Когда к власти у хазар приходит новый каган, ему предстоит пройти непростое испытание. На шею предполагаемого правителя накидывают петлю и душат. Шелковую веревку, крепкую настолько, что, как не тяни не порвешь, затягивают, пока будущий каган не начинает задыхаться. Тогда у него спрашивают: «Сколько править будешь?». Он судорожно выплевывает число, которое и становится сроком его правления. Верили степные воины, в возможность предвидения судьбы в крепких объятиях смерти.
Люта чувствовала себя точно так же, будто бы на ее шее затянули шелковую верёвку и тянут покуда сил хватит. А она лихорадочно скребет по шее, оставляя длинные, алые царапины на белоснежной коже и скулит, скулит от боли в легких. Не вдохнуть не выдохнуть, не закричать, не воззвать к божьей милости. Отвернулся Ярило, уснул Велес, нет поблизости Сварога и Перун решил отвлечься от истины. Кого о помощи просить? Кому жаловаться на судьбу бестолковую?
Покрыли голову девицы платком шелковым, нарядили в платье новое, показали жестами, чтобы сидела да не дергалась, ждала суженного. Не Милослава… Станет отныне она женою Изу-бея, наместника хазарского. Да не первой, а второй. Главную жену она видела мельком, но и того хватило. Злые раскосые глаза прожигали в ней дыру. Еще бы мгновение и пальцы первой жены, которые нервно подрагивали при виде Люты, сомкнулись бы на хрупкой шее новой забавы наместника. А возразить она не могла, у хазар право было до десяти жен иметь, что тут скажешь, даже, когда хочешь быть единственной.
Первая слезинка скатилась по щеке и растворилась в ткани свадебного платья, для нее все одно что погребального. Маленькие кулачки скомкали платок, словно разорвать его в клочья хотят, а силенок маловато. Нет сил у нее ни как у парней дюжих, что по осени бревна рубят, что колдовских, как у нечисти лесной. Дал бы ей кто крупиночку, ужо она бы развернулась! Наместника этого так заколдовала бы, ухх!
Что именно ухх, Люта не знала, колдовство казалось ей чем-то страшным, не сбыточным и бесконечно далеким. Кормилица, когда девушка маленькая была, каждую ночь страшные сказки ей рассказывала. И про русалок — девиц с зубами острыми, да хвостами скользкими, а на руках не ногти, а когти, и про банников, что людей до смерти исхлестать могут чуть что не по ним. Сказок этих у бабки видимо не видимо было, одна страшнее другой. Да только ни русалок, ни леших, ни банников Люта так и не увидела, и в сказки верить перестала.
Тихая служанка проскользнула в шатер к невесте и шурша подолом подошла к девушке.
— Дар невесте от первой жены, луноликой Хатум.
Рядом с Лютой на ковер легло серебряное кольцо с черным камнем, таким красивым, что девушка, не удержавшись сразу же протянула к нему руку, но тут же одернула. Служанка подбодрила ее кивком и легкой улыбкой, мол, бери, подарок же, чего боишься. Люта несмело взяла в руки кольцо и завороженно стала разглядывать камень.
— Словно небо звездное, — прошептала она и примерила колечко на руку. На секунду ей показалось, что метал слегка сжался вокруг ее пальца и потеплел, но она тут же отбросила глупые мысли. И чего только от волнения не привидится.
— Спасибо ей скажи, очень красивое, — Люта с благодарностью взглянула на служанку. Та в ответ поклонилась и вышла из шатра.
«Надо же, а я думала, что первая жена злится, что Изу-бей еще одну женщину в дом привел, а она подарки шлет. Странные, хазары эти». — Девушка покачала головой. Вроде и приятно, а замуж все равно не хочется за наместника. Чего ей кольцо то, если с нелюбимым жить придется, еще и с женщиной другой делить.
Так задумалась Люта, что и не заметила, как предмет размышлений совсем рядом стоит и с интересом рассматривает ее.
— Не успел женой сделать, а тебе уже подарки дарят, особенная ты, Люта. Я не ошибся в выборе.
Вздрогнула девушка и испуганно накрыла кольцо ладонью. Никто иной как наместник, разглядывал ее со снисходительной улыбкой на губах, глаза, вот только, как отметила девушка, холодными оставались. Лед и то теплей покажется. Наместник помог подняться ей с ковра и обошел вокруг.
— Хороша, колечко только к глазам не подходит, — цокнул наместник, взяв ладонь девушки в свою руку. — Я еще подарю, будешь вся в золоте и шелках. Главное — послушание, да, Люта?
Пальцы девушки похолодели и мелко задрожали. Крепкая мужская рука сильней сжалась вокруг хрупких пальчиков.
— А если не будет послушания? — она бросила осторожный взгляд на наместника. Его губы сжались в тонкую линию и после недолгого, но красноречивого молчания, он словно бы сплюнул:
— Смерть кузнеца сказкой покажется.
Когда Изу-бей покинул шатер, Люта еще какое-то время удерживалась на ногах, но стоило ей выдохнуть задержанный воздух, как ноги подогнулись, и она мешком опустилась на ковер.
Сквернавец, головорез, чужеяд, а она женой такого станет. Это что же, сидеть ей теперь как в клетке, обвешиваться золотом да каменьями, а чуть слово поперек, так в землю? Подорвалась Люта с места, заметалась по шатру из стороны в сторону, колечко так и вертит на пальце и думает, думает, думает. А ничего не придумывается. Сбежать не сможет, всюду хазары обложили, сказать наместнику, мол, не мил ты мне и того хуже, без разговора голова полетит. Остановилась девушка, сжала ладошки в кулачки и взмолилась всем богам:
«Трижды славен будь, Коляда-батюшка! Весточку бы Милославу отправить, дать знать любимому, что жду я его. Сбежали бы вместе и оставили все позади. А отец понял бы и простил».
— Лютка! Тьфу, блин, дура. Заканчивай мечтать, вечно в облаках летаешь.
Люта будто ото сна очнулась и посмотрела в сторону выхода из шатра. Там, отогнув полог и постоянно оглядываясь назад стояла Радислава. Она подошла ближе и поспешно сунула в руки девушки чашу с водой, сжала на мгновение заледеневшие ладошки и скороговоркой пробормотала:
— Готовься, Люта. Выведу вечером. Идешь, не оглядываясь, за мной, ни на кого не смотришь, а если спросит кто, молчи! Милослав у леса ждать будет, как выведу за ограду, так побежишь, что есть мочи, к опушке. Сейчас гулянье идет в каганате, стемнеет и пойдем.
— Радислава? Ты что ли?
— Я что ли, — передразнила девушку сестрица по тетке Белояре. — Вечно, Лютка мужики за тебя готовы и в огонь, и в воду, а кому-то приходится всю работу за вас делать.
У Люты от счастья дыхание аж перехватило. Совсем она голову сломала о том, как быть, а тут такой подарок! Чуть в ноги сестре не кинулась. Схватила ручки да так через платок и начала нацеловывать.
— Спасибо тебе, солнце ясное, спасибо, Славушка!
— Тихо ты, бестолочь, еще громче поори и никакого Милослава не увидишь, а вместе с ним и я головы лишусь!
Люта ахнула и тут же застыла столбом, примерно сложив ладошки на коленях. Единственную возможность освободиться и быть с любимым упускать было нельзя.
— Сиди здесь, скоро вернусь, — наказала ей Радислава и скрылась за дверью.
Люта извелась вся, покуда дождалась нового появления сестры. Но вот хрупкая рука вновь отводит ткань в сторону и, тихая как мышь Радислава проскальзывает внутрь. Приложив палец к губам, она поманила за собой Люту, по пути накинув той на плечи дорожный серый плащ.
Шли долго, то останавливаясь и прижимаясь ближе к шатрам, то чуть ли не бегом до следующей. Самый главный большой шатер, где наместник со своими людьми праздновали его вторую женитьбу, остался далеко позади. Люта постоянно спотыкалась, но крепкая хватка сестрицы не давала упасть. Как Радислава видела что-то в этой темноте, девушка не понимала, да и понимать не хотела. Главное было добраться до спасения. Крики, улюлюканья, музыка от веселящихся хазар были уже едва слышны, когда Радислава остановилась и несколько раз громко ухнула как сова.
По началу ничего слышно не было, но вот раздалось ответное уханье и Радислава, крепко сжав руку Люты в своей, повела ее дальше к самой опушке леса. Из-за деревьев показался силуэт, а из темноты вынырнули два человека.
Все еще осторожничая, мужчины подходили не спеша, но стоило разглядеть Милославу Люту, как он тотчас сорвался с места и, подбежав, крепко обнял девушку.
— Уже не чаял увидеть тебя, Лютонька, — пробормотал парень ей на ухо, под недовольное хмыканье второго мужчины. «Бажен», — узнала Люта брата возлюбленного. Она поежилась от взгляда парня и уткнулась в плечо Милослава. Никогда Бажен не любил ее, стороной обходил, слова обидные бросал.
— Все, Лютка, дальше сама, — махнула рукой Радислава и взглянула на Милослава. — И чего ты ее выбрал, понять не могу.
— А тебе и не надо, — ответил ей парень, не глядя и не замечая, как вспыхнули обидой глаза девушки.
Радислава молча отступила от них, отвернулась и побежала обратно в стан.
— Пойдем, Лютонька, нельзя здесь оставаться, мало ли, когда наместник праздновать закончит.
Милослав потянул Люту прочь, в глубь леса, Бажен последовал за ними угрюмой тучей. Шли проторенной тропинкой в сторону от деревни. За плечами Милослава Люта увидела небольшой мешок.
— А куда же мы, Милославушка? А что если наместник домой ко мне придет да со злости отца убьет? Может можно было как-то предупредить его, хоть через Броню?
— Не успели мы, Люта. Мой отец предупредит, не переживай. Ничего наместник селению не сделает. А идем через лес, еда есть с собой, воды с речки напиться можно. Как выйдем из леса, так по главной дороге пойдем до Городец. Идти три дня, но мы сможем, сможем же?
И такой голос у него был! Полный надежды, любви, счастья, что помутился рассудок у Люты на миг. Кивнула она ему, потом поняла, что не видит возлюбленный, впереди ведь идет и кое-как выдавила из себя.
— Конечно сможем.
Через час Бажен оставил их и ушел в сторону селения. Видно было, он за брата беспокоился, но и отца оставить не мог. Постояли братья с минуту, положив ладони на плечи друг другу, а потом молча отвернулись и пошли каждый своей дорогой.
Шли всю ночь, пока от усталости Люта ног чуять перестала, взмолилась об отдыхе, Милослав нехотя, но все же решил, что отдохнуть и правда стоит. Сели в притирку друг к другу на поваленное дерево, перекусили. Милослав шубу постелил, чтобы Люта смогла немного поспать, да так оба, обнявшись, и не заметили, как уснули.
Если бы была возможность повернуть все вспять, то этот самый момент Люта бы изменила, отдав взамен все, что у нее было или будет. Сколько бы раз она не думала о нем, столько же винила себя за пустоголовость, доверчивость и глупые надежды. Когда ты маленькая девочка в мире больших и сильных мужчин — у тебя нет надежды, у тебя есть только ты.
Проснулась Люта от тишины. Не той приятной тишины, что в лесу бывает, но все равно слышны где птичий вскрик, а где стук дятла об кору дерева, а мертвой. И не проснулась, а словно вздрогнула и тут же глаза открыла.
— Крепко спишь, Люта и бегаешь быстро, смотри как далеко забралась. Знал бы, не посадил на коня, а привязал веревку к седлу, а другой конец закрепил бы на твоей шее, так бы до стана и доехали.
Этот говор, эта привычка растягивать слова, лениво перекатывая непривычные буквы на языке, будто толкнула девушку в спину. Испуганный вой вырвался сквозь сжатые губы. Платок, которым Люта замотала голову, чтобы потеплей было, она нервно стянула вниз, черные распущенные волосы растрепались и покрыли плечи, словно шелковое покрывало, коснувшись почвы.
Милослава, связанного и избитого, подвели к ней и, ударив по ногам, заставили встать на колени напротив Люты. На парня было страшно смотреть. Некогда красивое лицо затекло и опухло, одного уха не хватало, разбитые губы кровили, а нос был рассечен. Он хрипло и надрывно дышал, отчаяние в глазах смешалось с сожалением, когда их взгляды встретились.
Люта давилась слезами, протягивала руки к возлюбленному и тут же одергивала, страшась сделать ему больней. Тяжелые шаги Изу-бея раздались совсем рядом, он подошел к Люте со спины и, схватив девушку за волосы, слегка приподнял ее, заставляя шипеть от боли.
— Ты не захотела стать моей женой, но не станешь и его. Я опозорю тебя, Люта, так же как ты опозорила меня перед моими людьми, сбежав ради мальчишки, предпочтя его, а не наместника.
В голове Люты зашумело, она не слышала, что говорил дальше наместник, не слышала гогота воинов и отчаянного крика Милослава, не чувствовала жадно шарящих по ней рук. Резкая боль внизу живота заставила девушку громко выдохнуть и сжать зубы, так крепко, что еще чуть-чуть и скрошатся все до единого. Наместник брал ее резко, безжалостно, оголяя перед всем каганатом на опушке леса, разрывая платье свадебное, перед тем, с кем она мечтала возлечь, первым и единственным.
Что-то черное неясное, еще только зарождающееся, поселилось в груди Люты и уютно устроилось под сердцем. Она заглянула в глаза Милослава и вместо себя увидела в отражении тень, мелькнувшую и тут же исчезнувшую, словно и не было. Милослав плакал как дитя, трясся и выл, не в силах прекратить бесчинство. Наместник последний раз с силой двинулся и вздрогнул, а после отбросил от себя девушку, сплюнув в сторону.
— Теперь ты моя служанка, понесешь — для тебя это будет к лучшему. Нет — мыть ноги мне будешь до конца жизни. А сейчас смотри, Люта. Смотри на свой выбор.
Она бы хотела зажмуриться, хотела бы зажать уши руками и никогда не слышать более. Все, что происходило на поляне, стало одним непрекращающимся кошмаром, от которого не было сил проснуться. Между ног саднило, сил кричать больше не было, да и, кажется, голос пропал, она не могла и слова сказать. Ресницы слиплись от слез, а волосы смотались в один огромный колтун.
— Смотри, Люта! Отведешь взгляд, убью и отца твоего!
Резкий взмах мечом и голова Милослава скатилась вниз, упав на землю. Изу-бей поднял голову за волосы и бросил Люте на колени. Девушка судорожно обхватила брошенную ей подачку и опустила взгляд вниз на остекленевшие и застывшие навсегда глаза Милослава.
«Загадай желание, Люта»
«Не умирай, Милославушка…»
«Выходи за меня, Лютонька»
«Я…прости меня»
Изу-бей, не дождавшись от Люты так нужной ему истерики, вырвал отрубленную голову у нее из окрасившихся в красное рук, и насадил на вбитое в землю копье.
— Запомни, Люта, будешь перечить мне, я украшу заставу головами всех в твоем селении.
Он отошел от девушки и крикнул что-то на своем диком гортанном языке. Тут же подскочил воин и не церемонясь дернул Люту за руку вверх, заставляя подойти к коню. Он ругался на нее, толкал в спину и дергал за волосы пока не перекинул ее через седло, словно мешок с зерном. Когда добрались до стана, там уже ждали служанки. Ее кинули им под ноги и приказали вымыть и дать одежду. Если тогда, когда она появилась здесь впервые, ее бережно омывали в лохани с душистыми травами, то сейчас просто содрали оставшиеся тряпки и вылили ведро ледяной воды на голову, сунув в руки какую-то одежку и толкнув в сторону костра, чтобы обсохла быстрей.
Люта натянула на голое тело грубую ткань и подошла к костру, сжалась в комочек. На руках все еще оставалась кровь Милослава, она въелась под ногти и, казалось, останется там навсегда вечным напоминанием о ее ошибке.
Люта вздрогнула, когда рядом кто-то замер, а в ухо змеей зашипели.
— Это ты виновата, стерва. Если бы не ты, Милослав был бы жив. Я с детства мечтала с ним быть, но везде твоя черная мерзкая коса мелькала. Так знай, это я сдала вас. Если Милослав не со мной будет, то и не за чем жить ему на этом свете. А ты теперь там, где тебе и место!
Тихий смех Радиславы просачивался в голову, как вода сквозь землю утекает. Он впитывался в сердце и душу, как вода впитывается в корни деревьев. Они кормятся ею, как Люта кормилась отныне гневом своим. Девушка на миг прикрыла глаза, сглатывая колючий ком в горле. Когда она распахнула очи, на миг в них вновь мелькнула тень и тут же исчезла, ее заменили отблески огня. Никто не заметил неотвратимых перемен в девушке, да и кому это надо было. Какая разница хищнику, как сильно злится его добыча.