— Много-то ты волколаков видала! — хмыкнул Грул, рассеянно пережевывая откушенный кусок яблока. — Я так-то мужик, прежде всего, а мужику нужно есть.
— Так чего ж ты не охотишься? — не унималась Латута. — Гату тебя раза в три больше, а не ест столько же! Мы едем далече, а ты всю снедь изведешь до сроку.
— А куда путь держите? — встрепенулся Братислав. — В гости к кому, али свататься?
Никто не ответил. Появившаяся пауза выглядела странно. Люта поскребла лаптем доски телеги и нехотя ответила:
— В гости.
— Гату в свои края пригласил, — добавила Латута.
Тут на нее обернулись и белоглазый, и жрица.
«Ты что, белены объелась? Болтаешь, что корова языком!» — читалось в глазах обоих.
— Вы серьезно? — протянула Беляна, даже хватаясь за голову.
Гату почему-то не понравилось ее изумление. Возможно потому, что он в него не поверил. Вообще она была довольно миловидной и даже приятной девчонкой. Семнадцать лет от роду, а такая хозяйственная, да хваткая. Еще и с братцем товары возить не боялась. Хотя тут скорее, недалекая, потому как, без охраны возить что-то, стоящее денег, это как с кукушкой в «когда я помру» играть — выиграть невозможно. У нее были голубые доверчивые глаза, веснушчатые и всегда румяные щечки, губки-бантики и светло-русые волосы. Беляна не заплетала кос, предпочитая давать им волю.
— Чудь не принимают гостей уже очень давно, — ответил Гату, чтобы прекратить поток опасных и ненужных вопросов. — Мы едем по делу. Это все, что вам стоит знать.
— Эх! Жаль. А я с отрочества мечтал побывать у вас, — расстроенно заметил Братислав.
— С отрочества, — хмыкнул Грул. — А щас-то ты уже мужик, вона аж три колоска бородищи торчат.
В глазах юноши сверкнул металл. Он ничего не ответил, но глянул очень нехорошо. Желваки заиграли, а рот растянулся в струну.
«Ишь ты, как нам не нравится, — заметила Люта про себя. — Рожа-то злющая какая стала, гляди лопнет».
— Да не обижайся ты на него, — хихикнула Люта, следя за реакцией парня. — Без доброй бороды тоже мужики бывают. Лет до десяти так точно!
Грул довольно залаял, а Люта внимательно следила за реакцией Братислава. На этот раз тот совладал с собой лучше. Даже засмеялся для вида.
«Но токмо для отвода глаз, — подумала жрица. — Что-то с тобой не так, мальчик».
Беляна почувствовала напряжение и принялась его снимать, как могла. Весело толкнув брата локтем в бок, она подмигнула Светозару и запела:
Ка бы я была царевна в белокаменных палатах,
Завела себе служанок, эдак тыщу, может две!
Чтоб они при мне стирали, стряпали, носили воду,
Чтоб венки цветов сплетали, по мою одну угоду.
Ка бы я была б воитель в булатовых крепких латах,
Я бы рать водила к морю, чтоб ромею не зевати!
Чтобы стольный град в осаде, мне одной склонился в ноги,
Чтоб мой щит с гербом из солнца украшал его чертоги!
Ка бы я была невеста в сарафане дюже красном,
Закатила бы пирушку, чтоб на все края гремела!
Чтобы только на рассвете, повставал бы люд усталый,
И продолжил веселиться, пить и петь мотив удалый.
Ка бы я была русалкой с серебристыми устами,
Стала б путников красивых поджидать на перепутье!
Чтобы те едва увидев, хороша как дочь речная,
Навсегда б в меня влюблялись, от желания сгорая!
— А ты, как я погляжу, спесивая девушка, — съехидничала Люта, все же улыбнувшись.
Ей и правда понравилась и сама песня, и новая попутчица. На фоне Латуты, Беляна выглядела словно русалка. Открытая, на грани того, чтобы показаться распутной, она вела себя смело и непринужденно. То и дело дерзко постреливая глазами в окружающих мужчин, Беляна без тени стеснения кокетничала с ними. От чего-то особое внимание она уделяла Гату. Девушка постоянно терлась подле него, а когда не была рядом, то и дело окликивала, что-то спрашивая.
«Заигрывает с этим? — Люта даже поежилась. — Нашла к кому липнуть!».
Несмотря на то, что у нее не было повода для ревности, жрица снова и снова ловила себя на том, что испытывает похожее чувство. Она постоянно себя одергивала от того, чтобы начать соревноваться с новенькой за внимание белоглазого и вечно хмурого молчуна.
— Наш батюшка так и говаривал, — кивнул Братислав, — Не бывать тебе, говорит, Белка моя за мужем, за приличным человеком! Только ополоумевший такую шебутню к себе в избу пустит.
— А мне обычного и не надо, — сверкнув очами, заметила Беляна. — Обычное оно как несоленый суп. Раз поешь, два, а на третий вылить захочется!
Так разговорами, байками, да прибаутками путники и ехали до темна весь следующий день. Брат с сестрой оказались полезны. Беляна непрестанно пела, веселя себя и окружающих.
«Это ж надо так куражиться, словно не она еще вчера в плену душегубов лесных была!» — подумал Гату, наблюдая за девушкой на привале.
Та, заметив его взгляд, обворожительно улыбнулась, не отводя глаз.
«Первый раз жалею, что чудских жен в камень закляла, — пронеслось в голове Люты. — Сейчас бы сюда его клыкастую. Ох и поглядела бы я, как эта улыбочка превращается в кровавую кашицу!».
Они остановились неподалеку от полузаросшего лесного пруда. Лягушки от души надрывались, перекрикивая друг дружку. Словно чувствуя скорое замирание на период зимних холодов, квакушки спешили вдоволь рвать глотку, разгоняя объятия подступающей ночи. Светозар за день изловчился подстрелить рябчика, другого же сбил его верный сокол. Пока Грул и Братислав возились, собирая дрова и разводя костер, он неспешно ощипывал птицу. Вездесущая Беляна вызвалась обработать птицу самостоятельно, но Светозар только качал головой.
— Да я столько раз и глухаря, и рябчика щипала, что и не упомнишь! — не унималась Беляна. — Уже ль не доверяешь?
— Доверяю, — спокойно ответствовал охотник, — да токмо дичь взял я, а значит и готовить, как мне по нраву.
— А разница? — вступилась Латута. — Что так, что эдак, все одно птичка — мясо.
— Хех! Сразу видно селянку, на репе да капусте взращенную! — оскалился Грул. — Мясо мясу рознь. Вот, помню, случай был. Волколаки стаями-то не живут, чай не волки мы. Но порой все же собираемся. Не важно зачем, не про то рассказ. Дык, вот, устроили мы с корешками как-то облаву по новой луне, стало быть…
Поняв, что едва не ляпнул лишнего, волколак тотчас исправился.
— На разбойничков-душегубов, ясное дело. У-у-у, какая там банда была. Все деревни окрест в страхе держала.
— Ну-ну, — хмыкнула Люта, но слушать продолжила.
— Так вот задрали мы, значится, человек восемнадцать. А один там был, не поверите, арапчонок.
— Это хто? — опешила Латута.
— Ну, такой смуглый, как головешка. Говорят, племя ихнее где-то далече за горами обитает. Мне дружочек так и сказывал, арапчонок это, заморское чудо, стало быть.
— Иди ты! — буркнула Латута.
— Да чтоб мне пусто было! Черный как смоль! Так вот подходит ко мне парняга из наших, Градька, и говорит, мол, надо его по-особому сожрать, а то всякое удовольствие пропадет.
— Так, завязывай со своими байками, — хохотнул Светозар. — А то как бы не вышло, что тебя давно вздернуть следует.
— Да там не про то… — попытался оправдаться Грул, но его прервал тихий, но твердый рык Гату.
— Полно, языком чесать. Уже сумерки, проверь что вокруг, нет ли кого поблизости.
— Так сокол же смотрел, — недовольно протянул волколак, вставая.
— Ты еще посмотри, — бесстрастно заметил Гату.
Недовольный тем, что не дали дорассказать историю, Грул обернулся волком и умчался в ночь, только и видели. Снова повисла тишина. Костер мягко потрескивал, освещая лица сидящих подле него. Ох и разношерстная подобралась компания. Между ними не водилось ничего общего. Они даже не были друзьями, как и не знали друг друга, но каждого к пламени этого огня привела судьба. Внезапно сокол всполошился, ероша перья.
— Опасность? — тотчас отреагировала Латута, заранее бледнея.
— Нет, — ответил Светозар, успокаивая своего пернатого товарища. — Летучие мыши на охоту вышли. Вон, глянь порхают. На свет потянулись.
Люта тоже задрала голову, вглядываясь в темную синеву неба. Вскоре она заметила крошечную точку. Та двигалась не как птица, а походя по движению скорее на бабочку.
— А чегой-то они едят? Мошек поди? — спросила Латута, завороженно следя за ночными охотниками.
— Я слыхала, они кровь пьют. Вот так заснешь, не к месту сказано будет, под деревцем. А тебя хвать и высосут! — прошептала Беляна и щипнула Латуту за бок.
— Иди ты, — беззлобно отмахнулась девушка, натужно улыбнувшись, хотя было видно, что ей не по себе.
— Это враки все, — заявил Светозар, насаживая разделанных на куски рябчиков на палочки. — Они питаются жучками, мотыльками, пауками, личинками. У них и зубов-то нет.
— Не всегда, — обронил Гату, следя за языками пламени. — На каждый род бывают исключения.
Белоглазый говорил вполне серьезно. Уютное тепло костра щекотало вытянутые и уставшие за день ноги. В памяти всплыл один эпизод из юности. Можно сказать, из детства. Как же давно это было? Вроде лет тридцать назад, а теперь казалось, что все триста.
«Сколько ж воды утекло с тех лет… — подумал Гату, рассеянно подкидывая веточки в огонь. — Сколько шагов отмеряно».
По меркам людей Гату тогда был молодец в самом рассвете сил, а у его народа это еще зналось за младенчество. Непоседлив был тогда белоглазый, до познания мира охоч, да жаден. У чуди не принято ограничивать детей. Они росли в стае, но и сами по себе, одновременно. Ходили под землю и лес, в горы, да на болота. Гату родился с белыми очами, чего не случалось многие луны. Не было пределу радости и счастью племени. Ведь вышел на свет он не один. Мать разродилась двойней. Гату и Кано. Едва успев подрасти, мальчики принялись исследовать земли, что лежали вокруг. Когда непоседливые будущие шаманы заглянули под каждый камешек, да в каждое дупло, их взор устремился дальше. Они рвались навстречу таинственному миру, полному чудес и новых открытий.
Как-то раз братьям довелось набрести на разоренную деревеньку, стоящую в предгорьях. Едва юноши вошли в селение, навстречу вышел старец. Годы согнули его спину, выбелили усы и бороду, а глаза лишили ясности. Но как бы не был стар, тот несчастный, он сразу понял, кто перед ним стоит.
— Миленькие вы мои, чудские заступники, не оставьте на погибель! Смилуйтесь над людьми, смиренными и добрыми. Помогите нам! — взмолился старец.
— Что за беда у вас стряслась? — ответствовал Гату.
— Аспиды люд изводят, — горько прошептал старик. — Сначала думали один поселился, поозорничает, да отводится. Да видать стая целая! Через день по душе уносить стали! Девять! Девять кровиночек наших забрали и это за две-то недели.
— Вы их видели? — подал голос Кано.
— Нет, зато слышали, как их крылья шелестели в ночи. Такие мощные взмахи… Нет в мире птиц таких, чтобы так хлопали!
— Аспид, — уверенно кивнул Кано, бросив взгляд на брата.
— Мы поищем гнездо и отвадим, — проникновенно сказал Гату, беря старца за плечи, когда тот уже и в ноги плюхнулся. — Аспид только чудь послушает. А коль нет, то мы с братом с него спросим, в миг отвадится и дороженьку позабудет.
Старик долго еще благодарил, обливаясь слезами счастья и избавления, а братьев уже и след простыл. По началу искали в горах, однако ж все пещеры выглядели пустыми и не обжитыми. Не один перевал излазили — все тщетно. Нет и не было тут аспидов! Когда совсем отчаялись выискать коварных змеев, братья решили устроить засаду. Возвратясь в деревню, Гату строго-настрого заклял местных в ближайшие дни ходить на охоту, да по грибы-ягоды.
Принялись ждать. Первые две ночи никого не появлялось. Братья бдели по очереди, не смыкая глаз, следя за темными небесами, прячась в стогу сена. На третью ночь, едва солнце за горизонт нырнуло, началось. Сперва послышались мощные хлопки кожистых крыльев. Как Гату не старался вглядываться, ничего было не видать. Горы и горы, спокойные вершины в небо смотрят. А меж тем хлопки крыльев все ближе и ближе да громче. Тут-то Кано и охнул, хвать брата за плечо, да в другую сторону указывает. Обернулся Гату, да так и замер, глазам не веря.
То, что летело к селению, едва не задевая верхушки деревьев, не было аспидом. Больше всего существо походило на огромную летучую мышь, только с корову размером. Толкая гигантское тело вверх на каждом махе, она издавала тяжелые хлопающие звуки. Даже издалека было видно, что толкать такую тушу ой как не просто. Это существо не могло существовать по всем законам мироздания. Не жить, и не нежить. Чудовищный выродок, что наводил ужас на округу.
— Мы с ним не справимся, — резонно заметил Кано. — Надо узнать, где оно спит. Может удастся приручить?
— Приручить? — ужаснулся Гату. — А кормить такое чудовище чем? На него дичи не напасешься. Даром эта тварь на людей охоту начала?
— Не горячись, братец. Для кого-то и мы с тобой чудовища.
— Делать-то, что будем?
— Следить. Коли селяне не дураки, будут по домам сидеть. Тварь полетает, да не солоно хлебавши уйдет. Тут-то мы за ней и пристроимся.
Вдруг послышался девичий крик, быстро перерастающий в вой. Кричала совсем молодая девчушка. И чего она только в такой час на улице делала? Задаваться этим вопросом было не ко времени, да и не к месту. Громадная летучая мышь невероятно проворно для своей комплекции повернула, метя на звук, и сложив крылья, камнем устремилась вниз! Гату понял, что нужно действовать немедля. Тело само подалось вперед, выбрасывая себя, словно лук стрелу. Прыжок на крышу. На соседнюю. Еще один и…
Гату врезался в черную мохнатую тушу в самый последний момент, сбивая вбок. Девчушка так и застывшая, словно обледеневшая, визжала, обливаясь слезами, но не могла даже пошевелиться от страха. Обескураженная от того, что жертва не попала в когти, летучая мышь врезалась в пристройку к кузнице, ломая перегородки и крышу. Натужно ворочая тяжелым телом, она развернулась, опираясь на широкие крылья. Огоньки глаз горели красным пламенем, и было в том взгляде столько досады и ярости, что Гату сам едва не застыл, как вкопанный.
Припав к земле ладонями и лбом, чудь хотел было воззвать к силе рода, но почему-то отлетел в сторону. Брат оттолкнул его в последний момент, и длинные как мечи когти летучей мыши нашли лишь пустоту. Кано не успел отскочить сам и тварь сжала его тело, грозя переломить. Гату, взревев похлеще медведя, бросился на противника, запрыгивая мыши на спину. Он был вне себя. Словно обезумивший берсерк, Гату рвал кожистые крылья, превращая их в лоскуты.
«Она слишком сильна и проворна. Сначала ее нужно замедлить и лишить возможности взлетать».
Кано, пришедший в себя, вгрызся в сжимающие его лапы, силясь их разжать. Мышь визжала от боли, проливая горячую кровь. В ее воплях уже не было хищной злобы. Какие-то букашки нанесли ей урон, наверное, впервые за долгую жизнь. Они совсем не боялись, раня ее драгоценное тело! Разжав лапы, мышь толкнулась от земли, пытаясь взлететь. Не смогла, крылья больше не могли цеплять воздух. Зато надоедливая букашка свалилась.
«Сейчас я разорву ее на части! Мокрое место останется!».
Челюсти клацнули, едва не зацепив Гату, но тот проворно отскочил, двигаясь вокруг колодца. Вдруг резкая боль заставила мышь взвыть, оборачиваясь. Кано, подхвативший кузнечный молот, обрушил его на хребет твари. Челюсти вновь клацнули, но братец тотчас отпрыгнул назад, маня за собой. Тяжело и неуклюже поворачиваясь, мышь прицелилась и прыгнула вперед! Она должна была накрыть мерзкую букашку и разорвать. Но что-то дернуло назад, да так сильно, что тварь вмазалась мордой в землю, глотая пыль. Когда мышь оставила Гату, тот накинул на ее лапу цепь от колодца.
Хрипя и заливаясь оглушительным визгом, тварь силилась встать, но уже не могла. Повыскакивавшие отовсюду люди, лупили ее всем, что под руку попалось. В ход шло все: вилы, топоры, дубины, коромысла, ножи, да просто кулаки.
— Дык, какие такие-то исключения-то, ась? — вопросила Латута, по-видимому уже не в первый раз.
Отойдя от воспоминаний, Гату рассеянно поднял на нее взгляд, не сразу поняв, что обращаются к нему.
— Забудь, — мрачно ответствовал белоглазый. — То дела минувших дней.
— Наверное, — добавил он очень тихо, немного погодя.