Корсунь привлекал к себе внимание многих путешественником и купцов со всего света. Он на многие годы стал звездой всей Таврии. Вереницы караванов спешили навестить непокорный город, взойти на его улицы, купаясь в неге бассейнов и фонтанов. Эллины, ромеи, дарийцы, оседлые хазары жили здесь бок о бок, образуя неслыханную смесь культуры и языков. Белые стены усадеб были похожи друг на друга, словно их ваяла рука одного скульптора. При каждом доме имелся земельный надел. Взращивали в основном виноград, орехи, да злаки. Многое из того, чего мог пожелать человек, земля давала сама — лишь протяни руку.
Белоглазый еще при первом визите под стены Корсуня понял, что ему не взять нахрапом дом купца, что завладел его женами. Затевать бессмысленное кровопролитие претило его чести, а торговаться с человеком, который специально отправил за тридевять земель охотников за рабами, казалось еще более глупым. Каждую ночь чудь приходил под стены проклятой темницы. Он скользил по крышам, укрываемый объятиями верной ночи, скрывался в тени улицы, иногда даже пробирался в глубь жилищ людей. Гату сознавал, нужно найти ключик к этой дверце, а не пытаться выбить ее плечом. И, конечно, он боялся. Боялся прежде всего за любимых родичей. Не ровен час, хозяину наскучит их неприязнь и упрямство, тогда не миновать беды. Белоглазый страшился и того, что жен могут посечь, напади он на людей ромея в открытую.
Каждое утро чудь возвращался в свою пещеру, жевал вяленную баранину, заедая инжиром. Затем спал весь день, вздрагивая от каждого шороха, словно нечистая душа в ожидании лиха. Ветер стал привычен, словно сосед. Порой он легко шептал свои песни, покачивая листья, а иногда завывал будто леший, гуляя по стенам расселины. Снова и снова Гату проникал в спящий город, выискивая лазейку, обдумывая способ похищения родичей. И однажды чудь его нашел. Сколько ниточке не виться, да только все одно конец сыщется.
Ночь была безлунна и черна. Даже света звезд не видать. Все небо еще с утра было затянуто тяжелыми грозовыми тучами. Когда те проливались, серая бесконечная хмарь заполоняла собой всё и вся. В воздухе пахло свежестью и мокрой землей. Журчание ручейков, стекающих с крыш по глиняным желобкам, ворчливым многоголосным гомоном разносилось по округе. Чудь уже четверть часа лежал на крыше, прижавшись всем телом и не шевелясь. Его глаза были закрыты, а ладони плотно прилегали к кровле. Белоглазый зрел сквозь камень.
В усадьбе было множество комнат. То был богатый дом, один из первых в Корсуне. Гату уже по памяти знал расположение крыла, в котором держали его родичей. Но в ту ночь его внимание было приковано к иной комнатушке. Просторная спальня казалась вычурной в каждом своем элементе. Тут тебе и зеркало с бронзовой оправой с изображениями русалок, и резные сундуки с заморской парчой с востока, пола не сыскать от густого ворса бусурманских ковров, а кровать столь велика, что в ином доме и не поместилась бы. Среди всего этого великолепия восседал отрок лет четырнадцати иль около того. Звали его Клетес. Надобно сказать, парнишка тот был ликом красив, да статен. Голубые глаза, прямой нос, словно из гипса вытесан, пышные губы, аки у девицы. Сложен тоже справно, плечи широкие, а талия стройная. Черные кудрявые волосы аккуратно пострижены, чуть ниже затылка.
Отрок явно маялся от скуки, а Гату наблюдал за ним не первую ночь. Иногда парень водил к себе в опочивальню девок из рабынь, а порой развлекался тем, что разукрашивал тумаками рожу кому из мужичья, тоже невольников. Сложно сказать, что именно в нем с первого взгляда не понравилось белоглазому. Еще даже до того, как увидел он, чем живет отрок тот. Какая-то неуловимая червоточина зияла в душе на вид справного мальчишки, искажая его деяния, и омрачая каждое слово и поступок душком зловония.
Белоглазый неспроста отметил его среди прочих. К чудским жёнам отрок проявлял не меньший интерес, чем к потехам со служанками. Однажды он даже решился выкрасть одну из них на время, чтобы позабавиться в опочивальне. Вышло совсем не так, как парень ожидал. Втолкав в спальню деву по имени Шерра, он победоносно запер дверь на замок, в предвкушении услады. Но едва он поднял взгляд на спокойные сапфировые глаза, то понял, что сам загнал себя в ловушку. Чудь ничего не говорила, но смотрела так, что парень едва портки не обмочил. Внезапно свет вокруг нее стал тускнеть, словно выгорая. Погасли свечи, с грохотом захлопнулись ставни. В кромешной тьме не было ничего кроме взгляда сапфировых глаз с вертикальным зрачком. Не помня себя от страха, отрок пал ниц, заламывая руки и тихонько подвывая от охватившего его ужаса.
— Наигрался? — прошептала чудь тягучим и низким голосом.
— Да, — поспешно закивал мальчишка, согласно тряся кудрями.
Больше отрок к чуди не совался, а крыло, в котором содержали диковинных дев, обходил стороной. Тут можно добавить, что его отец был не чета сыну, мужик поумней. Он и сам был не дурак поглазеть на баб, особливо на необычных, да и не только поглазеть. Однако чудских жён почтенный Ревокат заказал не для услады глаз, али плотских утех. Невольничьи рынки постепенно отходили в прошлое. Торговлю рабами все сложнее было оправдывать, особенно ежели хочешь податься в белокаменные палаты, скажем, Константинополя. Но как ни крути спрос на особый товар имелся всегда. Ревокат знался с нужными людьми, которые могли отвалить не один сундук золотом за служанку, какой нет ни у одного султана, иль короля. Он ждал корабля.
Ночь была безлунна и черна. А Гату лежал на брюхе, закрыв глаза, и следил за каждым движением Клетуса. Мальчишка изнывающий от скуки и купающийся в роскоши давно к чему-то готовился. Белоглазый не раз отмечал, что он украдкой прячет в своих покоях необычные вещи. То высушенное крыло летучей мыши за ковер сунет, то мешочек с костным песком в сундуке сокроет. И много же он стащил к себе всякого. Вестимо одно — колдовать дуралей удумал. Такую возможность нельзя было упускать. Чудь недаром изучал мальчишку, колдовской силы в нем отродясь не водилось. Зато гонору уж нашлось в достатке, что на пару-тройку таких хватило бы.
Клетус дождался полночи. Выглянул в окно, затем, приоткрыв дверь, осмотрел коридор. Никого. Постояв с минуту в неуверенности, он снова высунулся наружу.
«Боишься, гадёныш, — догадался чудь. — Измыслить-то измыслил, а как до дела, сразу столбняк одолел».
Мальчишка взаправду был жутко перепуган. Белоглазый чуял его страх, перемежающийся с возбуждением. Сердце отрока колотилось, а ноги едва ль не отнимались. Пошатываясь, он прошел вдоль своих покоев, доставая из тайников чародейские ингредиенты. Откинув с пола ковер в центре комнаты, Клетус опустился на колени перед мудрёным рисунком. Он состоял из трех сфер, пересекавшихся между собой. В три обрасти с дальнего края он последовательно установил чашу с горстью земли, чашу с водой и чашу с маслом, которое зажег. В три области внутри фигуры мальчишка положил крыло летучей мыши, воронью лапку, крошечный окровавленный язык.
«Кошачий язык — пропуск за грань, — пронеслось в памяти Гату. — Ты еще и животин, стало быть, мучаешь».
Клетус замер, не решаясь достать последний ингредиент, который следовало уложить в центр фигуры, где уже ждала своего места пустая чаша. Он потянулся за пазуху, как вдруг порыв ветра бесцеремонно выбил ставни одного из окон. Пламя облизывающее горящее масло, хищно задрожало, разбрасывая сполохи света и усиливая пляску теней на стенах. Мальчишка чуть не вскрикнул от неожиданности, насилу совладав с собой. Подскочив к окну, он снова выглянул наружу, еще более неуверенно, чем ранее. Никого. Только безразличный ветер постукивает ставнями. Заперев окна на засов и дважды его проверив, горе-колдун вернулся к ритуалу.
Он никак не мог решиться. Наконец, рука снова юркнула за пазуху, доставая оттуда небольшое продолговатое яйцо. Подняв его перед глазами, вгляделся в скорлупу. Свет от пламени горящего масла, едва заметно, но все же просвечивал содержимое — крошечную змейку. Облизав пересохшие губы, Клетус подковырнул скорлупку ножом, аккуратно выливая содержимое яйца в чашу по центру. Вытерев вспотевшие ладони о штаны, мальчишка затянул дрожащим голоском ни то песню, ни то заговор.
Дай мне силу морской пучины,
Чтоб разить врагов клинком,
Дай мне ловкость урагана,
Править буду я в небе ночном.
Подари мне мудрость солнца,
Чтобы забыть его на век.
Сделай мое тело камнем,
И холодным словно снег.
Произнеся последние слова, отрок подбросил над головой костный песок, который медленно опустился ему на волосы, плечи и зловещую фигуру в центре комнаты. Повисла звенящая тишина. Белоглазый почувствовал движение потусторонней силы, и даже на миг поверил, что явится некая сущность, которая одарит мальчишку своей мощью. Мальчишка не обладал даром к чародейству. Так что же это было? Приглядевшись к глазам Клетуса, чудь понял, что вспышка исходила прямо оттуда. Этому холеному садисту недоставало в жизни изюминки, острого перца. Он так хотел получить нечто большее, что сам того не осознавая пробуждал в своей душе такие потаенные уголки, в которые смертному не положено заглядывать. Решив, что настало время действовать, Гату решительно шагнул свозь камень.
Мальчишка испуганно взвизгнул, когда прямо из центра фигуры, которую он начертал на полу, отбрасывая чаши с подношениями проступили черты жуткого лица. Бледная кожа, впалые щеки, и белые полные ненависти глаза с вертикальным зрачком.
— Ты призвал меня, червь, — с достоинством изрек Гату, глядя на трясущегося Клетуса. — Силы испрашиваешь?
Чудь достаточно поверхностно владел языком эллинов, поэтому старался не быть через чур многословным.
— Да-да, — с охотой закивал мальчишка, сверкая полнящимися надежды глазами.
— Нужна жертва, — все так же зловеще отозвался Гату.
Парень запнулся, растерянно глядя вокруг.
— Я… Это… Я… Вот, — он указал на разбросанные по полу ингредиенты своего ритуала.
— Мало, — ответил Гату, хмуря брови и буравя мальчишку полным ненависти взглядом. — Отдашь четыре жизни или твою заберу.
— Конечно, — с готовностью ответил Клетус, елейно улыбаясь, — Я добуду. У отца много рабов.
«Конечно, — мрачно подумал Гату. — Я в тебе и не сомневался».
— Мне не нужны жалкие рабы, — продолжил белоглазый. — Ты отдашь четырех дев с синими глазами, к которым ходишь. Мне нужны чудь!
— Э-э-э… Я не могу. Отец меня убьет, — начал было возражать мальчишка, но тут же смолк.
Вокруг его шеи обвились толстые пальцы, оканчивающиеся острыми и твердыми когтями. Гату сжал горло Клетуса так, что тот захрипел, извиваясь, словно болотный уж.
— Я… смогу… — хрипел перепуганный мальчишка, бессильно стуча ногами по полу.
— Когда? — испросил чудь, слегка ослабляя хватку.
Клетус на миг задумался.
— Через два дня, — вспыхнув от радости, выпалил он. — Отец поедет в гости к своему побратиму в Сугдею. При усадьбе останутся два или три охранника. Я посулю им вина из отцовской кладовой, а когда они упьются, выведу твою жертву.
— Путь случится так. Приведешь их в полночь к красной скале, туда, где растет одинокое дерево у ручья, — мрачно ответил Гату, не выпуская его горла. — Если обманешь, я приду за тобой в любой дом или крепость и вырву ноги.
Не дожидаясь пока тот ответит, белоглазый растворился в камне. Клетус не знал, что за ним все еще наблюдают. Завалившись на спину, он рыдал, время от времени срываясь на безумный и истерический смех. Его атласные шаровары были мокрыми.
Прошло два мучительно долгих дня, и, наконец, небо окутала заветная ночь. Чудь успел предупредить родичей о времени избавления и теперь еще больше волновался. К тому времени Гату провел вот уже две недели прячась в пещере у берега моря с момента, как совершил подземный переход из лесов в землях русов. Он вдоволь напитался силою, каждый день поедая мясо, ягоды и фрукты. Решимость полнила сердце жгучим пламенем. Белоглазый не сомневался, что мальчишка придет. Подозрения имелись к его человеческой душонке. Не раз и не два, чудь убеждался, что иные саму смерть готовы обмануть, лишь бы заплатить фальшивой монетою.
Придя на место заранее, Гату замер в тени. Прижавшись к земле, он слушал. Ручей бил прямо из скалы, уносясь в низину. Его течение перекатывало мелкие камешки среди которых имелись вкрапления благородных, как их называли люди, или кровавых, как их называл чудь, металлов. Белоглазый издалека почуял перестук копыт двойки лошадей, запряженных в телегу. Он ждал, замерши словно камень. Ждал, когда телега остановилась. Ждал, когда Клетус спрыгнет наземь, выводя четыре чудских дев, привязывая их к одинокому дереву.
Такому щенку не тягаться с белоглазым. Он давно заметил тех, кто пришел до него. По обе руки от поляны, на которой остановилась телега в кустах схоронились отцовские мордовороты. Клетус не обманул, приведя обещанное, но зачем-то хотел переиграть сущность, сулившую силу.
Гату спокойно появился из мрака, решив не тратить силу на ненужное представление. Дав перетрухавшему мальчишке себя оглядеть, он медленно проговорил:
— Ты исполнил свою часть сделки. Я дам тебе силу этой горы.
— Постой-ка, — вдруг заговорил Клетус, словно найдя в себе храбрость. — Вы что-то очень похожи с этими бабами. Ты что, тоже чудь?
— Да, — спокойно ответил белоглазый.
— Сделка отменяется, — лихо заявил мальчишка и, сунув большой и указательный пальцы в рот, свистнул.
Воины отца Клетуса ринулись сразу с двух сторон. В их руках были кистени и булавы.
«Живым хотят взять. Прослышали о белоглазых кладоискателях. Тьфу».
Их девять человек, не считая мальчишку, который тотчас отскочил к телеге, подхватывая лук. Гату резко метнулся в сторону, опираясь на обе руки и ноги и прыгнул на первого противника. Ударив нападавшего в грудь, он смял мужчину, покатившись с ним кувырком. Вскочив на ноги, белоглазый ухватил поверженного за ногу, и с размаху швырнул о скалу. Послышался глухой удар, наполнивший мир омерзительным хрустом. В тот же миг на шею Гату прилетел аркан. Чудь ухватился руками за веревку, дергая на себя, она поддалась, но лишь на аршина два-три. Свободным концом была привязана к дереву. Не успел белоглазый сообразить, что нужно бежать вперед, как на шею упали еще два аркана. Он было дернулся, не успел. Сразу четыре мужика налетели на него охаживая кистенями и дубинами. Гату оставалось лишь отмахиваться, раздавая тяжелые удары направо-налево.
Вот один караим, замахиваясь палицей, несется на него и отлетает, схватившись за голову. Другой бросается в бой и оседает, держась за живот. Как вдруг тело Гату пронзила резкая боль. Глянув вниз, он увидел оперение стрелы, что засела в боку. Мальчишка мерзко лыбился, застыв на телеге и накладывая следующую на тетиву.
И тут небо пронзил гром. Вернее, для них это показалось громом. То взвыли от ярости жёны Гату. Их голоса были низкими и могучими, под стать владычицам гор. Они в миг разорвали путы, коими их привязали к деревьям. Растерянные бойцы, только и успели обернуться, как на них налетел ураган из острых зубов и когтей. Уступавшие своему мужу в силе, девы могли дать фору ласке в ловкости и скорости. Клетус, едва справившись с оцепенением от увиденного, снова вскинул лук, выискивая новую цель. Это стало его последней ошибкой. Гату, рванул арканы на себя, ревя, как сама преисподняя. Вырванные с корнем деревья взвились в воздух. Стегнув со всего маха, Гату ударом ствола дуба выбил почву из-под ног у заносчивого мальчишки, опрокидывая того на спину. Вокруг кипел бой. Не обращая внимания на потерявшего сознание юнца, белоглазый, снова рванул к себе путы, высвобождая шею.
На него снова набросились на этот раз трое. Один атаковал со спины, метя в затылок окованной бронзой булавой, другой выхватил саблю, и наплевав на приказ хозяина, рубанул наотмашь, метя в висок. Третий раскачивался из стороны в сторону, сжимая копье, готовый добить задетого врага. Гату поднырнул под клинок, хватая бойца за запястье обеими руками. Раздался хруст, который тотчас перерос в неистовый и жалобный вопль. Воин с копьем растянулся в выпаде, но тотчас отлетел в сторону. Одна из чудских дев прыгнула ему на спину, вгрызаясь в шею. Удар булавы обрушился на голову Гату. Тот развернулся, видя, как бледнеет лицо атаковавшего. Он выронил оружие и скуля от ужаса побежал прочь. Чудь не стал его догонять. Все было кончено. На поляне остались пять трупов и оглушенный мальчишка, остальные скрылись.
Гату обернулся к жёнам. Его губ снова коснулась улыбка, такая редкая и такая дорогая. Они степенно подошли к нему, обвивая руками, словно плющ оплетает ствол могучего дерева.
— Камень слабеет, Гату, — заговорила старшая из жён по имени Шерра. — Нам нужно вернуться, как можно скорее. Ты готов?
— Погоди, у меня остался должок, — ответил белоглазый оборачиваясь к Клетусу, который искусно делал вид, что уже мертв.
— Ты хотел силы, человеческий мальчик, — обратился к нему Гату, поднимая с земли, словно пушинку. — Я дам тебе силу, но ты не заплатишь за нее тем, что украл твой отец. Плата будет куда выше.
Прижав вяло сопротивляющееся тело лицом к скале, Гату замер, закатив глаза и зашептал. Его левая рука, сжимавшая шею мальчишки, подрагивала, а правая начала тускло светиться, совершая пасы над головой Клетуса.
Расправь свои крылья,
И вытяни шею,
Глаза распахни,
Покорившись злодею.
Покройся броней,
Что откована ветром,
Ползучая тварь,
Что проклята светом.
Клетус закричал от боли так жалостливо, что иной бы его тотчас пожалел. Иной. Не Гату. Он видел изнанку его сердца. Такие, как он не меняются. Они всегда хотят большего. Они живут лишь для того, чтобы брать. Брать грубыми руками, не испрашивая. Мальчишка извивался, корчась в муках. Он катался по земле, выгибаясь так, словно уже не имел костей. В сущности, так и было. Его руки отсохли и отвалились. Ноги сплелись в хвост, срастаясь. Рёбра пробили спину, разворачиваясь в обратную сторону. На поляне в свете звезд замерло омерзительное окровавленное существо. Злобно зашипев, Клетус, юркнул в сторону и взмахнув крыльями устремился в вышину. Молодой аспид умчался искать убежища, чтобы зализывать раны.
— Гату, нужно идти, — настойчиво прошептала Шерра, касаясь его плеча.
Рядом встали остальные жёны. Самая младшая Вия держала на ладони крошечную ящерку. Близнецы Мита и Ресу принесли мотылька и хвои можжевельника.
Белоглазый зашел в ручей, опускаясь на колени, касаясь лбом бегущей воды. Жены встали вокруг него поочередно поднося ритуальные дары. Затем они положила руки на его спину. Две на плечи, две на бедра и закрыли глаза.
Объятые тьмой, распоясанной ночи
Немертвые камни годами храня,
Род чуди блюдет плодородие края,
Сквозь пыль от веков, сединой от огня.
Даруй мне покров, что согреет могила,
Даруй мне тропу, что сведет напрямик,
Я сын твой от первого племени мира,
Я кровь твоя, твердь, заплутавший блудник.
Далеко на многие версты в караимских степях была видна вспышка света, за которой последовал грохот, вызванный горным обвалом. Красная гора лопнула от мощи, что ударила в нее. От силы, кою несли в себе древние и странные нелюди, звавшие себя племенем чудь.