Сумеречная Пустошь находилась к северу от Югурда — последнего города Дордонии на пути к Вольным Городам и Холденфеллу. Если какой-нибудь путник мечтал оказаться в Тонне или Сонне и при этом хотел избежать морских путешествий, его ждала долгая и мучительная дорога через обожженную солнцем и не принадлежащую никому пустыню.
Единственными постоянными жителями Пустоши были иркарайцы — народ, веками кочующий между Жалким морем и Кладбищем Длиннорогов, жаждущий завоевать землю, пригодную для земледелия, чтобы пустить там свои корни. Именно поэтому раз в столетие дикари нападали на Дордонию, но, несомненно, терпели поражение и отступали обратно, в пустыню, чтобы в очередной раз накопить сил для следующего похода. Более всего от их набегов страдали северные деревни, монастыри и корчмы, коих владельцев бес попутал возвести жилища на самом краю цивилизации и в какой-то момент те, даже сами того не желая, стали союзниками иркарайцев, предоставляя им воду и припасы, чтобы пустынники хотя бы на какое-то время оставляли их в покое.
Так Сумеречная Пустошь была столь же бескрайней территорией, насколько она была дикой. Редкого путника нынче могло занести туда. Если так и происходило, то не по его воле — таковой либо заблудился, либо пытался спрятаться от самой смерти. В конце концов, все стали путешествовать между королевствами только по Змеиному Тракту, забыв дорогу в пустыню раз и навсегда.
Несколько дней от рассвета и до заката странник и спасшая его в Лисохвосте чародейка пересекали Дордонию. Они проскакали все южное королевство, выбирая тропы, известные лишь диким животным, охотникам и контрабандистам, петляя между всеми крупными городами, такими как Аард, Тюрун, Каан и Югурт. Они сбавили темп лишь после того, как загнали одну из лошадей и потеряли день, чтобы украсть в небольшой деревне близ Каана вороного коня, который то и дело первое время пытался скинуть с себя медведя.
Путники потеряли счет всякому времени с тех пор, как ушли из Лисохвоста.
— Сколько можно тебе повторять? Мы вернемся за Ноэми. Если этого не хочешь ты, значит, я вернусь туда один! — взорвался Сарвилл.
Иллайа, сидевшая по другую сторону костра, обиженно опустила голову и захлопала своими большими карими глазами.
— Прости, я напрасно повысил голос. Очень хочется чего-нибудь съесть, — он перевел тему, — иначе я опять не смогу сразу заснуть.
Лагерь был разбит в глубине леса на опушке. Вокруг не было следов присутствия людей — во время этого Расцветания еще ни один человек не ступал здесь, а скорее всего, прошло гораздо больше времени. Забравшись на холм неподалёку можно было видеть, как стройные ряды деревьев с каждой верстой нещадно редеют и уступают свое место холодной и мертвой земле, которая в свою очередь с каждой верстой становится все светлее и превращается в песок.
— Твоя рука выглядит еще хуже, чем вчера, Сарвилл. — заметила Иллайа и вновь наложила тугую повязку. — До Туурина еще больше двух недель пути, Сумеречная Пустошь убьет тебя прежде, чем мы доберемся до Асаи. Я не говорю уже о том, что вслед за тобой умру и я, заморенная голодом и обезвоженная палящим солнцем.
Медведь не скрывал, что плечо беспокоило его, но и того, что рука почти не слушалась, он тоже не показывал. Синь, которая два дня назад окружала только рану, теперь заползала на грудь.
— Что ты предлагаешь? Развернуться и пойти к королю на плаху? Завтра поедем в направлении Петли Гнома, проплывем по ней почти до самого Туурина. Доскакать до реки мне сил хватит. А что касается еды — дай еще день, и я смогу держать лук, чтобы добыть пару кроликов.
— К Петле Гнома? Сарвилл, послушай меня. Нам не хватит денег, чтобы кто-нибудь взял нас на свою лодку, а добрых людей можно ждать там до следующей полной луны, — возразила девушка, сделав небольшую паузу, подбирая нужные слова. — Твоя рана загноилась, и если тебе не помогут в самое ближайшее время, то ты точно лишишься руки. Давай доберемся до ближайшего монастыря, прошу. Там мы сможем восстановить силы, а монахи исцелят тебя. После этого предлагаю подумать что делать дальше…
— Хватит, я понял, — перебил странник и закашлялся. — Я понял тебя. Хочешь знать, почему я сам не мог найти столь простой ответ и до сих пор стою на своем? Ладно. Ответь мне, как скоро мы найдем какой-нибудь монастырь? Каковы шансы наткнуться на поселение на этом краю света? Впереди бескрайняя Сумеречная Пустошь, на западе ничего кроме Вечных Вод. Моя рука не в порядке, я знаю. Но так мы, по крайней мере, понимаем, куда направляемся и когда прибудем, а двигаться наобум… Мы вообще можем умереть от жажды или нас прикончит кучка каких-нибудь дикарей.
— Возвращаться в Дастгард нам тоже нельзя, — продолжила за странника Иллайа, — Остается восток.
— Только восток и только Петля Гнома, — подытожил медведь и свалился на спину, держась за плечо и уставившись в ночное небо.
Какое-то время путники еще обсуждали, что ждет их на пути в Туурин, о чем-то спорили, а когда в костре уже начали тлеть последние ветки — заснули.
Наутро они оседлали коней и поехали на восток. Лошади шли рысцой. Сарвилл не чувствовал свою руку, а его тело бессильно качалось в седле. Небольшой лесок, в котором они провели последнюю ночь, остался далеко позади, а на горизонте плавно раскачивалась бескрайняя пустыня.
Солнце было уже в зените, когда Сарвилл свалился с коня.
— Пить… — выдавил он, едва Иллайа подскочила к нему.
— Это последняя вода, Сарвилл. Не налегай, — волшебница взяла его под голову и поднесла флягу к губам.
— Почему же нам невзначай, просто так, не попадется какой-нибудь треклятый монастырь? В книгах о разных приключениях они встречаются на каждом шагу, а мы в пути не встретили даже какого-нибудь сумасшедшего отшельника, который мог бы нам помочь. — он улыбнулся из последних сил.
Волшебница не улыбнулась в ответ. Впервые она почувствовала, что его тело дает холодом и медленно остывает, несмотря на раскаленный песок под ногами и невыносимую жару. В мутных глазах медведя не было мыслей, в них были только усталость и смирение. Ее ореховые волосы упали к нему на лицо, когда она положила его голову к себе на колени.
— Я умираю, так ведь? — монотонно произнес он.
— Знаешь, когда мои настоящие родители были еще живы, — зажурчала волшебница спокойным голосом, — я каждый вечер сидела у окна и думала, что я буду делать, если однажды они не вернуться домой? Что если кто-нибудь убьет их по пути домой? Что будет, если Касандра в один день решит забрать у меня мать и отца? Я представляла, как собираю все самое необходимое, тайком сажусь в повозку к купцу, который едет на север и уезжаю. Я представляла, множество приключений, и одно из них заканчивалось тем, что я узнавала, кто убил мою семью. Потом, в своих фантазиях, я возвращалась в Дастгард и мстила убийцам.
Сарвилл закашлялся и сплюнул кровью.
— Иногда я успевала представить себе всю историю, — продолжала зеленоглазая, разглаживая его волосы, — Чаще всего родители возвращались домой еще до того, как в своих мечтах я добиралась до Холденфелла. Если так происходило, то я додумывала конец перед сном уже в постели. И так изо дня в день, в каждую свободную минуту — смерть, приключения, путешествия, месть. Знаешь, что я поняла, когда моих родителей действительно не стало?
Странник уже не мог ответить, но его тело еще обдавалось дрожью. Ее рука остановилась на лице странника.
— Я поняла, что Касандра приняла мои грезы и безобидные детские фантазии за молитву. Она решила, что маленькая девочка молится ей о смерти своих родителей, чтобы, наконец, стать счастливее и послала моих отца и мать за город в тот день, когда иркарайцы задумали в очередной раз завоевать Дордонию. — Волшебница провела своей ладонью по его ледяным щекам. — Для себя я уяснила навсегда, что никогда не надо думать о смерти. Ни о своей, ни о чьей-либо еще. Боги не разбирают наших фантазий.
Когда волшебница договорила, Сарвилл был уже без сознания. Спокойный и неподвижный. Впервые за все время их знакомства он никуда не спешил, ничего не предпринимал и не выдумывал какой-нибудь очередной план. Сейчас медведь ни на толику не был самим собой того времени, когда заступился за нее в их первую встречу. Да, она знала его слишком недолго, но и этого времени ей хватило, чтобы жалеть о его утрате. Странник. Человек, который, появившись в ее жизни, помог поверить в воплощение самых сокровенных желаний. Человек, с появлением которого в ней проснулось что-то новое, что-то яркое, что-то, чего она была лишена до этого.
— Ты не отступил, когда против тебя было четверо, готовых наброситься на любого, точно звери на добычу, так почему я должна так просто сдаться?
Иллайа скрупулезно принялась копаться в своей памяти и искать возможности спасти медведя — она пыталась вспомнить все монастыри, попадавшиеся им по пути на север, но как только понимала, что с последней встретившейся на дороге общины прошло уже много времени, отказывалась от идеи вернуться. Она рисовала в голове картинки различных лечебных трав, которыми пользовались целительницы в Лисохвосте, и проклинала себя за то, что так ни разу и не предала им большого значения, не додумавшись хотя бы запомнить название того, что снимал боль, или того, что подсушивал раны. Она припоминала даже карту Дордонии, которая висела на стене внутри постоялого двора, из-под обломков которого она вытащила странника, но все нарисованное на холсте, что было более мелко или не имело тогда для нее значения, расплывалось в памяти в одно большое пятно и не могло сейчас ничем помочь. Любая маленькая деталь могла спасти жизнь ее спутнику, но все эти детали сейчас были настолько мелкими, что в лабиринтах памяти их было не найти.
Грянул гром.
— Проклятое место, — процедила она.
В нескольких верстах на горизонте молнии забили в одну точку. Волшебница достала дождевик и накрылась в ожидании ливня, которого здесь, судя по тому, что она слышала о Сумеречной Пустоши, не должно было быть. Песни бардов про вечно сухую пустыню оказались такой же надуманной чепухой, как и все остальное, в чем меня так яро пытались убедить, решила она и потуже затянула повязку на руке странника.
Прошло какое-то время прежде, чем Иллайа поняла, что дождь так и не начался. Она приподняла накидку и увидела бегущего в их сторону человека. С каждым его шагом образ незнакомца становился все четче. Пожилой лысый мужчина во время движения разбрасывал песок сандалиями в разные стороны. Волшебница заволновалась, а ее зеленые глаза засверкали извержениями вулканов. В Сумеречной Пустоши так, как она сейчас, могли выглядеть только Лунные Кошки, защищающие свое потомство.
— Что за чертовщина? — она поднялась на ноги. — Эй! — разнеслось по пустыне.
Ответа не последовало. Если ее крик и донесся до старика, то, по крайней мере, тот не остановился и не подал никакого знака, что услышал зов. Он продолжал настойчиво приближаться и поднимать пыль за собой.
Иллайа расставила руки в стороны, равномерно сгибая пальцы на обеих ладонях. Земля слегка задрожала, а песок плавно поплыл вверх. К тому моменту, когда старик подбежал совсем близко, в воздухе уже висело добрых пять пудов песка. Она медленно потянула руки назад точно лучник, натягивающий тетиву. Песок задвигался в такт ее грациозным движениям. Чем сильнее ее пальцы сжимались, превращаясь в кулак, тем плотнее становилась масса, висящая сейчас в воздухе. Четким и коротким движением волшебница кинула руки вперед, и песчаная стена полетела на неугомонного старца, который, завидев всю эту волшбу, даже не подумал остановиться или замедлить ход. Мужчина в красной, как рассвет в Сумеречной Пустоши, мантии остановился только тогда, когда песчаное ничто было уже близко. Он махнул правой рукой и направил ладонь вверх над собой. Девушка увидела, как вокруг незнакомца образовалась едва заметная сфера, которая не позволила обрушившейся сверху песчаной стене остановить его. Воздух между сферой и каменной стеной хлопнул, издав глухой протяжный звук, и эхом унесся в горизонт. Волшебница увидела, как чародей свалился с ног, но сфера, пульсирующая вокруг него, не исчезла. Теперь мага было не видать, но конус его защиты до сих пор торчал над образовавшейся горой песка.
Она бесстрашно пошла в сторону незнакомца, повторяя уже проделанный трюк. Теперь, когда Иллайа знала точно, что хочет наколдовать, а не импровизировала, могучего пустынного песка поднялось в воздух гораздо больше, чем в первый раз и он спрессовался, на удивление, в более компактную фигуру, нежели обычная протяжная стена. Сейчас песчаная фигура напоминала снаряд, которым обычно рушат здания и стены вражеских крепостей, когда осаждают город. Волшебница не спускала его, а придерживала в ожидании момента, когда купол вокруг старика перестанет мерцать и исчезнет. Медленно ступая в его сторону, она чувствовала, как с каждым шагом песок засыпается в ее продырявленные путешествием сапоги и высыпается в тот момент, когда она переставляет ногу.
Волшебница подошла почти вплотную к бугру, за которым находился неизвестный, и уже собиралась накрыть его новой волной, как вдруг сфера, находящаяся в самом центре песчаного холма, взорвалась. Песок взмыл вверх, подобно фонтану, и рассыпался по сторонам. Он летел с такой силой, что, казалось, более всего желает выцарапать глаза незваным гостям, устроившим в безмятежной пустыне переполох. Он царапал лицо и плечи девушки, залетал в уши и ноздри, навивался вокруг в ожидании того, что человек откроет свои глаза и потеряет способность видеть. Волшебница понимала это, и потому, закрыв свободной рукой лицо, немедленно принялась отступать назад, другой рукой до сих пор удерживая песчаный снаряд. Но было поздно. Ее глаза уже слезились, и она невольно опустила голову, потеряв концентрацию. Песочная масса, висящая в воздухе до последнего, беззвучно опустилась наземь и слилась с пустыней. Еле разобрав нечеткий силуэт, который двигался прямо на нее, волшебница судорожно замахала руками, посылая небольшие и безобидные волны из песчинок в сторону чародея. Надежда задержать его на какое-то время оказалась напрасной. Когда зрение вернулось к Иллайе, она уже видела, как незнакомец замахнулся. Момент и его кулак тяжело врезался в ее висок.
***
Иллайа проснулась от боли, которая пульсировала по всему телу, но особенно давала в виски и кисти рук. Во рту было сухо и противно. Волшебница попыталась сплюнуть песок, забившийся за щеки, пока она находилась без сознания. Не получилось. Сглотнула и повторила попытку. Вышло. Грязная, с бордовым оттенком жижа плюхнулась на маленький кактус, умиротворенно росший рядом с ее лицом.
Смеркалось. Звезды высыпали на безоблачное небо. Пустыня была спокойна и безмятежна. Пуская однообразные виды со всех сторон, она отдыхала от палящего солнца и была сейчас загадочно молчалива. За своей спиной волшебница слышала странные звуки: шепот, бурчание и что-то еще, чего пока не могла разобрать. Она попыталась подняться, но обе руки оказались связаны за спиной, а веревка не поддалась на попытки развязать ее. Девушке удалось перевернуться и увидеть то, что до этого происходило позади — над лежащим в песке странником высился тот же самый старик, с которым, она не могла понять, сколько времени назад, сотрясала безмятежную Пустошь.
— Очнулась? — чародей отбросил в сторону пустой сосуд круглой формы и подошел к ней. — Прими мои извинения за случившееся, дитя… но, если бы я не прибег к столь радикальным мерам, запекаться моему трупу сейчас посреди раскаленного песка — трупу чародея, который прибыл на помощь… без всякого злого умысла. Теперь позволь мне развязать тебя, — маг помедлил. — Ты же не нападешь на меня сейчас, когда я озвучил цель своей миссии?
Иллайа едва заметно кивнула в ответ.
Сейчас незнакомец был совсем близко, и теперь она могла разглядеть его внимательнее. На лысом, как лед черепе было красное родимое пятно размером с кулак, а морщины не пожалели его лица — исходя в разные стороны от кончиков его глаз они расползались по лбу и щекам, словно дремучие змеи по каменной пещере. Уши, заостренными кончиками тянулись к затылку и говорили о том, что старец — эльф. Его руки выглядели молодыми и сильными, а его серые блеклые глаза внимательно всматривались, по-видимому, в свежий синяк на лице волшебницы.
— Как я и задумывал, удар пришелся в нужную точку. Угомонить тебя у меня получилось и при этом нам удалось обойтись без осложнений. — На одном из своих пальцев эльф накручивал перстень в форме головы медведя, который когда-то Ноэми передала страннику, но чародейка почти сразу переключила свое внимание на диковинный кулон, который висел на его шее в виде сферы. Конечно, это был зачарованный кулон, как и полагается всем могучим чародеям — внутри него, благодаря магии, нескончаемо и отрывисто сверкала молния, меняя цвет миниатюрного неба на аспидно-синий, бронзовый, зеленый и кораллово-красный.
— Меня зовут Вастерас. — чародей вырвал ее из мыслей. Его голос пролился успокаивающим дождем — он был низким и мягким.
Иллайа продолжала изучать незнакомца, не совсем догадываясь о цели его появления. Если верить в то, что он пришел на помощь, то, как он нашел их посреди этого безжизненного сухого моря?
— Успокойся. Хоть я и не умею читать мысли, но вижу, что твоя голова сейчас разорвется от их переизбытка. Спроси напрямую. Обещаю отвечать открыто и честно. — Вастерас провел ладонью по лицу волшебницы, и она почувствовала, как тепло расходится от места его прикосновения по всему телу и ей становится легко и спокойно. — Ну же? Я представился, представься и ты, дитя.
Девушка продолжала насторожено молчать.
— Я еще раз приношу свои извинения за случившееся. Я ошибочно посчитал тебя врагом этого человека — чародей указал на медведя, — я решил, что ты напала на него, и заведомо обвинил тебя в его увечьях. Однако, когда ты принялась защищать странника, а не обороняться, а человеку моего возраста положено отличать эти вещи, я понял, что его раны нанесены вовсе не тобой, юная волшебница.
Иллайа еще какое-то время смотрела на мужчину вулканами в своих глазах.
— Иллайа. Меня зовут Иллайа, — наконец призналась она. Каждое слово отдавалось болью в виски. — Пожалуйста, воды.
— Конечно. Конечно, — запричитал старик. — Я совсем увлекся твоим сознанием, что и не вспомнил самых обычных манер.
Вастерас подал воды. Несмотря на то, что волшебница еще не доверяла незнакомцу, сейчас жажда оказалась сильнее страха, и она впилась губами в горлышко кожаной фляги с изображением солнца, лучи которого волнами уползали в разные стороны.
Символ Нелюдей. Теперь ее догадки подтвердились. Она вспомнила рассказ странника о том, что ему необходимо было встретиться с каким-то эльфом в Туурине.
— Теперь мы можем поговорить открыто, Иллайа? Можешь доверять мне, я друг странника, а друг моего друга мой друг. Хорошо? Теперь давай. Расскажи, что произошло и не упускай ни одной малейшей детали, каждый проделанный шаг очень важен.
— Хорошо, господин, — странная магия чародея уже завладела ей, и теперь волшебнице хотелось сидеть здесь часами и делиться всеми своими секретами с новым другом.
— Странник однажды спас меня, — начала она свою историю. — Все началось с того, что он спас меня в Лисохвосте — деревне, где я жила…
И Иллайа рассказала чародею про все, что с ними приключилось за время их знакомства: про бойню в корчме, где странник и его спутница спасли ее от бандитов; про предательство корчмаря; про чародейку, которая всегда была подле медведя, разбрасывая недоверчивые холодные взгляды на любого, кто пытался с ними заговорить или хотя бы проявлял какой-нибудь интерес к их персонам; она рассказала, что ей удалось предупредить путников о предательстве, но, к сожалению, они все равно промедлили. А ее рассказ завершился долгой историей о том, что отряд короля из Дастгарда настиг странника, и был жестокий бой, после которого они с медведем покинули Лисохвост, а черноволосая чародейка попала в плен. Иллайа рассказывала увлеченно, с головой погрузившись в события тех дней, и лишь изредка прерывалась на то, чтобы глотнуть воды.
— Спасибо, дитя, — задумчиво произнес эльф. — Ты — хороший человек, раз помогла медведю выбраться. Хорошая чародейка.
— Я не чародейка, — возразила она.
— А кто же ты тогда? — старик негромко хохотнул, словно опережая собственную шутку. — Подавальщица из корчмы в Лисохвосте, способная вызвать землетрясение? Или, быть может приемная дочь корчмаря, который на добро отвечает злом? Ты чародейка, дорогое дитя. Просто чародейка, которой еще предстоит ею стать.
Наступило время, когда волшебница не знала, что еще добавить, а чародей погрузился в раздумья.
— Он жив? — вопрос вырвался из уст Иллайи, когда она увидела, что одеяло рядом отчетливо вздымается и опускается обратно.
— Пока дышит, — ответил старик. — Опрометчивый поступок, — оживился он. — Очень опрометчивый поступок, настолько затянуть с лечением такой серьезной раны…
— Вы поможете ему?
— Я сделал все, что в моих скромных силах. Это должно помочь. Корень Марны, что я нанес на рану, сможет остановить заражение, а Полесское зелье ускорит регенерацию. Запомни это, чародейка. Эти знания не раз спасут жизнь тебе и твоим близким.
Он говорил все это, смотря в одну точку на горизонте так, словно наперед знал, что произойдет в будущем.
— Настоящее чудо, что странник еще дышит. По-другому быть не могло и не должно было… Теперь вам предстоит поставить его на ноги. Ему без тебя не обойтись, дитя. С этого дня вы — одно целое. Не забывай об этом никогда.
Они сели по разные стороны от медведя. На пустыню к этому времени уже опустилась ночь. Сейчас в Пустоши был сезон ветров, поэтому о полной тишине мечтать было трудно — порывы ветра то и дело завывали в уши путешественникам какую-нибудь беспокойную мелодию.
— Настало время для твоих вопросов, дитя. Читать мысли я не умею. Я просто маг, волшебник, чародей… Считать ты меня можешь кем угодно, пусть даже «древним», хоть это слово мне никогда и не нравилось, но кто я такой, чтобы противиться воле Богов, назвавших испокон веков так существ с моими способностями. — Вастерас опередил вопрос девушки, который все время крутился у нее на языке. — И как ты наверняка догадалась, я прибыл сюда не случайно. — Кулон на шее старика динамично менял цвета, — Я оказался здесь по душу этого человека. Перед тобой судьба человечества, во плоти и на грани смерти…
Иллайа сидела неподвижно. Маг натянул капюшон на глаза. Ветер поднимался — становился резче и упрямее. Колкие песчинки порывались забиться в глаза и лишить зрения незваных гостей.
— Понимаю, почему тебя не удивляет этот факт. Ведь ты с первого дня начала чувствовать что-то странное в его присутствии. Ты до сих пор не можешь понять этого, верно? — девушка молчала. — Сарвилл — Спутник. Каждого мага притягивает к нему словно магнитом. В буквальном смысле. Все просто, каждый волшебник, неважно, какой стихией или какими способностями обладает, должен черпать свою энергию извне, но ресурсов в одном определенном пространстве и времени — ограниченное количество. Поэтому тебе пришлось много двигаться в бою со мной. Стоя на одном месте, ты бы ни за что не смогла повторить тот же трюк с песчаной стеной, потому что он требовал много энергии. А повторить подобный трюк в третий раз было бы и вовсе невозможно. По крайней мере, тебе бы пришлось для этого отойти на очень приличное расстояние. В Спутнике же есть сосредоточение всех стихий и неисчерпаемая энергия для каждого из нас.
— Но… Странник же был рядом…
— Рядом. Но сейчас он гаснет. В таком состоянии Спутник не способен давать нам сил, он подобно угасающей звезде, держит ее в себе, чтобы выбросить всю и сразу, как только его сердце перестанет биться…
Теперь волшебнице стало понятно, почему, скрываясь тогда в хорошо знакомой и даже родной корчме, она чувствовала непонятные импульсы в своем теле, и почему ей всегда безумно хотелось находиться рядом со странником, хотя влечение было даже близко не похоже на то, которому совершенно обычно поддаваться ее сверстницам без ума и оглядки.
— Но дело не только в этом, правда? — спросила она, когда воспоминание об этом чувстве слегка затупилось. — Есть что-то, ради чего вы пришли сюда, к нему на помощь?
— Ты права. Есть кое-что еще… Не сочти меня суеверным или… мнительным, но у меня есть на то, все основания. Всем, что мы сейчас знаем и умеем, мы обязаны Первой Расе. Именно они воздвигли первые дворцы, которые стоят до сих пор, именно они овладели магией и научились применять ее. Эльфы из Первой Расы впервые познали мудрость и использовали ее для достижения успехов в земледелии, воздвижении и мореходстве. Но Первая Раса оставила также много предсказаний. Не знаю, для того ли, чтобы просто предупредить нас или для того, чтобы мы могли этому противостоять…
Ветер трепал их капюшоны, приоткрывая лица, словно капризный ребенок, пытающийся добиться своего.
— Самое опасное из предсказаний уже близко, дитя. Небеса покроют драконы. Огнедышащие исчадья испепелят целые города. Необъятные поля урожая превратятся в уголь, а род людей и нелюдей окажется на грани вымирания. И не будет решения лучше, чем смириться с судьбой и поддаться на волю ее. Лишь один, тот который был избран Богами сможет воспротивиться порабощению и обнажить клинок воли потомков Первой Расы и занести его на небожителей, но лишь тогда, когда сам свою судьбу примет. До того же времени болезни и голод будут уносить жизни грядущих поколений, одну за другой, до скончания Великого Боя и полного истребления нашей крови.
Вастерас всегда знал, что добавить, но также хорошо чувствовал, когда нужно было замолчать и дать собеседнику осознать сказанное им.
— Твое лицо? — поинтересовался он спустя некоторое время. — У меня еще осталось зелье.
Синь от удара чародея уже наползала на левый глаз девушки.
— Благодарю, но приберегите его для того, кому оно действительно может спасти жизнь. Моему здоровью сейчас ничего не угрожает. — Иллайа прикрыла синяк рукой — Прошу, продолжайте.
— Как скажешь, дитя, — он нахмурился и поднял свою руку, указывая наверх. — Посмотри на небо, юная волшебница. — Иллайа направила взгляд вверх, следом за взглядом старого эльфа. — Что бы ты сказала, если бы я заявил, что мы достанем до звезд? Скажем до вот той, которая мерцает в созвездии Анталоты.
Мурашки бежали по спине и рукам девушки. То, что говорил древний, было одновременно прекрасно и волнительно, что еще больше зачаровывало ее. Она не могла позволить себе перебить его, потому что каждое слово незнакомца, странным образом, доставляло ей удовольствие — он будто излагал необычно красивую песню, а не говорил страшных и пугающих вещей.
— Да, мы прикоснемся к звездам, несомненно. Первая Раса оставила и это в послании. Там сказано, что нога одного из нас ступит на поверхность одной из звезд и это положит начало большому скачку в эволюции. Но все это будет неважно, если нас всех истребят. Понимаешь?
— Но что именно должен сделать странник и почему вы решили, что именно он тот Спутник, о котором имеется в виду в… предсказании?
— Вопросы, вопросы, вопросы… Все верно, если бы я когда-то так же пытливо не задавался ими, мы так и остались бы в неведении, а последние вести из прошлого так и не дошли бы до нас. Внемли же мне, юная Иллайа из Лисохвоста.
Тут глаза старика налились беленой, а из уст его зазвучала Первая Речь, с которой чародейка конечно не была знакома, но поняла каждое слово до единого.
— Мир изменится. Все, что мы когда-либо знали, будет застлано покрывалом времени и канет в лета. Величия, что возводили мы столетиями, не щадя сил малого и старого, сровняются с землей и уподобятся ей. Сила, коей обладали мы, облечёт нечто еще более могущественное и спящее в недрах материка вечным сном и навлечет это на головы тех, кому проклятье будет жить в том настоящем и испытать то неизбежное. Воздаяние за грехи наши будущим поколениям будет суровым и одной напастью не обойдется. Небеса рухнут на землю, разжигая очаги пламени и забирая жизни всех живых в небытие. Кары не удастся избежать ни самому старому, ни самому молодому. В такие времена даже надежды будет недостаточно для того, чтобы заиметь желание дышать и существовать дальше. Но надежде так или иначе быть. Чтобы силы уравновесить и борьбу за выживание вести, дитя… Дитя, родившиеся в ту луну, когда все остальные младенцы, лишь появившись на свет, отдадут свои души тому единственному, которому удастся уцелеть и будет той самой последней надеждой. Спутник. Существом, что сможет силу всех стихий обуздать и заключить в себе. Спутник и есть то, во что уверовать следует, иначе никакой извечной борьбы между Добром и Злом не случиться. Лишь один печальный исход будет ждать в конце.
— Ерунда, — буркнул Сарвилл и зашелся сухим кашлем.
***
Старый эльф пришел в себя и суматошно замельтешил руками по песку вокруг.
— Отлично! Ты проснулся, Спутник! — обрадовался он и подал страннику флягу с водой. — Честно сказать, я очень ждал, когда ты очнешься.
Одеяло из конской шерсти, которым был укрыт медведь, запорошило песком. Оно, как ему показалось, сильно воняло затхлостью и смертью. Запекшаяся кровь на ране сковывала движения, но уже болела не так сильно, а к руке возвращалась чувствительность.
— Кто вы? И как здесь оказались?
— Сначала дела, потом разговоры. Позволь проверить твое ранение и убедиться, что впредь оно не усугубится.
Чародей снял повязку и принялся внимательно рассматривать ее.
— Что ты хочешь знать обо мне? Мое имя Вастерас. Самым главным ответом для тебя будет то, что за твоим освобождением стою я. История длинная, и я поведаю ее после того, как ты прибудешь в Туурин. Сейчас же нельзя терять времени, вы и так сильно отклонились от курса.
У Сарвилла было несчитанное количество вопросов, но эльф ясно дал понять, что не готов сейчас на них отвечать. Он признался лишь в том, что ему удалось понять, что странник в опасности, и найти его среди Сумеречной Пустоши только благодаря магическому кольцу, которое Ноэми дала медведю в первый день после побега.
— Что это было? Транс? Я читал об этом несколько лет назад.
— Верно. Я поясню для юной чародейки. Транс — это способность связи с предками. Считается как проклятием, так и благословением. В моем случае он под моим контролем, и у меня не случается непроизвольных приступов. Важно правильно трактовать то, что сказано во время транса. Сейчас мы четко можем разъяснить, что Сарвилл это предначертанный судьбой Неймерии Спутник.
— Та история сильно смахивает на бред сумасшедших эльфов, которые все время рассказывают, что их Боги выйдут из Вечных Вод и предадут смерти всех, за пределами Изумрудного Леса. — заупрямился странник и ему стало немного неловко от того, что он резко выразился про собратьев собеседника. — С чего вы взяли, что в день моего рождения не родился больше ни один ребенок?
— О, поверь мне, у меня есть на то причины. Что ты знаешь про Год Кровавой Луны, Спутник? — Вастерас посмотрел на странника пронзительным взглядом.
Сарвилл задумался. Еще ребенком он слышал истории о том случае, помнил, с каким страхом люди пересказывали их. Ни разу история не звучала одинаково, потому что каждый рассказывал ее на свой лад и вкус, с постоянно меняющимися фактами. Поэтому сейчас, как бы медведь ни напрягался, ему не удавалось вспомнить даже несколько правдивых деталей, не говоря уже о том, что вся эта легенда со временем вообще начала казаться ему вымыслом.
— Не мучай себя, дитя. Даже если ты вспомнишь, какой слышал эту историю прежде, то все равно та версия окажется неверной. Из ныне живущих истину только я могу поведать тебе. — И голос Вастераса превратился из летнего моросящего дождя в морозный сильный ливень. — Тот год во всей Неймерии еще называют Годом Небесной Кары. Долгоночие длилось тогда дольше обычного, запасы подходили к своему концу, и люди бродили по улицам в поисках пищи. Даже самые отъявленные купцы зажимали последние крохи зерна в своих амбарах и не выставляли на продажу, хотя любой из рода людского, эльфьего или гномьего, в тот год был готов отдать за них последнее, что у него было. Никто не верил в благополучный исход. Все мысли были только о том, как пережить это время. Суровая и долгая зима… Ее дыхание добралось тогда до всех уголков Неймерии. Тогда-то император Творса Торл Уйлетан и затеял свою великую месть — более подходящего момента придумать было сложно.
На лбу Сарвилла выступил холодный пот — его тело продолжало бороться за жизнь, бросаясь то в жар, то в холод.
— Если я скажу, что и королевская семья во времена Войны Четырех Королевств несколько зим назад, была на грани вымирания, то не открою великой тайны. Рогар Вековечный пребывал в отчаянии, его народ гиб не только от голода, но и от болезней, поражавших слабые тела, а костры не переставали гореть, ни днем, ни ночью. Император Творса сделал предложение дордонийскому владыке о перемирии в безутешной войне в связи с лютыми холодами и поклялся Богами, что в такие времена бороться надо с жестокой природой, а не друг с другом. Король принял предложение. В виде жеста доброй воли Торл Уйлетан пообещал прислать во все города Дордонии провизию, которая поможет мирным жителям продержаться дольше, так как запад пострадал от заморозков в меньшей степени. Рогар не смог отказаться от столь щедрого предложения. Как выяснилось позже, таких же договоренностей император Уйлетан достиг и с конунгом Холденфелла, и с королем Туурина. И вот, спустя месяц, в Дастгард прибыло девять больших повозок с провизией — по одной на каждый квартал. Люди в тот день наелись до отвала и напились привезённым с запада вином, а когда на улицы легла ночь, начало мести творсийского императора было положено. Нет, еда не была отравлена, хотя этот исход было бы логично предположить, учитывая все врожденное вероломство творсийца, но Рогар не глупый правитель, и конечно обеспечил дегустацию всех привезенных яств и только после этого позволил своему народу набивать животы. Самое страшное произошло позже. Начиная уже с первой ночи, и в ближайшие несколько лет, в Дастгарде не появилось ни одного ребенка. Будущие матери не могли разродиться — зачатые младенцы гибли еще в утробе, а женщины, не лежавшие до этого с мужчинами, вообще не могли понести. Простят меня Боги. Да, вы не ослышались, именно я прошу прощения у Богов за этот грех. Я тот человек, который использовал накопленные знания на умерщвление будущего поколения Дордонии, использовал свой дар, данный мне свыше против людей. В ту ночь…
Чародей прикрыл глаза и вздыбил свои широкие ноздри, словно вспоминая чем пахло на улицах того Дастгарда.
— В ту ночь выкидыш случился у каждой женщины, прикоснувшейся к еде и неважно, сколько времени она вынашивала свое чадо. План был хитроумен. Император знал, что Война Четырех Королевств будет длится годы, а его целью стало ослабить ряды армии будущей Дордонии, а не тягаться с настоящей, хоть и умирающей с голоду, но остающейся самой лютой в северной части материка. Выждав пятнадцать или двадцать лет, он мог взять верх благодаря банальному численному преимуществу. К сожалению, людей, отведавших привезенного с запада добра, было несчитанное количество. Почти каждому удалось урвать свой кусок от пирога творсийского геноцида.
— Насколько мне известно, император Уйлетан нападал на Дордонию и был повержен Рогаром, — перебил странник.
— Владыка западных земель смертельно заболел, а так как он был одержим идеей завоевать Дордонию и оставить на этой победе отпечаток своего имени, то выбора сам себе не оставил и пошел войной уже спустя два года, пока еще смерть не забрала его. Запасным планом были одиннадцать наследников Уйлетана, которых он оставил в Творсе, когда пошел на Дастгард и которые должны были закончить дело всей его жизни в случае неудачи.
— Что было потом? После того как все воспользовались великодушием императора? — Иллайа не скрывала интереса.
— В тот день я пребывал в столице. Помню, как спускался по Солнечной аллее к морю, и можно было легко понять, в какой стороне родился очередной мертвец — женщины пронзали своими криками стелющуюся на город тьму. Именно побег от этих криков и самого себя заставил меня оказаться тогда в Медвежьем квартале. Через какое-то время что-то заставило меня остановиться у одного дома, в котором люди не рыдали. Отнюдь. Молодые родители радовались рождению новой жизни и, о, чудо, младенец на их руках был живее всех живых. Это был ты, Спутник. Это твоим матери и отцу удалось избежать ужасной участи, уготованной и для тебя в том числе.
— Ставлю на случайность.
— Быть может. Но факт в том, что твои родители были так увлечены твоим рождением, что не подоспели к раздаче яда. Отец выбежал на улицу, наткнулся на меня, уточнил о прибытии провизии, выругался, когда услышал, что опоздал и снова с горящими глазами забежал внутрь.
— Ничего, любовь моя, — сказал он, когда оказался в доме. — Хоть все зверье из леса и сгинуло восвояси, прокормить нашу семью я еще в силах, пусть даже для этого мне придется завалить целого медведя. Завтра с первыми петухами я отправлюсь на охоту.
Вастерас на секунду замолчал. Странника не переставало лихорадить так, будто происходит землетрясение.
— Так и началась история твоей жизни, Спутник. Страшно представить, сколько нерождённых младенцев умерло в ту ночь ради того, чтобы ты сохранил свою жизнь и исполнил свое предназначение.
— Звучит складно, — заключил странник. Как бы ему ни хотелось поспорить с чародеем и углубиться в историю, чтобы лично покопаться в фактах, он понимал, что какой бы вопрос ни задал, на любое его возражение фанатизм старого эльфа найдет, что ответить и возьмет верх. — Хотя не очень и верится. Много событий должно было сложиться именно так, и никак иначе…
— Можно удивляться так рождению каждого ребенка. Ведь для этого всегда много событий должно сложиться так, а не иначе.
Капризная пустыня успокаивалась. Ветер больше не задувал за капюшон и не разносил песчинки по вещам путников.
— Береги кольцо, Спутник. Сегодня оно спасло тебе жизнь. Это редчайший артефакт. Пока еще я чувствую связь с ним, но если мы используем его еще хоть однажды, то рассчитывать на магию, заключенную в нем, нам больше не придется.
У медведя было нескончаемое количество вопросов, но слабость оказалась сильнее любопытства. Старый чародей видел, как тяжелые веки странника давят на глаза и пытаются их сомкнуть.
— Я возвращаюсь в Старгорд. — Вастерас сунул руку в небольшую дорожную сумку, ремень от которой сейчас был перекинут через его голову. — Синее — это Полесское зелье, его хватит на три дня. Выпивать надо по целой бутылке в день, сразу после сна. Желтая жидкость — это настойка из Амкана, выпить сразу поле того, как я покину вас. После нее ты проспишь целые сутки. И, Спутник… — его голос снова стал спокойным, — береги себя. — Он повернулся к девушке, — Взять вас с собой прямо сейчас я не могу, портал не выдержит троих, да и в таком состоянии передвигаться подобными путями чревато. Как только медведь окрепнет — отправляйтесь в Старгорд. Вы найдете меня в башне за стенами города, на самом берегу Вечных Вод. Она там единственная — не прогадаете.
— Стой! — Выпалил медведь и снова закашлялся. Рука ныла и навязчиво напоминала о себе. Он готов был отрезать ее, лишь бы снова почувствовать покой. — Нужно вернуться в Дастгард за Ноэми…
Вастерас замялся какое-то время, подбирая слова.
— Послушай меня, Спутник. Ноэми сыграла свою роль. Забудь о ней, у нас есть более важные цели. На твоих плечах лежит слишком большая ответственность, чтобы ты рисковал своей жизнью, отправляясь прямо в логово хищника. Это неразумно.
— Забыть о ней? — взорвался Сарвилл и забыл про боль, терзающую его плечо. — В бездну вашу ответственность! В бездну предсказания и предназначения, предначертанные возможно вообще кому — то другому. Сейчас я Сарвилл Кхолд, медведь из Дастгарда. И я возвращаюсь в столицу за теми людьми, которые будут рядом, если ваши предсказания окажутся верными.
Вастерас взял слишком долгую паузу.
— Почему ты молчишь, проклятый чародей? Что скрывается за этим мрачным видом? Говори, сколь бы печальными не были вести. Говори правду! Я слишком часто в последнее время оказываюсь на волосок от смерти и мое терпение совсем ни к черту!
— Что ж. Возможно ты прав. Подобные вести помогут закалить твой дух, и ты имеешь полное право их знать. Принцесса Лиана на полпути в Башню Стихий — по приказу короля ее вывезли из Дастгарда. Отправлена она туда, как ты понимаешь, не с целью экскурсии, а в качестве самого что ни на есть подходящего экспоната. Боюсь, для девушки с такими развитыми способностями это путешествие может оказаться последним… Ноэми находится под стражей в королевской тюрьме под Шаарвилем, король точно будет настаивать на смертном приговоре, и Совет Тринадцати наверняка поддержит его… Что касается твоих кровных родных, они также пребывают в заключении со дня твоего побега, однако точное место их нахождения мне не известно. Убежден, что король нарочно раскидывает всех как-то связанных с тобой людей по разным углам. Он знает, что попробуй ты прийти за кем-то одним, пока ты идешь за следующим — у него будет время, расправится с заложниками. Боюсь, что ты не в силах спасти никого, дитя. Любое твое действие подобно взмаху крыльев бабочки на одном берегу Неймерии вызовет цунами на другом. Мне жаль.
Сарвилл потянулся за бутылочками, Иллайа отодвинула их в сторону. В его глазах впервые разбушевалось пламя.
— Дайте мне чертово зелье! Иллайа запрягай лошадей, я готов отправляться дальше.
Вастерас передал страннику бутылочку с желтой жидкостью, он залпом выпил содержимое и притаился в ожидании эффекта. В следующее мгновение неведомая сила откинула его назад, и он завалился на спину, застонав от боли и бессилия. Его зрачки расширились, огонь в глазах медведя запылал с новой силой. Все его тело ломило так, будто он упал в ледяную воду. Судороги разом охватили раненного с головы до пят. В этой агонии Сарвиллу казалось, что вместо крови по его венам побежал жидкий огонь, а в следующий момент он потерял сознание.
Иллайа посмотрела на старого эльфа испуганными глазами.
— Все хорошо, — поспешил ответить на незаданный вопрос Вастерас. — Через сутки он придет в себя. Завтра, когда он проснется, тебе нужно убедить его в нецелесообразности строить из себя героя. Башня в Старгорде, за стенами города, на берегу Вечных Вод. Запомнила? Повтори.
И Иллайа повторила.
Стало уже слишком темно. Миниатюрная сфера, меняя свои цвета, поднялась выше и спряталась за спину уходящего в горизонт мага. Несколько молний ударили в пустоту, и среди пустыни образовался светло-голубой овал, размером в человеческий рост, искажающий пространство за собой. Он проглотил чародея и исчез. Ветер продолжал грустить о чем-то своем.
«Что ж. Я долго размышлял над трудным выбором странника… Женщины, к которым он испытывал какие-то чувства, родные — все они стояли на противоположных чашах одних весов и убрать с них кого-то одного, значило позволить упасть кому-то другому. Где было взять ту шкалу, по которой можно было бы легко измерить уровень значимости для него каждого из этих людей и поступить так, как этого требовал бы сухой расчет? Конечно, подход к делу с холодной головой — это выход, но не для человеческой расы. Человеку свойственно все драматизировать, усложнять и переоценивать свои возможности. Как, собственно, это и произошло со столь безобидным ранением, которое чуть не привело весь народ Неймерии к трагичным и непоправимым последствиям. Не знаю, выжил бы странник еще раз при стечении тех же обстоятельств… Ведь заражение было серьезное, а его исцеление до сих пор считают настоящим чудом. Старый эльф, действительно, оказался настолько же велик и богоподобен в своих способностях, насколько предусмотрителен. И когда какой-нибудь любопытный зевака спрашивает у меня, был ли у странника ангел-хранитель в те беспокойные и без сомнения темные времена, я всегда отвечаю — был, его имя Вастерас.»
Заметки чужеземца, оставленные в храме, воздвигнутом в Сумеречной Пустоши служителями и послушниками близлежащих храмов Кассандры для заблудших путников.