Окончив свою книгу и рождественский номер и встряхнувшись после двух лет работы, шлю Вам свой ежегодный привет. Как вы себя чувствуете? Как всякий астматик, без сомнения, ответите Вы; но, как философски говаривал мой покойный отец (он тоже страдал астмой, однако при этом был самым жизнерадостным человеком на свете), "я думаю, у каждого что-нибудь должно быть не в порядке, а я люблю знать, что именно".
Мы в Англии стонем под игом разбойников-мясников, которое стало уже таким тяжелым, что я предвижу сопротивление со стороны среднего класса, а в перспективе некий союз для уничтожения посредника между производителем и потребителем, как только он появляется (а это происходит всюду). Мор скота отговорка для мясников, - несомненно, усилился. Однако, убедившись, что большая часть павших или забитых животных - коровы, а также что рост цен в мясных лавках никак не соответствует рыночным ценам, поневоле приходишь к заключению, что публика погибла. Деятельность комиссии оказалась весьма слабой и бесплодной (довольно обычное явление в Англии) и все только и делают, что пишут в "Таймс".
Если американцы в скором времени не втянут нас в войну, то это будет не по их вине. Их чванство и бахвальство, их притязания на компенсацию, Ирландия и фении, Канада - все это внушает мне мрачные предчувствия. Несмотря на утвердившуюся неприязнь к французскому узурпатору, я считаю, что его всегдашнее стремление вызвать раскол в Штатах было разумно, а что мы всегда поступали неразумно и несправедливо, норовя "отдать хотел бы под надзор не смею" *.
Восстание на Ямайке * тоже весьма многообещающая штука. Это возведенное в принцип сочувствие чернокожему - или туземцу, или самому дьяволу в дальних странах - и это возведенное в принцип равнодушие к нашим собственным соотечественникам в их бедственном положении среди кровопролития и жестокости приводит меня в ярость. Не далее как на днях в Манчестере состоялся митинг ослов, которые осудили губернатора Ямайки за то, как он подавлял восстание! Итак, мы терзаемся за новозеландцев и готтентотов, как будто они то же самое, что одетые в чистые рубашки жители Кэмбервелла и их можно соответственно укротить пером и чернилами. А Эксетер-холл держит нас в унизительном подчинении миссионерам, которые (разумеется, за исключением Ливингстона) до смерти всем надоели и ухитряются испортить любое место, в которое попадают.
Из всех видимых доказательств скверного управления страной наиболее разительным представляется мне наша неосведомленность о том, что происходит в сфере деятельности нашего правительства. Что подумают будущие поколения о чудовищном индийском мятеже, о подготовке которого никто не подозревал, пока целые полки не восстали и не перебили своих офицеров? Неделю назад наша бюрократия полухвастливо-полунасмешливо отвергла бы даже мысль о том, будто в Дублинской тюрьме нельзя содержать политического заключенного. Если бы не чрезмерное нетерпение и поспешность чернокожих Ямайки, все белые были бы истреблены, даже не успев заподозрить неладное. Laiser-aller и британцы никогда, никогда, никогда! *
Тем временем, если бы Ваша честь соизволили посетить Лондон, Вы увидели бы, как из Темзы на Миддлсекском берегу вырастает большая набережная - от Вестминстерского моста до Блэкфрайерс. Это действительно замечательное сооружение, и оно действительно подвигается вперед. И сверх того, обширная система канализации. Тоже действительно замечательное сооружение, а тоже действительно подвигается вперед. И, наконец, хаотическое нагромождение железных дорог во всех возможных и невозможных направлениях, без всякого общего клана, без всякого общественного надзора, огромная трата средств без всякой ответственности и контроля за исключением акта лорда Кэмпбелла. Подумайте о той катастрофе, в которой я чудом остался невредим. Перед поездом, который, как всем известно, мчится с бешеной скоростью, начальник партии железнодорожных рабочих велит снять рельсы. Поезд меняет свое расписание каждый день вместе с приливом и отливом, а железнодорожная компания даже не снабдила этого начальника часами! Лорд Шефтсбери * прислал мне письмо, в котором спрашивает, не думаю ли я, что следует обязать железнодорожные компании возвести крепкие стены на всех мостах и виадуках. Я, разумеется, ответил ему, что такой сильный удар вдребезги разнесет любое сооружение, и добавил: "Спросите министра, что он думает о тех членах палаты общин, которые голосуют в интересах железных дорог, и скажите ему, что он боится тронуть их пальчиком, дабы не потерять большинства".
Я, кажется, ворчу, однако нахожусь в превосходном расположении духа. У меня и у наших все, слава богу, хорошо. Правда ли, что Таунсхенд последнее время живет еще более уединенно, чем обычно? Он пишет мне, что ему лучше и что у него "появился аппетит". Это мне не нравится.
Вчера ночью мой садовник наткнулся в саду на какого-то человека и выстрелил. В ответ на эту любезность злоумышленник пребольно пнул его ногою в пах. Я бросился в погоню со своим огромным догом. Злоумышленника я не нашел, но с великим трудом удержал собаку, которая норовила разорвать в клочья двух полисменов. Они приближались к нам со своей профессиональной таинственностью, и я поймал собаку в ту минуту, когда она хотела вцепиться в глотку весьма почтенного констебля.
Моя дочь Кэт и ее тетка Джорджина шлют Вам нежный привет. Кэти и ее муж собираются провести эту зиму в Лондоне, но я сильно сомневаюсь, выдержат ли они это (они оба очень болезненные).
Здесь две недели был страшный ветер, но сегодня день совсем весенний, и возле коттеджей рабочих расцвело множество роз. Из окна, у которого я пишу эти строки, мне виден стоящий на якоре "Грейт Истерн"; вид у него довольно скучный и унылый. Мне кажется, что в густом столбе дыма, поднимающемся из трубы Чатамских верфей, где строят железные корабли, гораздо больше смысла.
Неизменно преданный Вам.
155
СЭРУ ЭДВАРДУ БУЛЬВЕР - ЛИТТОНУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
среда, 10 января 1866 г.
Дорогой Бульвер-Литтон,
Вчера я получил книгу и испытал невыразимое удовольствие, читая ее весь вечер. Когда далеко за полночь я закрыл ее, у меня в голове роилось множество очаровательных видений, а сегодня, когда я перечитал ее вновь, их стало вдвое больше.
Мое ухо тотчас усвоило ритм. Когда ритм менялся, я так же легко отзывался на его изменения. Настолько легко, что я не могу представить себе ни один из рассказов в каком-либо ином изложении. Я говорю об этом потому, что обычно с трудом воспринимаю ритмические новшества и до сих пор вынужден отделять мысли некоторых наших друзей от формы, в которую они облечены, совершенно отделять форму от содержания и выражать эти мысли по-своему.
Необыкновенная красота, живописность и цельность "Тайного пути" так захватили меня вчера, что перед сном я вернулся к своей первой любви, а после завтрака вернулся к ней снова. Аргиопа вытеснила из моего сердца всех своих соперниц. Когда жрец вводит ее и она берет чашу, ее нельзя сравнить ни с одной из женщин на земле. Но самое повествование, четкость и яркость красок, полет фантазии и в то же время сжатость и точность - все это меня _изумляет_! Поверьте, я никогда не читал ни одного рассказа - независимо от того, в какой манере он написан, - который бы до такой степени поразил меня этими качествами, не говоря уже об его обаятельной нежности и изяществе. Я так ясно и живо представляю себе Смерь, и Сизифа за столом, как будто заглянул в окно и увидел их вместе, а последние двадцать строк этого стихотворения просто великолепны. Мне кажется, что труднее всего было рассказать повесть "Сын Орлада", ибо эта легенда в той или иной форме самая известная из всех... Жертва жены Милста и картина храма в Сидиппе следующие две наиболее замечательные вещи из нового сонма видений, которые окружали меня вчера вечером. Однако если я буду продолжать, то никогда не кончу.
Не сомневаюсь, дорогой мой друг и возлюбленный собрат по искусству, что все горячо откликнутся на Ваш труд (я называю его трудом, ибо вижу, каких бесконечных усилий он Вам стоил), на эту огромную работу. Я едва ли ошибусь, утверждая, что "Тайный путь" завоюет всеобщие симпатии и привлечет читателей остальных произведений, содержащихся в этом томе, которых Вы не смогли бы очаровать без этого торжества романтики. Чем дальше они будут продвигаться, тем сильнее Вы их покорите. Быть может, они по-своему так же верны своей первой любви, как и я, но Ваш труд увлечет их и заставит оценить поразительное разнообразие и богатство остальных произведений, содержащихся в этом томе. В противном случае определенный разряд читателей был бы не способен дать им справедливую оценку. Я не пророк, если это не "Тайный путь" для необразованных тысяч, а также для душ образованных читателей.
Искренне восхищенный Вами.
156
МИССИС БРУКФИЛД *
Редакции журнала "Круглый год",
вторник, 20 февраля 1866 г.
Милая миссис Брукфилд,
Прочитав Вашу рукопись (что мне следовало сделать раньше, но я был болен), пишу Вам о ней несколько слов. Во-первых, коротко о том, что она не подходит для нашего журнала. Во-вторых, более подробно о достоинствах самого романа.
Если Вы возьмете часть романа и разрежете ее (мысленно) на маленькие кусочки, на которые нам пришлось бы разделить ее только для номеров, выходящих в течение одного месяца, Вы тотчас же (я уверен) убедитесь в невозможности печатать Ваш роман еженедельными выпусками. Построение глав, способ введения действующих лиц, развитие сюжета, места, на которые придутся главные события, - все это совершенно исключает подобную операцию. Ведь после нее будет казаться, что действие никогда не начнется и нисколько не подвигается вперед. Для того чтобы преодолеть невероятные трудности, связанные с этим видом публикации, необходим специальный план. Я легко продемонстрирую Вам, насколько он труден и неблагодарен, попросив Вас перелистать любые два еженедельных выпуска "Повести о двух городах", "Больших надежд", романа Бульвера, Уилки Коллинза, Рида или "На скамье подсудимых" и обратить внимание на то, как терпеливо и скрупулезно нужно было планировать эти отрывки, чтобы впоследствии они могли слиться в единое целое.
Что касается самого романа, должен честно сказать, что ценю его очень высоко. Стиль его особенно легок и приятен, бесконечно выше среднего уровня и иногда напоминает мне лучшие произведения миссис Инчболд *. Характеры обрисованы необыкновенно точно, с редкостным сочетанием тонкости и правдивости. Это особенно заметно в образах брата и сестры, а также миссис Невилл. Но меня удивляет то обстоятельство, что Вы все время торопитесь (хотя и не продвигаясь вперед), рассказывая свой роман _как-то стремительно, не переводя дыхания, от своего собственного имени, тогда как люди должны были бы говорить и действовать сами за себя_. Я всегда был убежден, что если я поставил людей разыгрывать пьесу, то это, так сказать, уже их дело, а не мое. В этом случае, если Вы действительно подготовили значительную ситуацию вроде смерти Бэзила, искусство обязывает Вас извлечь из нее как можно больше. Такая сцена сама по себе должна составить главу. Врезавшись в память читателя, она будет чрезвычайно способствовать успеху книги. Представьте себе, что Вы излагаете это печальное событие в письме к другу. Разве Вы не напишете, как Вы шли к больному по шумным многолюдным улицам? Разве не расскажете, как выглядела его комната, происходило ли это днем или ночью, было ли на небе солнце или луна и звезды? Разве вы не запомнили бы, какое сильное впечатление произвела на Вас минута, когда Вы в первый раз встретили взгляд умирающего, и какие странные контрасты поразили Вас вокруг? Я не хочу, чтобы в романе Вы рассказывали об этом _сами_, но я хочу, чтобы это в нем было. Вы извлекли из этой ситуации не больше того, что можно было сделать в каком-нибудь оглавлении или театральном либретто, в которых кратко изложено содержание трагедии.
Если говорить о чисто техническом мастерстве, то, по-моему, все главы должны быть короче. Кроме того, Вам следует тщательнее отделать переходы от повествования к диалогу и обратно. Далее, Вы должны взять на себя труд припомнить главные вехи Вашей повести и сделать эти места отчетливее и рельефнее всех остальных. Но даже после этих изменений я не уверен, что роман привлечет к себе заслуженное внимание, если его напечатать хотя бы такими ежемесячными частями, какие позволяет объем "Фрэзера". Даже если роман оживить таким образом, отдельные его части, на мой взгляд, не произведут должного впечатления. По-моему, он построен так, что его нужно читать "в один присеет". Если издать Ваш роман в двух томах, он, мне кажется, вполне сможет претендовать на успех и, по всей вероятности, заслужит признание. Но я полагаю, что его следует тщательно отшлифовать, о чем я уже упомянул (и это не внешнее украшение, а нечто совершенно необходимое для настоящего произведения искусства).
Постарайтесь не возненавидеть меня. Я могу позволить себе, чтобы меня ненавидели некоторые люди, но я недостаточно богат для того, чтобы предоставить эту роскошь Вам.
Искренне Ваш.
157
ЭРНЕСТУ ХАРТУ *
...Ежегодная встреча, от которой я никак не могу отказаться, помешает мне присутствовать на собрании в будущую субботу и (следовательно) поддержать резолюцию. Я знаком с положением неимущих больных в работных домах не со вчерашнего дня, и я давно уже стараюсь своим пером привлечь к ним внимание и сочувствие. В Англии мало ненормальных явлений, которые казались бы мне такими же ужасными, как никем не контролируемое существование множества богаделен вместе с постоянно распространяющимся привычным недоумением по поводу того, что бедняки предпочитают заползать в углы и умирать там, нежели гнить и разлагаться в этих отвратительных притонах...
Вы знаете, каковы эти заведения, и мужественно заявляли о том, каковы они, и Ваши слова пробудили не менее семерых знатных спящих *. Если будет объявлена какая-либо подписка для достижения целей нашей ассоциации, не откажите в любезности подписать меня на двадцать фунтов...
158
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
"Февраль" 1386 г.
...Некоторое время я чувствовал себя очень плохо. Ф. Б. написал мне, что при таком пульсе, как у меня, совершенно необходимо проверить сердце. "Недостаток мышечной энергии в сердце", - сказал Б. "Всего лишь повышенная раздражимость сердца", - сказал приглашенный на консультацию доктор Бринтон с Брук-стрит. Я ничуть не огорчился, ибо заранее знал, что все это, без сомнения, вызвано одной причиной, а именно, ослаблением какой-либо функции сердца. Разумеется, я не настолько глуп, чтобы полагать, будто за всю свою работу не понесу хоть какого-либо наказания. Притом я уже некоторое время замечаю, что стал менее бодрым и жизнерадостным, другими словами - изменился мой обычный "тонус". Однако возбуждающие средства уже привели меня в норму. Поэтому я принял предложение Чеппеллов с Бонд-стрит читать "в Англии, Ирландии, Шотландии или в Париже" в течение тридцати дней по пятьдесят фунтов за вечер; причем они берут на себя всю деловую сторону и оплачивают все личные расходы - в том числе и путевые издержки - мои, Джона и осветителя сцены, и стараются извлечь из чтений все, что можно.
Кажется, я начну в Ливерпуле в четверг на пасхальной неделе, после чего приеду в Лондон. Собираюсь читать в Челтенхеме (на свой собственный страх и риск) 23-го и 24-го этого месяца. Жить буду, разумеется, у Макриди.
139
УИЛКИ КОЛЛИНЗУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
вторник, 10 июля 1866 г.
Дорогой Уилки,
Я очень внимательно прочитал пьесу *. Интрига построена превосходно, сжатость пьесы просто замечательна, а диалог на редкость выразителен, остроумен, характерен и драматичен.
Однако из этой вещи никак невозможно искоренить и устранить риск. В ней рискованны почти все ситуации. Я не могу себе представить, чтобы английская публика способна была принять сцену, где мисс Гвилт в платье вдовы отрекается от Мидвинтера. А если даже эта сцена и пройдет, то все равно последнее действие в санатории не пройдет никогда. Все эти ситуации можно провести на настоящей сцене с помощью настоящих живых людей лицом к лицу с другими настоящими живыми людьми, которые будут о них судить, - все эти ситуации можно провести лишь в том случае, если Вам удастся _возбудить интерес к какому либо невинному существу, которое они ставят под угрозу, при условии, что это существо - молодая женщина_. А здесь нет никого, к кому можно было бы возбудить интерес. Кто бы ни играл Мидвинтера, он все равно не сможет вызвать этот спасительный интерес. Безнравственность всех остальных ничем не уравновешивается, и риск возрастает прямо пропорционально ее искусному нагромождению.
Я не хуже Вас знаю, что это - всего лишь мнение одного человека. Однако я твердо уверен в том, что досмотреть пьесу до конца публика не сможет, и потому не был бы Вашим другом, если бы закрыл на это глаза. Я представляю себе эту вещь на сцене. Затем я меняю свою точку зрения и играю сначала Мидвинтера, а затем мисс Гвилт. В обоих случаях запутанное и двусмысленное положение приводит меня в совершеннейший ужас, и я чувствую, что сыграть эти сцены не под силу не только мне, но даже никому из ныне живущих профессиональных актеров и актрис.