Как ни странно, именно Латута освоилась в обществе чуди быстрее других. Простодушная селянка, едва смекнув, что от громадного чудовища не исходит опасности, начала донимать того расспросами. Люта вполголоса посмеивалась, довольная тем, что внимание сельской дурынды переключилось на новое диво дивное, однако чутко внимала всему сказанному белоглазым.
— А хде вы енто, ну, живете-то, а?
— В землянках, — флегматично отвечал чудь, не отрываясь от высматривания потенциальной опасности.
Гату всегда был осторожен. Оказавшись же в обществе ведьмы и волколака, который вернулся едва они тронулись в путь, чудь стал мнительным. Он не разрешал разводить огонь, ругался, если кто-то ломал веточку на дереве или неаккуратно наступал на траву. Не прошло и часа пути, как Люте прилетело за то, что она в задумчивости пожевав травинку, сплюнула ее наземь.
— Ты чего добиваешься? — зашипел чудь, подскакивая к девушке, глядя с прищуром и подозрительно. — По следу нашему кого пустить хочешь? Нет? Тогда это что?
Он указал на пожеванную травинку.
— Травинка, — ответила Люта, уже жалея о своем поступке.
— Тогда, чтобы всем нам не тратить время, давай ты сразу до ветра сходишь, да потом по деревьям подарков для белок развесишь?
Латута весело загоготала, но увидев, что чудь и не собирался смеяться, проглотила вырвавшуюся смешинку. Люта же проигнорировала замечания, продолжая закипать.
«Кто тут кого пленил я его или он меня? — гневные мысли метались в голове девушки, подобно молниям. — Строит из себя лешего! Тоже мне, следопыт выискался!».
— От тебя смердит темной силой, — проговорил чудь, не собираясь отступать. — Если ты будешь неосторожна, за тобой увяжется такая хмарь, какую Ягиня тебе и в кошмарах не показывала. Мы не на прогулке и чем дальше, тем будет хуже и опаснее.
— Хо-ро-шо, — сквозь зубы процедила Люта, поднимая травинку и убирая ее за пояс. — Теперь ты доволен?
— Нет, — абсолютно серьезно ответил Гату. — Ты ее выкинешь, стоит мне только отвернуться. Ешь.
— Еще чего! — заносчиво выпалила Люта, окончательно выходя из себя. — Не дождешься!
— Ешь, — холодно прорычал Гату, надвигаясь на девушку.
— Тебе надо ты и ешь!
— Да ладно вам! — вмешалась Латута, вставая между чудью и Лютой. — Эка невидаль, травинка это ж что? Это пустяк.
С этими словами Латута выхватила травинку из-за пояса Люты и одним махом скомкав, проглотила.
— Опрометчиво, — покачал головой Гату, но не став вдаваться в подробности, двинулся в путь.
Волколак, все время наблюдавший за происходящим, подошел к Люте, осторожно шепнув:
— Вообще-то он прав, так-то… Я бы взял след, если бы наткнулся на такую оплошность посреди леса.
— Сговорились что ли? — выпалила Люта, презрительно сощурившись.
— Дело в твоей крови, — ответил волколак, пожав плечами. — Такие как я ее чуют за версту.
— А другие? — заинтересованно осведомилась ведьма.
— Не знаю, но, наверное, тоже. Это особый запах.
— Как это? — не поняла Люта.
— Ну, — протянул волколак подбирая слова. — Понимаешь, я перевертыш, теперь моя жизнь принадлежит ночи. Люди — это создания дня. А ведьмы, жрицы, вы аккурат посередке, значится. Вхожи и к тем, и к другим, со всеми своими знаетесь.
— Но ты тоже можешь войти в людское селение, как человек, — возразила Люта.
— Так-то оно так, — кивнул волколак, почесав за ухом. — Да только то, все одно обманом будет. Не может волк среди стада овец жить, да своего знаться. Не протянет долго.
Он кровожадно ухмыльнулся, сверкнув желтыми глазами. Люту слегка передернуло, но девушка постаралась не подать вида, что впечатлена его гримасой. Коротко кивнув, она показала, что разговор окончен, чуть ускоряя шаг, чтобы остаться наедине с мыслями.
«Жрица неумеха! — кляла она себя. — Даже пес шелудивый тебя поучает».
Тем временем Гату постепенно взвинчивал темп. Ему явно не нравилось, что спутники много болтают. То и дело он опускался наземь, принюхиваясь и прислушиваясь. Иногда белоглазый пробовал землю на вкус, пережевывая так задумчиво и медлительно, словно пробовал заморское яство. Латута смотрела на него во все глаза, каждый раз спрашивая:
— Ну, чегось? Порядком все?
Гату чаще всего не отвечал, лишь иногда кивая. Задержавшись у одного мощного и древнего дуба, он простоял рядом так долго, что Люта уж собиралась окликнуть.
— До деревни недалече, — сообщил чудь.
— Верно, — кивнул волколак.
— Мне надобно переодеться, — продолжил Гату, обращаясь к Люте. — Если кто спросит, я твой дед, слепец.
— Как угодно, — ответила жрица, едва сдержавшись, чтобы не ответить колкостью.
Чудь развернул до этого сложенный за спиной плащ, накинув его на голову, так, чтобы капюшон скрывал лицо. Ступни с острыми и толстыми когтями, Гату обмотал материей. Сразу сгорбившись, словно его и правда перегнуло под тяжестью лет, он пристроился позади Люты.
— К чему это все? — поинтересовалась жрица, украдкой поглядывая на белоглазого.
— До деревни недалече, — повторил чудь, добавив. — В лесу охотники. Чую. Нашего брата вы люди по-разному встречаете. Кто хлебом, солью, а кто стрелой, да арканом.
— Может обойдем стороной это селение?
— Нельзя, — прохрипел Гату понизив голос. — Это радимичи. Они известные труженики, еду продадут без вопросов. У них же ты наймешь соколиного охотника.
— Это еще зачем? — вопросила Люта, мысленно желая выдрать себе волосы от стыда.
— Сокол видит далеко, никто и ничто от него не укроется.
— Дык, как он будет нам о том, чаво увидал сказывать? — влезла в разговор Латута.
— Он своему охотнику будет сказывать, — Гату лишь пожал плечами, словно такое было в порядке вещей. — У сокола и охотника, его приручившего, особая связь.
— Вообще-то я про такое слышал, — задумчиво пробормотал Грул.
— Звериное начало не только в тебе сильнее человеческого, — пояснил Гату. — Вы даже не знаете насколько близки к земле, а все бежите от нее. Избы свои поднимаете, словно сторонитесь, позабыв, кем были раньше.
— Да, все так, — многозначительно ответил волколак, довольно ощерившись. — Городские ну совсем неженки!
На том и порешили. Скоро лес кончился, открываясь полям, кои еще недавно были покрыты деревьями. Огромные вырубки были засажены пшеницей и льном. Меж полей, согнувшись в три погибели, трудились бабы, дергая ботву с грядок. Люта диву только давалась сколько же всего тут росло! Малина, капуста, свекла, репа, горох! Стебли и листья жирные, выхоленные. Сразу видно, работники любую букашку сдувают, да поливают трижды, а то и четырежды на дню.
Едва завидев странную группу людей, им навстречу выдвинулись два всадника. Красивые да статные парни, при луках, уже наизготовку взятых, да при мечах. Осадив коней, едва не врезаясь в пришельцев, парни развернули животин, перегораживая дорогу.
— Здоровы будете, люди добрые, — залихватски крикнул рыжеволосый и по виду лихой мужчина. — Какими судьбами в наши мирные веси?
— И вам не хворать, добры молодцы, — широко улыбаясь отвечала Люта, глядя парню в глаза.
Уж на что и раньше Люта была хороша собой, да получив темное начало Мораны матери, стала и вовсе неотразима. Такова выпала ей судьбинушка, что девка и думать забыла о себе в таком качестве. Что красива она, да любым здоровым мужиком, стало быть, желанна. Молодец, что до этого помалкивал, тотчас грудь колесом выпятил, усы погладив, молвил:
— К кому-то в гости приехали али напасть какая пригнала?
— Окольной тропой мы, — ответила Люта, переводя взгляд на второго молодца. — Я деда к родичам на север сопровождаю. Помирать собрался, а все твердит к отчему дому костьми лягу, не оставлю своей головы на чужбине.
— А, так вы словене, значится? — тотчас подхватил нить разговора первый парень, недовольный тем, что внимание столь справной девицы от него отвлеклось.
— По дедушке, — уклончиво ответила Люта. — Найдется ли у вас чего на продажу? Телегу бы нам, да припасов в дорогу.
— Найтись-то, найдется, — кивнул молодец. — Как же вы в дорогу-то с пустыми руками отправились?
— Лихой люд обобрал в пути, — вдруг ответил Гату.
Его голос был по обыкновению низок и скрипуч. Говорил он медленно и негромко, но все тотчас замерли.
— Не держите на дороге старика, — продолжил белоглазый, хрипло. — Чем платить есть, я от разбойников кое-что да утаил.
— Идите, конечно, дедушка, — закивали молодцы, наперебой вызываясь проводить.
— Ступай, внучка, — шепнул Гату, осторожно толкая Люту в спину.
Их провожали заинтересованными взглядами, но не долго. Поняв, что это всего-навсего четыре не самых удачливых путника, бабоньки опускали головы обратно в грядки.
Чичерск на Соже был, пожалуй, самым большим городом, какой Люта видела в своей жизни. Частокол имел двойной периметр. Между стенами возвышались дозорные башни, на которых скучали лучники. Местами бревна были покрыты копотью, а где-то даже порублены. Тем не менее, все было отремонтировано и смотрелось грозно. Городок явно бывал в руках неприятеля, но жителям каждый раз удавалось его отстоять.
Узкие улицы полнились от народа. Мостовая была выложена бревнами, так плотно подогнанными друг к другу, что и зазора не видать. Все о чем-то хлопотали. Над головами стелился дым от множества печей. Пахло жаренной рыбой, выпечкой и солениями. То тут, то там под навесом стояли бочки с квашенной капустой и прилавки с потрошёной рыбой, здесь же под потолком рыбу вялили. Вообще местные извлекали всю мыслимую пользу из того, до чего могли дотянуться.
Люта заметила, что на улицах шныряли далеко не одни только местные. Попадались и зажиточные купцы, которые степенно вышагивали в сопровождении подручных, внимательно осматривая предлагаемую снедь.
— Они прибывают на кораблях с реки, — шепнул Гату. — Радимичи первыми снимают урожай нового лета. Нам туда!
Чудь снова толкнул Люту в спину по направлению к рядам со скотом. Пегие кони с расчесанными и блестящими на солнце гривами топтались в загоне, по соседству блеяли козы, тут же стояли клети с тетеревами и рябчиками. Люта, разинув рот, глядела на ручных медвежат и корзинки с ужами, гусей и откормленных поросят.
— Милочка, посмотри какие у меня птички! — крикнул краснолицый мужичок, улыбаясь беззубым ртом. — Все как на подбор красавцы.
В его клетях были черные как смоль во́роны. Птицы были необычайно спокойны, но одного взгляда каждой хватало, чтобы наводить ужаса. Они выглядели умными и мрачными. Люта тотчас пожалела, что не может взять себе такого.
«Выучить бы его! Только чему? Ворожбе, вестимо! Ни в жисть тому быть, чтобы пропадала такая тьма, наверняка, все понимает и многое знает».
Проходя мимо веселого краснолицего мужичка, она только вежливо покачала головой, улыбнувшись. У следующего прилавка скучала пожилая женщина. Рыжеволосая настолько, что ее локоны казались пунцовыми, она наградила Люту весьма недружелюбным взглядом, ничего не сказав. Баба явно не видела в малахольной девице своего покупателя. В клетях торговки сидели небольшие, но статные птицы. Рябой окрас и загнутый клюв с желтизной, карие, суровые, словно принадлежащие воину глаза.
— Соколики, — охнула Латута.
Гату осторожно коснулся руки Люты, останавливая девушку.
Торговка слегка оживилась, впрочем, не выказывая особого восторга от внимания потенциальных покупателей.
— Продаете? — осведомила Люта.
— Муж натаскивает, тут ничего не продается.
— Нам… — Люта осеклась. — Мне нужен охотник при соколе. Есть у тебя кто на примете?
— Может и есть, а кто спрашивает? — нагло поинтересовалась баба, подбоченясь.
— Добрые люди испрашивают, — проскрипел Гату из-за спины Люты.
Девушка почувствовала, как чудь что-то положил ей в ладонь, подталкивая к прилавку.
— Мы наймем охотника при соколе. Работа до листопада, но плата хорошая.
Люта не глядя передала женщине то, что получила от белоглазого. Раскрыв ладонь, баба присвистнула. В ее руке, переливаясь на солнце, лежал изумруд размером с сосновую шишку.
— Это задаток. По окончании дела, я дам такой же, — сообщил Гату и выжидающе замолчал.
— Эх, пришли бы вы неделей раньше! — посетовала баба, разглядывая камень и натирая его краем передника. — У меня шестеро позавчера в леса ушли. Теперь явятся не раньше новой луны. Хотя… Вы можете к ним в сторожку наведаться. Они туда ночевать нет-нет да захаживают. Дед, ты по лесам как? Ходок?
— Сдюжу, — проскрипел Гату. — Сказывай как идти.
— Это парням моим отдашь, — сообщила женщина, протягивая Люте какой-то предмет. — Они поймут, что я приняла оплату.
В ладони жрицы оказалась вещица напоминающая медальон. Это был вырезанный из дерева круг, в центре которого нарисован глаз.
Пока баба описывала волколаку, как пройти к охотничьей сторожке, белоглазый коснулся спины Люты, увлекая ее в сторонку.
— На нас пялятся?
— Да не особо. Народу прорва сегодня, никому нет дела.
— Это хорошо, — Гату вздохнул, кряхтя, как всамделишный дед.
«Спина небось уже затекла играть согнутого старикашку», — догадалась Люта.
— Сейчас пойдем к плотнику, телегу надо, чтобы справили на заказ. Ты в лошадях понимаешь?
— Нет, — нехотя призналась Люта.
— А Латута?
— Я да! — с готовностью закивала, подскочившая девушка. — Я завсегда! Я их просто обожаю, так бы и жила с ними вовек!
— То, что нам надо, — ответил Гату.
Люте показалось, что она уловила смешок в его голосе.
— Выберешь двух кобылиц. Смотри на зубы и копыта. Подкованных не бери, сведем к кузнецу сами. Смотри, чтоб ни одного седого волоса в гриве и хвосте, не стесняйся поковыряться.
— Может, волколак лучше справится? — с сомнением протянула Люта, глядя на то, как сверкала глазами от важности своей задачи Латута.
— Его нельзя пускать близко к лошадям. Могут признать зверя. Тогда тут такое начнется… Того и гляди, до меня тоже дойдет.
— Да что ж вы людей-то все так да растак! — затянула любимую песню Латута. — Я смотрю, тут каких чудес только нет! Наверняка и к чуди они привычны.
— Латута, ты уразумела свое поручение? — проигнорировав тираду размякшей от новых впечатлений девушки, осведомился белоглазый.
— Уразумела, — с обидой протянула та.
Чудь не ответил, лишь подтолкнул Люту в спину. Девушка нервозно дернула плечом. Ей уже до дури надоело подобное обращение. Не успев попасть в ее руки, чудь принялся вести себя так, будто он главный. На все вопросы и просьбы отвечал, как Люте казалось, либо снисходительно, либо не так как девушка ожидала. А еще все время путал и нагонял страху.
К исходу дня из северных ворот Чичерска выехала телега, запряженная парой пегих кобылиц. На облучке сидел согнувшийся под тяжестью лет старик, лицо которого скрывал капюшон. Позади него на подстилке из соломы довольно восседали две девицы, да щупленький мужичонка. Волколак рассеянно жевал полоску солонины, похлопывая ладонью по мешку молодой репы. Здесь же лежали несколько свертков с вяленным мясом, бочонок с капустой, да дюжина подсушенных караваев. Сама телега была новехонька и даже не скрипела. Гату очень придирчиво проверял покупку, пробуя колеса на прочность, но все же остался доволен.
Латута восхищенно вертела в руках новенький полушубок и вязанные перчатки, Люта примеряла валенки, и то и дело заматывалась в шерстной шарф. Глядя как девки довольны обновками на грядущие заморозки, волколак посмеивался, то и дело подмигивая Латуте.
Когда над миром разлились сумерки, а городок остался далеко позади, Гату избавился от плаща, скатав его и убрав за спину. С наслаждением распрямившись, он спрыгнул на землю и поцеловал ее. Не обращая внимания на притихших спутников, белоглазый, в несколько прыжков оказался на ветвях могучего вяза. Люта никак не могла поверить, что все происходящее с ней — явь. Она в компании одного из самых древних и загадочных существ, ехала на край света, чтобы украсть сокровище его народа — могущественный Ангатир. Словно услышав ее мысли, Гату обернулся. Их глаза встретились. Уже в который раз Люта подивилась тому, что в них увидела. Белоглазый не выглядел рассерженным, не смотрел на нее с ненавистью, хотя имел на это полное право. Он был собран и напряжен как тетива лука, готовая метнуть острую колкую смерть. Спустившись наземь, чудь сообщил:
— Заночуем здесь.
— Тебе надо спать? — подивился волколак.
— Им надо, — ответил Гату, привычно не отвечая на поставленный вопрос. — Разведи костер и поставь котелок с водой греться.
Не дожидаясь ответа, чудь развернулся и исчез в кронах деревьев. Волколак рассержено глянул на Люту.
— Что? — потупив глазки, ухмыльнулась жрица. — Ты его слышал.
— Когда это я вам в услужение нанимался? — пробубнил волколак, тотчас принявшись собирать хворост.
— Если хорошо поможешь, я не только верну тебе клятву, но и вознагражу, — обронила Люта, придумывая, чего бы такого посулить оборотню.
Волколак что-то пробубнил в ответ, но девушка его уже не услышала, отошел далеко. Гату вернулся, когда костер сладко почмокивал горящими поленьями, разгоняя подступивший мрак. Над огнем испуская пар покачивался котелок с водой. Латута дремала, привалившись щекой к плечу Люты. Жрица поначалу было осерчала на это. Мало того, что девица была дюже тяжелой, так еще и позволяла себе лишнее. Но, посидев, так и не решилась ее оттолкнуть. Спокойнее что ли стало от тепла доброй деревенской болтушки.
Волколак, помаявшись от скуки, отправился гонять в ночи зайцев. Оставшись наедине с белоглазым, ведьма немного напряглась. Оба молчали. Обстановка вроде бы располагала к беседе, сон никак не шел, но о чем можно говорить с тем, чьих родичей ты удерживаешь силой?
— Как ты узнал про Ягиню? — решилась наконец Люта.
— Что именно? — помедлив, ответил Гату, словно не сразу сообразив, что обращаются именно к нему.
— Ты спрашивал, чему она меня учила, кроме как убивать.
— Это не было вопросом, — после недолгой паузы откликнулся чудь. — И так вижу, что ничему.
Люта лишь на миг захотела огрызнуться, поскольку чудь привычно не ответил на вопрос, но сказывалась усталость.
— Так как ты узнал, что я у нее училась, Гату?
Чудь поднял на девушку свои жуткие глаза. В них отразилась тоска и какое-то новое чувство. Но что это?
«Словно отец смотрит», — промелькнуло в мыслях Люты.
— Ты не первая, кого она отправила за Ангатиром, — ответил белоглазый, когда Люта уж отчаялась что-либо услышать. — Я встречал иных ее учеников. Вы по-особенному пахнете. И, конечно, сила. У каждого она была своя, но я чую касание Ягини. Она заносит червоточины в ваши сердца.
— И много их… было?
— Порядком, — кивнул Гату. — Таких, чтоб моих жен пленили встречаю впервые.
Люта прикусила язык, не зная, что сказать.
— Я дала клятву и могу повторить ее вновь. Им ничего не угрожает. Моя ворожба сойдет, как только ты отдашь камень. Мне… правда жаль, что пришлось так поступить. Но у меня нет иного пути. Нет выхода. Это ты живая легенда, бродящая по лесам и горам от Озерного края до Гостеприимного моря. А я простая девушка, которая попала в беду.
— Не пытайся мне ничего объяснить, — покачал головой Гату. — Мы не станем от этого друзьями. Каждый сделает то, что должно. Коль встала на путь зла, иди, не сворачивая, иначе будет еще хуже, чем прежде.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — заносчиво прошипела Люта и, грубо сбросив с плеча охнувшую Латуту, отвернулась. — Хватит лясы точить, спать давно пора.
Чудь промолчал.