Тэвисток-хаус,
8 декабря 1851 г.
Дорогой Уилс!
Никак не могу начать рождественскую статью и после тщетных усилий отправляюсь прогуляться.
Посылаю Вам рукописи, находящиеся у меня, и книгу от Уиллиса (Вы за нее заплатили?), по которой, по-моему, Морли может сделать хорошую статью о науке во времена наших предков. Не согласен с Вами относительно статьи Лоу. Прочитав ее сегодня утром, прежде чем возвратить, я пришел к заключению, что она разумна, полезна и совсем в нашем духе. Посылаю ее Вам для набора под новым названием.
Мне кажется, что для рождественского номера существенны не столько конкретные частности, сколько мягкая игра воображения, которая найдет отклик у многих читателей. Вот над чем я и тружусь. Если это мне удастся, то статья не будет длинной.
Очень обязан Вам за информацию из суда лорда-канцлера. Я, по-видимому каким-то чутьем, определил число стряпчих, но скромно ограничил мои издержки сорока - пятьюдесятью тысячами фунтов.
Я не получил корректуру статьи Сиднея без купюр. Пришлите мне ее.
Преданный Вам.
261
СЭРУ ЭДВАРДУ БУЛЬВЕР-ЛИТТОНУ
Тэвисток-хаус,
воскресенье ночью, 15 февраля 1852 г,
Дорогой Бульвер!
Я уехал из Ливерпуля сегодня в четыре утра и так ослеплен всеобщим возбуждением, газовым светом, развевающимися носовыми платками и шляпами, что еле вижу написанное, и все же не могу лечь спать, не рассказав Вам о нашем триумфе. Даже принимая во внимание всевозможные крупные издержки и расходы, я считаю, что мы можем заприходовать не менее тысячи фунтов только за это турне. Более того, необычайный интерес, проявленный "славным народом Англии" к самой затее "Гильдии" в этих гигантских муравейниках, и восторженное одобрение, высказанное там, убеждает меня, что мы можем добиться своего, если только будем верны и преданны своему детищу. Общественное признание нашей идеи таково, что я не могу этого передать Вам в полной мере. Я твердо верю, что мы ухватили удачу за хвост и она еще вознесет нас очень высоко. Я говорю не о себе одном, а обо всех нас и в первую очередь о Форстере, который был ошеломлен поразительным воодушевлением в этих больших городах. Говорить Вам (особенно после Вашего милого письма), что бы я дал, лишь бы видеть Вас здесь, ни к чему. Но я вполне серьезно могу сказать, что все зрелища мира блекнут в моих глазах перед картиной трехтысячной толпы, охваченной единым желанием и все же не знающей, как бы еще выразить свое одобрение, сказать тебе, насколько ты прав, поддержать тебя в твоем начинании. Пьесу понимают (играли ее гораздо лучше, чем в тот раз, когда Вы смотрели) так же хорошо, как Вы сами. Ничего от них не ускользнуло. Когда представление окончилось, все встали, учинив от восхищения целую бурю оваций, а манчестерцы послали за нами в Ливерпуль приглашение, в котором уведомляют, что если мы вернемся к ним в мае, когда будем играть в Бирмингеме (что мы, конечно, сделаем), то они с восторгом заполнят вновь Фритрейд-холл. Прием, оказанный ливерпульскими тори, был в равной мере восторженный. Мы играли два вечера подряд, в зале, набитом до потолка, - я могу сравнить его только с оперой в Генуе или Милане. Затем нам дали пышный обед в ратуше, и он не отличался по выражению чувств от предыдущего приема. Я рассказал о том, что мы решили делать (когда был провозглашен тост за "Гильдию!"), и это было встречено столь благородным и великодушным стремлением ободрить и поддержать нас, что мне останется только сгореть со стыда, если я когда-нибудь хоть на миг усомнюсь в нашем деле.
Я ручаюсь за Бирмингем - за любой крупный промышленный город, какой бы мы ни избрали. Мы завоевали такую поддержку нашей идее, какой не смогли бы завоевать за долгие годы упорного труда. Что касается материальной поддержки, то всего за неделю мы собрали столько средств, сколько едва ли можно было собрать за пятьдесят лет. Не могу передать Вам, что чувствовал Форстер (который не был в Ливерпуле, и потому в ушах его не звенят сейчас бурные овации) с той минуты, как прибыл в Манчестер. Поверьте мне, мы можем совершить блестящую поездку по всей северной Англии и Шотландии, если понадобится - не только ради сборов, но чтобы завоевать всеобщую симпатию.
Я так счастлив, что, начиная со вторника, еле сдерживаю слезы. Могу поручиться, что вся наша труппа готова отправиться со мной хоть на Северный полюс, если я приведу для этого веские доводы.
Я настоятельно прошу разрешить вопрос - стоит ли нам сейчас устанавливать срок, когда прервать нашу работу. Я еще буду думать над этим до нашей встречи в субботу, но уже сейчас склонен объявить труппе, что мы должны продолжать турне, теперь, когда большие города открыты для нас.
Надеюсь, я не настолько утомлен, чтобы Вы не могли разобрать это письмо. Я занят почти непрерывно и днем и ночью целую неделю, и боюсь, что почерк мой оставляет желать лучшего. Но во всех прочих отношениях я чувствую себя великаном, спрыснутым живой водой.
Вся труппа собирается обедать со мной в понедельник, 1 марта, в четверть седьмого. Я не пригласил Вас, опасаясь, что Вы еще неважно себя чувствуете.
Так помните, мы встречаемся в субботу.
До субботы и впредь преданный Вам.
262
УИЛСУ
Тэвисток-хаус,
28 февраля 1852 г.
Дорогой Уилс!
...Что касается моей кандидатуры в парламент, то для меня при работе над новой книгой это просто невозможно.
Будь я занят только "Домашним чтением", я, возможно, решился бы, но сейчас одна мысль об этом повергает меня в трепет. И, право, по-моему, намного полезнее (и куда приятнее) оставаться в своей сфере деятельности, чем быть среди горланов и скучных говорунов св. Стефана *.
Всегда преданный Вам.
263
ДЖОНУ ХИЛЛСУ
Тэвисток-хаус,
28 февраля 1852 г.
Дорогой сэр!
Я отложил рукопись о лечении душевнобольных до того времени, когда наконец смог освободиться от огромного количества уже набранного материала для "Домашнего чтения", который было совершенно необходимо разобрать, чтобы получить возможность ознакомиться с ною обстоятельно.
Теперь я внимательно прочитал статью. Мои пометки относятся не к общим достоинствам или недостаткам этой статьи, а лишь к соображениям о ее пригодности для помещения в моем журнале.
По изложению самого материала рукопись слишком длинна. Если бы мы стали разрабатывать каждый вопрос таким образом, то не смогли бы даже сверстать номер. Статья слишком дидактична, и изложение местами ведется вокруг да около, вместо того чтобы прямо подойти к существу дела. Напечатанная в таком виде, она сможет заинтересовать лишь немногих из очень большого числа читателей и наверняка скажется отрицательно на номере, в котором появится. Я считаю, что ее можно сократить по крайней мере на треть, и тогда она послужит своей цели гораздо лучше, чем в несокращенном виде.
Я был бы рад принять ее и сократить, не нанеся ущерба никаким принципиальным положениям автора, если бы имел на то его санкцию. Но поскольку ее нет и помня, что автор был не вполне удовлетворен в аналогичном случае, имевшем место ранее, я предпочитаю не прикасаться к ней и предоставить ему возможность забрать ее в нетронутом виде, если он этого пожелает. Вступать в дискуссию по таким частным вопросам совершенно невозможно - это поглотило бы у меня всю жизнь, даже если бы я не занимался ничем другим. Я могу ответить на доверие автора лишь искренним желанием полностью оправдать его, если он предоставит мне полную свободу действий. Если же нет, я предпочту без всякого конфликта отклонить ее, хотя я и очень заинтересован в таком материале и вполне понимаю требование автора считаться с ним.
Преданный Вам.
264
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
17 марта 1852 г.
...Вы увидите из посылаемого мной письма, что Проктер придерживается того же мнения, что и я. И все же я сегодня перечитаю все места, где описан этот персонаж, и смягчу отдельные слова и выражения...
265
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
18 марта 1852 г.
...Я снова тщательно просмотрел все касающееся этого образа и, по-моему, значительно уменьшил сходство *. К тому же я изменил имя Леонард на Гарольд. Я не вправе причинять Ханту боль и настолько полон решимости не делать этого, что прошу Вас еще раз прочитать эти гранки и отметить то место, где сходство, по-вашему, особенно заметно. После этого я внесу поправки...
266