И неутомимый Геракл мигом очутился на той стороне, поймал одну из коров, столпившихся над простертым Меноитом, и приволок ее к друзьям. Мечом Пирифоя он перерезал ей горло и наполнил кровью колчан и дорожную шляпу Тезея. Этой кровью Геракл пошел поить призраков, осужденных на вечные муки…
Жадно хлебнул дымящейся крови Тантал, и очи его наполнились благодарностью. Призрак, сидевший под скалой, прильнул к полному до краев теплой кровью колчану и долго не мог оторваться. От распростертого в ущелье Тития Геракл отогнал коршунов и также утолил его жажду. Были напоены и Салмоней, и Сизиф, и много других призраков, томившихся в царстве печали. Не знавший усталости герой спустился в другое ущелье, где на вертящемся колесе вечно жарился в огне один из страдальцев. Тезей и Пирифой увидели, что пламя, мигавшее оттуда, потухло. До них долетел чей-то радостный вздох облегчения…
Но вот Геракл вернулся к ним. Сердца пленников радостно сжались. Герой подошел к Тезею. Напряг мышцы, рванул — раз, два… и Пирифой увидел, как его товарищ был оторван от скалы и освобожден от цепей… Сын Алкмены подошел теперь к нему…
У пленника закружилась голова и потемнело в глазах. Мельком он видел, что к ним приближалась богиня мести, Немезида…
Потом он почувствовал, как охватил его крепко Геракл, прижимая к себе, старался оторвать от камня, к которому он прирос.
Пирифой почувствовал, как трещали мускулы Геракла, слышал его тяжелое дыхание. В ушах у пленника шумело. Он испиты вал страшную боль, но не решался вскрикнуть. И это продолжалось долго, долго…
Наконец Геракл отпустил его, чтобы перевести дух. Когда же герой хотел возобновить попытку, к ним подошла Немезида и грозным голосом произнесла:
— Остановись, сын Алкмены, если ты боишься прогневить своего отца. Человек этот осужден навсегда. Сын Иксиона, покушавшегося на Геру, не может рассчитывать на снисхождение богов. Внук Флегия, поджегшего храм Аполлона, не должен избегнуть положенной ему кары. Удались, Геракл, и не гневи бессмертных, иначе ты разделишь участь этого недостойного и никогда не увидишь родного дома и своей жены Мегары. Уже за то, что ты освободил без спроса Тезея и напоил кровью осужденных на муки, тебя ждет наказание. Не увеличивай его ослушанием! Это говорю тебе я, Немезида, дочь Ночи, сестра бога смерти!
— Оно, положим, что твоего брата я не боюсь. А он меня боится с тех пор, как я отнял у него Альцесту. Ну, да не в этом дело! Ты говоришь, что отец запрещает мне освобождать этого человека? Нечего делать, из воли отца я не выйду… Прости, несчастный, я ничего не могу для тебя сделать!..
Геракл взвалил на плечи дубину и намотал на руку цепь адского пса.
— Прощай, Пирифой! — сдавленным голосом, не подымая глаз, произнес Тезей.
И затем оба они скорым шагом двинулись к выходу из ада. Тезей шел не оглядываясь; но Геракл, перед тем как скрыться за поворотом, обернулся к убитому горем Пирифою и крикнул ему в утешение:
— А ты не унывай! Я поговорю еще с отцом.
И герои исчезли в ущелье…
Безумными глазами глядел им вслед Пирифой. Ему хотелось что-нибудь крикнуть вдогонку уходившим, но язык не повиновался. Ему хотелось еще раз взглянуть в лицо старому другу, который так безжалостно, его оставлял. "Хоть бы обнял меня на прощание!" — подумал покинутый сын Иксиона.
Кругом не было никого. Даже Немезида скрылась куда-то. И среди могильной тишины пронесся раздирающий душу вопль. За ним другой, третий… И рекой полились жалобы ослабевшего духом героя.
— О мать моя Дия, отец мой Иксион, зачем произвели меня вы на свет! Зачем ребенком не бросили меня на съедение орлам и лисицам в глубокую пропасть! — воскликнул он в отчаяньи.
Но внезапно над головой Пирифоя прогремел чей-то властный голос:
— Если бы я знал, что у меня родится такой малодушный сын, ни за что не взял бы я себе в жены золотоволосую Дию и теперь не испытывал бы стыда!
Пирифой поднял голову и взглянул на говорившего.
— Кто ты, называющий имя моей матери? — спросил он.
— Я сын Флегия, Иксион, никогда не уступавший богам. Я твой отец, отомстивший Зевсу за позор своей жены. Пусть олимпийцы выдумывают сказки о какой-то Нефеле, о призраке, который они мне подсунули вместо Геры. Я очень хорошо знаю, кого держал в своих объятиях… Да, Зевс, я отмстил тебе! Пусть я претерпеваю неслыханные муки на крутящемся раскаленном колесе, они ничто в сравнении с сознанием подвига. Я отомстил за себя, и за свою сестру Корониду, обиженную Аполлоном. Я отомстил за всех женихов, у которых боги похищали их возлюбленных; за всех мужей, которых обидели олимпийцы!
— Ты хорошо поступил, сын мой, — произнес новый старческий голос, принадлежавший выползшему из-под скалы призраку, к которому вместе с выпитой кровью вернулись силы, — я тоже отомстил за нее, поджегши храм обидчика, но ты превзошел меня. Ты отметил за все человечество, за все обиды, нанесенные ему бессмертными. Сын твой хотел идти по твоим стопам. Ему не удалось исполнить намерения, но лишь потому, что боги следили за каждым его шагом. Они боялись его. Боялись, видя в нем твоего сына… Не сердись на него, Иксион, и слушай. Помни мои слова также и ты, Пирифой. Владычество Олимпа не вечно, я это знаю. Вещие нимфы реки забвения говорили мне, что придет время, когда над бессмертными богами будут смеяться даже дети… Я не знаю, когда это будет. Знаю, что мне этого не увидеть. Не увидишь этого также и ты, мой страдалец Иксион. Ну, а Пирифой увидит — это я чувствую. Не падай духом, внучек, помни, что в тебе течет наша кровь, кровь героев!.. А теперь прощай, видишь, несутся эриннии, чтобы рассадить нас по местам!
— Прощай, мой сын! — прибавил от себя смягченным голосом Иксион. — А если тебя ждут мучения — вспомни об отце. Обещай мне не падать духом!
— Обещаю! — твердо произнес Пирифой вслед уводимым фуриями отцу и деду…
И он сдержал слово.
Насмешливо крича, плясали и кривлялись вокруг него Эвмениды. Низко наклонялись они; чтобы сказать ему на ухо что-нибудь о страсти его к Персефоне, а их змеи жалили его…
Опираясь на руку Адониса, проходила мимо него сама Персефона и, остановившись против пленника, прижималась к юному спутнику и обнимала его. Пирифой, стиснув зубы, смотрел на них, стараясь казаться равнодушным. А богиня, поглядывая иногда на Пирифоя своими темными, полными тайны глазами, целовала красавца, и золотые ожерелья тихо бряцали на ее груди…
Иногда она показывалась вдали на асфодиловом лугу, но уже рядом с супругом. Адонис в это время был на земле. Это охладило Пирифоя. Он почти перестал ревновать царицу ада…
Но сидеть ему было скучнее прежнего. Не приходил больше Меноит, развлекавший его, бывало, рассказами. Не с кем было ему поделиться своей грустью…
Время проходило и проходило, а Пирифой все сидел на холодном камне… Он стал уже равнодушен ко времени.
Много призраков близких и знакомых людей прошло мимо страдальца. Давно прошел его тестя, дряхлый Атракс. Один за другим шли лапифские старейшины, и он кивал им головой. Прошел окровавленный призрак певца Орфея, радостно стремившегося вновь увидеть свою милую Эвридику… Однажды, среди вереницы теней, Пирифой увидел Тезея, смущенно отвернувшегося от друга.
Мало-помалу знакомые лица перестали встречаться Пирифою в толпе призраков, подгоняемых кадуцеем Гермеса. И он заключил, что уже очень давно находится в царстве забвения.
И эринниям, вероятно, надоело его дразнить, ибо они оставили его в покое.
Однообразие и тишина царства мертвы х были еще раз нарушены шумным приходом одного молодого бога. Он был строен, румян, и веселая улыбка играла на его лице.
Одежды на нем не было никакой. Лишь золотистые кудри были украшены тяжелыми гроздьями винограда. В левой руке у него был тирс, в правой — чаша с ароматным светлым вином. Адские девы с почтением расступались перед красивым богом, а он со смехом брызгал в них пеной душистого вина из своей золотой неиссякаемой чаши.
— Кто ты, божественный юноша? — осмелился спросить Пирифой, когда тот проходил мимо него.
— Я сын Семелы от Зевса. Имя мое Дионис. Я даю миру покой и блаженство. Теперь я иду в область мрака, чтобы вывести оттуда свою мать и поселить ее на Олимпе… А ты кто такой? Впрочем, что мне за дело до этого! Ты страдаешь, и этого довольно. Пей из моей чаши, и обретешь блаженство забвения.
И юный бог поднес чашу к губам Пирифоя.
Сладкая прохладная жидкость приятно освежила уста пленника; у него зашумело в голове, своды Тартара заплясали перед его глазами, и он погрузился в глубокий сон.
Дионис улыбнулся ему своей загадочной улыбкой и пошел дальше, весело помахивая тирсом. Он шел к золотистому дворцу Гадеса. Мрачный бог сам вышел ему навстречу с прекрасной Персефоной… Звуки флейты весело приветствовали юного бога. Радостно звучали ему навстречу тимпан и бубны…
Пирифой не видел возвращения торжествующего бога из области мрака. Не видел он тени прекрасной Семелы, с гордостью шедшей за сыном. Он спал так крепко, что забыл обо всем…
Много снов видел Пирифой. Много новых подвигов совершил он. Много пережил старых. Снилась ему Эллада. Залитые солнцем скалы, пыльные оливы, гордо шумящие сосны в ущелье Киферона, блеяние коз, пение птиц, плеск многошумного моря… Снилась ему свадьба с Гипподамией. Свалка с кентаврами среди скал Пелиона. Свист рассекающих воздух дубин, лязг мечей, топот копыт и рев разъяренных разбойников… Он видел, как недалеко от него пал Кеней, задавленный тяжелыми соснами, как один за другим валились разбойники под взмахами его тяжелого копья… И спящий герой шевелился во сне, сжимая кулаки, хмуря брови…
Но сны мало-помалу теряли яркость. Ему казалось, что на землю спустились сумерки… Он лежит на холме и смотрит, как мимо проходят толпы неизвестных людей. Язык их становится для него все менее понятным, одежда все более незнакомой. Среди непрерывно идущих попадаются целые толпы в чуждом вооружении. Люди эти дерутся между собой. Дерутся, как звери, безжалостно добивая раненых, призывая себе на помощь неизвестных Пирифою богов…
Какие-то гигантские страшные звери с рогами, растущими изо рта, и с башнями на спинах движутся в пестрой процессии. В башнях сидят люди в неведомых одеждах. Смуглолицые женщины с выдающимися бедрами и грудью, с лоснящимися от масла косами и самодовольным взором, едут, полураздетые, на колесницах. И из-за них идет та же резня. Вокруг колесниц толпятся люди с безумными взглядами и, убивая друг друга, устремляются к самодовольным разряженным самкам. Колесницы едут по окровавленным трупам. А резня все продолжается… И она тянется так долго, что давно уже надоела Пирифою и становится ему противной.
Ему чудятся реки крови… Какой-то красный туман, в котором он плавает и носится, как осиротевшая птица. Туман полон странного смутного гула. Чьи-то раздирающие душу вопли и проклятия доносятся до его слуха, смешиваясь с непонятными гимнами… Лязг цепей и подавленный хрип… Пирифой чувствует запах крови, острого женского пота и тяжелых восточных ароматов. Дышать становится тяжело… И эта мука тянется так долго, долго….
Красный туман сгущается и темнеет… Пирифой снова видит себя в царстве Гадеса. Только царство это стало больше и шире. Низкие прежде своды поднялись до темных небес, на которых не сверкает ни одной звезды.
Лета, асфодиловый луг и роща Персефоны исчезли. Остались одни только бесформенные скалы, повитые красноватым туманом.
Туча призраков со стонами и воплями носится в воздухе.