.
— Я тебя услышал, старый, — сказал и тяжело, медленно ступая, вышел на середину зала. — Слушайте меня, родичи и домочадцы. Всех наших зверей мы немедленно выпускаем караулить подступы к дому. По одному никуда не ходим, особенно молодняк! В каждой ватажке хотя бы один должен владеть мысленной речью. Обо всём подозрительном сразу посылаете зов мне, Тунье, Вильяре или кому сможете. Сегодня мы отдыхаем, приводим в порядок себя, дом и двор. Я с подмастерьями начинаю делать новые ворота, а пока заложим проём снежными кирпичами. Завтра разведчики отправятся искать логово. Кроме следа от дома, нужно протропить следы от Толстого мыса и от Высокого. И кто-то в ближайшие дни обязательно поедет на ярмарку. Надеюсь, мудрой удастся привести в чувство Ирими и расспросить её. Родичи и домочадцы, у кого есть ещё предложения или вопросы, которые хочется обсудить во всеуслышание на совете?
Лемба обвёл залу взглядом и не обнаружил желающих высказаться. Объявил совет закрытым. Первым направился к выходу. Обернулся через плечо.
— Воин Нимрин, гость моего дома! Иди за мной, я верну тебе твоё оружие и вещи.
***
Нимрин последовал за кузнецом, размышляя, а не разозлиться ли всерьёз, что у него посмели что-то забрать? Обезоружили, раздели беспамятного, выдали местные обноски… С другой стороны, трудно было назвать такую предосторожность неразумной. Скорее, кузнец и колдунья вели себя чересчур беспечно. Но судя по тому, что он видел и слышал на совете, здесь не привыкли ждать от двуногих удара в спину. Беззаконники — исключение, до последнего времени редкое, кабы не легендарное. Зато никто не удивился, когда Лемба назвал Нимрина пришельцем «с другой стороны звёзд». Чужаку явно предстояло узнать много интересного об охотниках. Цивилизация, накопившая знания, но тысячелетиями буксующая на месте из-за крайне суровых условий жизни? Может быть, и так…
Сильнее всего Нимрина заботило собственное бесчувствие. Он размышлял, не разозлиться ли ему, но не чувствовал даже возмущения. Отмечал любопытные моменты, но не испытывал любопытства. Все цели и задачи, которые он себе ставил, шли от рассудка и простейших стимулов, типа голода. Привычки живой и живучей, деятельной натуры вели его вперёд и пока не подводили. А вот желания и стремления, которые некогда породили все эти полезные привычки, ныне иссякли. На их месте — вымороженная пустота. Да, он уже изведал: ненадолго можно заполнить её чужим, заёмным жаром. Вильяра, мудрая, его белая ведьма… Потеплело внутри от одного воспоминания, и желание тоже пробудилось — одно, вполне конкретное. Невозможность осуществить это желание прямо сейчас раздражала, но и держала в тонусе. Нимрин встряхнулся, взбодрился, приосанился. Ещё немного, и ему вернут часть его позабытого прошлого. Это очень здорово, надо бы обрадоваться. А колдунья обещала в скором времени новую встречу наедине.
Следом за Лембой и Нимрином в малую мастерскую, как назвал кузнец цель их длинного путешествия по коридорам, увязались Тунья и Зуни. На пятки не наступали, но Нимрин слышал эхо шагов и голосов позади. Два самых близких помощника Лембы горячо обсуждали дела дома. Как перераспределить хозяйственные обязанности, чтобы заменить погибших и раненых? Кого лучше отправить в разведку? Где выставить дозоры? Нимрин слушал и запоминал, вдруг пригодится на будущее.
Малая мастерская оказалась довольно обширной пещерой, состоящей из нескольких залов. Интересно, какова же тогда большая? Здесь работали с медью и золотом, деревом, костью, цветным камнем, похожим на нефрит. Нимрин на ходу разглядывал инструменты, заготовки и почти готовые изделия. Обратил внимание на совершенный в своей простоте камнерезный станок с ножным приводом. Дальше, за углом, был ещё и токарный. Вряд ли всем этим хозяйством пользовался один Лемба, скорее, десяток-другой мастеров, но сейчас у жителей дома были другие заботы, и мастерская пустовала. Кузнец провёл Нимрина в дальнюю каморку. Встал на цыпочки и достал из стенной ниши под самым потолком длинный узкий свёрток. Почтительно держа его на обеих ладонях, с лёгким поклоном протянул Нимрину.
— Твои два меча, воин Нимрин.
Нимрин протянул руки и принял на ладони такую родную тяжесть. Губы сами расползлись в улыбке, которую он не стал сдерживать:
— Мои катаны!
Положил обретённое на верстачок у другой стены, быстро размотал обёртку из мягкой замши. Одна рука привычно сжала рукоять, вторая — ножны. Нимрин на четверть обнажил клинок и утонул взглядом в чёрном металле. Он ожидал обрести частицу своего прошлого, а получил из рук Лембы живую часть себя. Полыхнул гневом, что посмели отобрать. Испытал благодарность, что сберегли и вернули. Обрадовался, что по-настоящему почувствовал то и другое. Почтительно коснулся холодной стали лбом, потом губами. Убрал клинок в ножны. Поприветствовал вторую катану. С удивлением обнаружил, что миновала не вечность, а всего-то несколько вздохов. Кузнец неторопливо рылся в нише, добывая оттуда что-то ещё. Нимрин окликнул его:
— Мастер Лемба, прости, но я заметил у тебя очень скверную привычку.
— Какую? — охотник обернулся, держа в руках округлый тючок.
— Ты слишком спокойно поворачиваешься спиной к вооруженным двуногим. Ко мне — можно. А если бы тут был Арайя?
Кузнец с усмешкой ответил:
— Второй!
— Что — второй?
— Первая — Вильяра, она тоже называет меня беспечным. Камнями, палками в меня кидала. Даже ножами пару раз! Не попала. И зверь, из которого сшиты мои штаны, тоже понадеялся застать меня врасплох.
Нимрин широко, дружелюбно улыбнулся.
— Я обещаю не кидать и не тыкать в тебя ничем острым, мастер Лемба. Но реакцию твою как-нибудь испытаю. Хочу быть уверенным, что никакой беззаконник не оттяпает тебе голову, или ещё что-нибудь важное.
— Испытай. Мне тоже любопытно, насколько ты быстр. Дружки Арайи не выглядели ни слабаками, ни растяпами. Я справился бы с любым из них один на один. Льщу себе, что отбился бы и от всех сразу. Но я сильно подумал бы, прежде чем лезть в такую драку. А против тебя они не смогли ничего.
— Старый Зуни правильно сказал на совете: охотник дрался бы, а я убивал. Меня долго этому учили, — самой учёбы он по-прежнему не мог вспомнить, радость погасла. — Учили и выучили.
Лемба согласно склонил голову, подал тючок:
— Возьми свою одежду, сапоги и пояс, воин Нимрин. В этом ты будешь выглядеть ещё более чужим и странным. Но ты гость, и я не стану указывать, как тебе одеваться. Тем более, подарок Рыньи всё равно надо перешить. Если в твоих родных угодьях не умеют кроить и шить шкуры, я попрошу Аю помочь тебе.
Нимрин вспомнил слишком робкую для охотницы молоденькую голубоглазку. Или она боялась только его, чужака?
— Да, давай, я сейчас переоденусь, а потом попросим Аю.
Судя по тому, как после работы слуги плескались в умывальне и переодевались в чистое, у местных не было предрассудков насчёт наготы. Хотя, беззаконники Арайи — сомнительный пример… Нет, Вильяра с Лембой тоже никого не стыдились. Однако сейчас Лемба вышел и оставил гостя одного, за что Нимрин был кузнецу искренне благодарен. Ещё одна важная часть возвращалась на законное место: хотелось пережить, прочувствовать это без свидетелей… И восхитительный миг, когда в поясе нашлась не до конца разряженная «батарейка»! Почти вся энергия сразу ухнула на регенерацию: мелкие ранки заживали хуже, чем хотелось бы, да и сугроб даром не прошёл. Но остатков хватило, чтобы Нимрин почувствовал себя магом. И не просто магом, он вспомнил: навом, гаркой! Образ родного мира и дома, где нав обитал с сородичами, был по-прежнему очень смутным. Но хотя бы уже не пустота.
Он пристегнул ножны к поясу и вышел к трём охотникам почти самим собой, почти довольный жизнью. Имя бы ещё вернуть… Тунья, спорившая с Лембой, осеклась на полуслове. Зуни присвистнул:
— Вот это чёрный оборотень! Во всей красе!
Нимрин улыбнулся и спросил:
— Почему чёрный, понятно. Но почему оборотень?
Зуни, не переставая его с интересом разглядывать, ответил:
— Есть такая сказка. Будто в особенно голодную зиму белые звери долго думали, как бы им половчее охотиться. Думали-думали, потом некоторые встали на задние лапы, а в передние взяли камни и палки. Так появились первые охотники. Потом они придумали слова, научились заклинать стихии и ходить во сне между мирами, нагляделись на других двуногих и многое у них переняли. Не все белые звери смогли тогда перекинуться в двуногих. Некоторые осталась дикой стаей и до сих пор ужасно злы на охотников, что те умнее и удачливее. Некоторые прибились к охотникам и помогают им за равную долю в добыче. Но иногда среди тех, других и третьих появляются перевёртыши. Охотника или домашнего зверя тянет в дикую стаю, дикие тайком пробираются в дома…
— Как Арайя, — тихо пояснила Тунья.
— Такие перевёртыши бывают сильными, умными и удачливыми. Только не имеют закона ни в голове, ни в сердце и обычаев не чтут. Если их много, то они сбиваются в беззаконные стаи, опустошают дома и угодья. А когда совсем не дают никому житья, тогда приходит чёрный оборотень. Как все чёрные звери, он не любит белых. Подобно охотникам, не терпит беззакония. Он убивает других двуногих легко, красиво и страшно. Охотникам лучше не попадаться ему под горячую руку, но если правильно приветить чёрного оборотня, то лучшего воина не сыщешь… Вот слушал бы ты, Лемба, в детстве мои сказки, и не ходил бы у тебя чёрный оборотень в младших слугах, не грёб бы навоз.
— И не защитил бы дом, — спокойно возразил кузнец. — Помню я те сказки! Судьба у чёрного оборотня такая, оказываться в нужное время в нужном месте. Сами-то они ненавидят оборачиваться двуногими. Помогут против беззаконной стаи и сразу же сбегают. В горы, на другую сторону звёзд, на изнанку сна, — Лемба вдруг подмигнул застывшему столбом Нимрину. — Гость, не бери себе в ум, это всего-навсего сказка. Но красиво совпало.
Нимрин хотел сказать, где он видал такие совпадения и такую красоту, но в языке охотников нужных эпитетов не нашёл, а ругаться на родном наречии нав ещё дома привык про себя. Сказал:
— Конечно, сказка. Я всегда был и буду двуногим. Но правда, я уйду домой, как только смогу.
Зуни смотрел хитро, Тунья — с опасливым любопытством.
Лемба же улыбнулся, по-дружески открыто:
— Гость Нимрин, пока ты в моём доме, я могу предложить тебе отдых или труд, по твоему выбору. Скажи, ты умеешь работать в кузнице?
Нимрин призадумался. Его тянуло запросить отдыха, покоя, забиться в самый тёмный угол, свернуться клубочком и вспоминать. Но здешняя темнота пуста и бессильна, в ней слишком мало истиной Тьмы, она не поможет. А неподвижность и холод навеют единственное воспоминание: как он коченеет в сугробе, ни жив, ни мёртв. Нет уж, лучше он поищет в окружающей действительности другие зацепки для памяти. Кузница… Скрипучий, язвительный голос: «Ну и уродство! Переделаешь с самого начала! Понятно, что мастером кузнецом тебе не стать. Но любой гарка, в самой убогой деревенской кузне, должен уметь сковать себе приличный нож.» Мастер… Как же его звали? Нет, имена пока упорно не вспоминаются… А ещё в кузнице должно быть тепло…
— Меня когда-то учили ковать, мастер Лемба. Вряд ли я хорошо умею, но тебе же не впервой наставлять подмастерьев?
Кузнец ухмыльнулся:
— Скажи ещё, прежний мастер выгнал тебя за двупалые руки.
— Или за однопалые? — почти беззвучно предположил Зуни.
— Я не помню, но с тех пор, вроде, все пальцы отросли, — Нимрин покрутил в воздухе обеими пятернями.
— Ладно, пополудничаем, потом проверим, что у тебя отросло. Горны уже должны были разжечь.
Нимрин собрал ком меха, который зажал подмышкой и чуть не выронил, когда демонстрировал полный набор пальцев:
— Тунья, скажи, если я попрошу тебя передать Аю вот эту одежду, чтобы Аю перешила её на меня, вы с ней сочтёте это очень большим нахальством?
— Нет, это будет нашей общей благодарностью за твои дела. А с моей стороны — ещё и за племянника. Давай сюда, вечером зайдёшь примерить. Попробуем сделать, чтобы тебя хоть издали со спины можно было принять за охотника.