Когда лицезреешь величие мира, стоя на отвесной скале в абсолютном одиночестве, им легко восхищаться. Каждый луч солнца и дуновение ветерка кажутся божественными касаниями, будоражащими сознание от ощущения единения с древними и властными первородными стихиями. Вздох полнит грудь силой, а выдох пронзает все тело ответной волной, уходящей в мертвый камень под ногами. Создания мира кажутся внизу ничтожно маленькими и такими же прекрасными, как все, что тебя окружает. Так горе тому, кто вернется с небес на землю, позабыв, что прекрасен мир только когда ты один на один с ним.
Зачарованный неистовой погоней за призрачным противником, чей силуэт и запах еще не удавалось вкусить, чудь мчался вдоль реки. Касание рук — прыжок, касание ног — прыжок, касание рук и снова тело уходит в полет. Чудь без труда нагнал повозки недавно встреченных людей, однако, едва он заметил их, то понял, что здесь побывал кто-то еще. Лошадей не было. Зато были мертвые тела.
Один из витязей, что ехали во второй повозке был пригвожден к земле собственным копьем. Из уголков его рта стекала кровь, которая успела застыть на щеках, а оледеневшие на веки глаза изумленно взирали в небеса. Другой мужичек лежал здесь же. Он лишился кисти, а чья-то твердая и злая рука вонзила ему клинок прямо в рот, пробив голову насквозь. Третий витязь был обезглавлен и шутки ради посажен неизвестным изувером на облучок, в его руки были вложены вожжи. Хотя, как знать, быть может именно в такой позе парня и застала смерть.
Крови были столько, что ногу поставить некуда. Нападавшие свежевали лошадей прямо на месте, на мясо вестимо. Три конские головы нашлись здесь же. Весельчаки, которые устроили бойню, поставили их в ряд перед первой повозкой.
Чудь ступал меж телами, стараясь не касаться капель крови, коя подобно росе забрызгала всю траву окрест жуткого места смертоубийства. У первой повозки в куче лежали сразу три мертвеца. Три мужчины. Их стащили друг к другу, возможно допрашивали, а потом жестоко изрубили, нанося удары с нескольких сторон. Белоглазый замер, заметив светлый сарафан в высокой траве. Он не мог пошевелиться, зная, что там увидит. Ступая мягко и осторожно, словно мог кого-то спугнуть, чудь подошел к телу девушки, которая так красиво пела всего несколько часов назад. Подол задран и окровавлен, на бедрах успели проявиться синяки. Сарафан разорван. Она долго страдала прежде чем отойти к вечному сну. На иссиня-бледном и когда-то прекрасном лице застыла маска ужаса и отвращения. Груди отрезаны и валяются в стороне. Бедняжку не убили одним ударом. Чудовища, что учинили такое, не подарили ей освобождения быстрой смертью. Она была для них лишь очередной игрушкой. Куклой из плоти и крови. Девушка погибла, истекая кровью, возможно даже после того, как натешившиеся звери ушли. Она была парализована горем от истязания и потери родичей. Даже не пошевелилась. Не попыталась встать и ушла вслед за солнцем, когда глаза затмила пелена избавления. Рядом в стеблях высокой осоки лежала крошечная фигурка.
Белоглазый опустился на колени и заплакал. Искренне и жалостливо, захлебываясь слезами и заходясь приступами кашля от крика. Он вопил, зажимая лицо руками, не смея смотреть туда где лежала девочка. Ей было лет семь-восемь. Маленькое солнышко в красивом платьице, украшенном вышивкой и речным жемчугом. Чудь вспомнил ее не по годам длинные русые косички, в которые были вплетены цветы и красные ленты. Чья-та грубая рука их срезала, забрав, как трофей. Чья-то жестокая и надменная рука. Маленькое тельце было рассечено напополам от плеча до бедра. От плеча до бедра.
Белоглазый опустился над девочкой, осторожно сгрёб ее в охапку. Его плечи сотрясались от плача, который чудь не старался подавлять. Как же может быть такое? Зачем? Ради чего? На эти вопросы никогда не найдется ответа. Такое невозможно объяснить, невозможно исправить. Животные лучше людей хотя бы потому, что они никогда не позволят себе учинить такое. Волк может задрать хоть взрослого мужа, хоть дитятко, да только сделает он это прокорма ради. Он не будет насиловать и истязать, а съест. Те, кто побывали здесь хуже животных и даже людей, то были лютые звери. Дышащие воздухом черные создания, по какой-то ошибке богов, получившие в руки оружие.
Постояв на коленях, сжимая бездыханное тельце маленького невинного существа, чудь наконец пришел в себя. Он стащил все тела, уложив их рядом. Раны и увечья забросал травой и листьями, на глаза несчастных уложил лепестки подснежников. Когда все приготовления были окончены, чудь припал к земле ладонями, затем поклонился и зашептал:
Матерь земля, заклинаю послушай,
Внемли, что скажет твоя плоть и кровь,
Добрых людей прибери в свое лоно,
Перину из мха ты для них приготовь.
Пускай засыпают подобно закату,
Позволь раствориться в твоих телесах,
Открой для них дверь, предоставь избавленье,
Укрой, убаюкай, на веки впотьмах.
Послышался стон, исходящий, казалось из самой земной тверди. Камни терлись о камни, грунт вспенился, расступаясь. Тела мертвецов начали погружаться в почву, раскачиваясь из стороны в сторону. Руки чудя дрожали, по щекам текли слезы, но он держался, упрямо отдавая силу.
«Глубже, мать-земля! Глубже, молю! Забери их так глубоко, чтобы ни падальщик лесной, ни нечисть болотная не смогли достать. Пусть спят. Пусть спокойно и сладко спят. Во веки веков».
Мертвецы скрылись под толщей земли. Побеги живой, девственно чистой и ярко зеленой травы тотчас проступили на месте их могилы. На глазах чудя то место обрастало цветами. Они были живые и яркие. Шесть кустов зверобоя и два голубых колокольчика. Чудь постоял зачарованно взирая, поклонился и двинулся прочь.
Припав к земле, аки ловчий пес, белоглазый принюхивался и высматривал. Следов было хоть отбавляй. Проклятые мясники никого не боялись, брезгуя тем, чтобы скрываться. Оказавшись возле реки, он без труда нашел углубление в земле. Здесь был вбит кол, к которому привязали корабль. Значит убийцы пришли с воды.
Зачерпнув пригоршню из реки, чудь омыл лицо, напился. Стал всматриваться. Волны ласково покачивали его отражение, походившее мелкой рябью.
— Покажи, — шептал чудь, буравя отражение глазами. — Покажи.
Река не отвечала, но рябь усилилась. К берегу хлынула могучая волна, грозящая сгрести белоглазого в охапку, да утянуть в пучину. Но едва дойдя до его ног, вода отступила, являя иную картину. Низкие борта, белые с красным паруса свернуты под рею, на носу голова рогатого змея. Драккар.
Чудь поднял голову от воды, уставившись вдаль. Втянул воздух ноздрями и побежал. Размытый силуэт диковинного создания вновь скользил вдоль реки. Только на сей раз, двигался белоглазый еще быстрее. Он мчался, грозя обогнать ветер, то и дело глухо ревя от ярости, что заполняла его сердце. Но чудь по обыкновению своему ее не гнал. Белоглазый раздувал это чувство, как молодое едва народившееся пламя костра. Он лелеял его, как ребенка, взращивая, с каждым ударом о землю рук и ног. Тени мира стали тусклы, как стволы деревьев в предрассветном тумане. Утекая лишенными тел призраками, мимо проносились встревоженные ежи и зайцы, мелькали очертания медведя, пары лосей и семейства куниц. Чуть мчался все быстрее, взрывая ударами мощных когтей дерню.
День близился к закату. Лучи милостивого, но столь же безразличного солнца играли на волнах, когда чудь заметил вожделенный драккар. Весла ритмично взмывали вверх и опускались в воду, рывками толкая тяжелое тело деревянного змея.
— Кху! Кху! Кху! — ухали грубые голоса при каждом взмахе.
Внутри драккара поблескивали девять шлемов. Чудь и не думал изучать врага и тем более считать. Он почувствовал, как рот наполняет слюна, а сердце взревело, стуча все быстрей и быстрей. Руки и ноги заработали на пределе возможностей, мышцы натужно задрожали. Белоглазый превратился в размытый росчерк стрелы, в стремительный и разящий не щадя. Завидев изгиб реки, он юркнул наперерез, сокращая расстояние, и прыгнул!
Драккар как раз огибал небольшой островок, раскинувшийся прямо по центру реки, как вдруг совсем рядом раздался мощный всплеск. Поднятые брызги, скрывали то, что упало в воду. Человек, стоявший на носу корабля, подскочил к борту, всматриваясь в волны. Мгновение спустя, он вскинул руку над головой, отдавая приказ.
— Что это было, Олаф? — обратился к вожаку один из гребцов, перекидываясь через борт и тоже всматриваясь в водную пучину.
— Следить за берегами! — рявкнул седовласый великан, вдевая руку в крепления щита. — Луки вздеть!
Команда повиновалась. Весла повисли без дела, а драккар медленно скользил, теряя ход. Напряжение нарастало. Викинги вертели головами, но не могли завидеть угрозу.
— В нас что-то метнули, — проговорил воин, названный Олафом. — Следите за каждым деревом. Второй раз они попадут!
Он был поистине грозным мужчиной. Косая сажень в плечах, могучие руки, способные размахивать тяжелой двуручной секирой аки ребенок палочкой. Множество шрамов на лице. Светло-голубые бесстрастные и жестокие глаза. Спутники ему под стать. Но из всех выделялся рыжий головорез, увешанный человеческими черепами, как украшениями. К поясу крепилась перевязь с ушами числом не менее двадцати. Помимо всего прочего позади его рогатого шлема были приколоты две русые косички…
Внезапный удар в дно драккара застал викингов врасплох. Дерево вздрогнуло, но устояло. Воины опешили, не ожидая ничего подобного.
— Левиафан? — прокричал молодой воин, глядя на седовласого вожака.
— Здесь? — изумился Олаф. — То верно был каме…
Он не успел договорить, поскольку новый удар был такой силы, что пробил дно. В отверстии успели мелькнуть две когтистые лапы, рванувшие поддавшееся дерево в стороны, расширяя пробоину. Драккар тряхнуло. Вода стремительно начала заполнять судно, окончательно замедляя его ход. Люди, выкрикивая проклятия, рванули в сторону ближайшего берега, прыгая за борт. Все были при оружии, щитах, кольчугах, да шлемах.
Двое потонули сразу. Не желая вовремя расстаться со снаряжением, они тотчас оказались на дне, увлекаемые течением прочь. Река, словно зная об преступлениях людей, швыряла их тела о камни, разбивая доспех и круша черепа. Те, что были поумней, побросали кто-что, лишь бы доплыть. А до берега было рукой подать, аршин тридцать не боле. Борясь с течением и избавляясь о того, что тянуло ко дну, викинги выплывали. Даром те воины знались с водой от рождения и разумели, как правильно выживать.
Черноволосый парень греб обеими руками, отбросив и шелом, и щит, и скинув даже кольчугу. Могучие руки без труда махали, толкая пловца вперед. Вдруг он вскрикнул, но вода унесла обрывки слова. Викинг скрылся в ревущей пучине и более не появился. Волны реки бурлили, кое бывает на порогах, да только вот не было видно камней. Один за другим исчезли в бурлящей стихии еще три воителя, хватая ртом воздух, истошно вскидывая руки, будто желая удержаться за водную гладь.
Олаф, рыжий и еще один викинг, по виду закаленный в боях ветеран, на силу выползли на берег. Тяжело дыша они поднялись, ошеломленно осматривая поверхность воды. Драккар затонул на мелководье, только мачта торчала на пару вершков.
— Бьерк, раздери меня стервятник! Что это было? — взревел рыжий, выпучив глаза.
— Это Хельхейм, а не река, — отвечал ему воин, с прищуром следя за волнами. — Там живет какое-то чудище! Олаф, что это был за удар? Я видел щупальце в проломе! Там какая-то жуткая тварь! Она утащила наших братьев!
Олаф промолчал, как и спутники, вглядываясь в успокаивающиеся воды реки. Рыжий было собрался снова разразиться проклятиями, как вдруг его голос оборвался. Он замер, разинув рот, глядя перед собой. Чудь стоял вплотную, нависая над ним, как скала. Белоглазый придвинулся к лицу викинга, едва не касаясь его кожи и заговорил:
— Ты красиво себя украсил, воитель. Я знаю, что ты меня плохо понимаешь, не знаешь толком языка такой животной и древней твари как я. Это ничего, нурманский воитель. Зато я знаю, у кого ты взял эти косички. Твой меч висит на поясе слева. Это значит ты правша!
Рыжий не успел понять, что произошло потом. Мир взорвался болю, а он только кричал. Кричал, что было мочи. Чудь опрокинул рыжего на землю, придавив ногой и ухватившись за правую руку, что есть мочи рванул на себя. Раздался чавкающий хруст, перерастающий в истошный рев, умирающего от боли и страха человека. Оторванная рука отлетела в сторону, но это было только началом. Не успели спутники рыжего опомниться, как чудь опустился к поверженному врагу, перехватывая за ноги. Все заняло считанные секунды.
— Ты слышишь меня, викинг? — прорычал белоглазый, глядя в глаза захлебывающемуся от боли рыжему. — Мое имя Гату. Передай от меня привет своему Одину. Скажи, что я разорву каждого его сына, что явится сюда!
Резким движением, чудь сломал викингу обе ноги в области коленей. Ошеломленные происходящим спутники рыжего наконец пришли в себя. Олаф возопив, как горный аспид ринулся на белоглазого, нанося удар с разворота. Он почти попал. Должен был попасть, будь его противник человеком. Секира свистнула прямо у лица Гату, но тот проворно уклонился, откатываясь назад, и атаковал сам.
Его прыжок был столь стремителен, что вожак нурманов лишь с запозданием успел опустить оружие туда, где еще мгновение назад был чудь. Белоглазый схватил викинга под ноги, дергая в сторону. Тот повалился, но тотчас взлетел опять, правда уже не сам. Чудь, ухватившись обеими руками, раскручивал тело вокруг себя, нанося им удары по Бьерку, который попытался ударом меча поразить спину белоглазого. Берсерк отпрянул, боясь задеть своего товарища, что было ошибкой.
Взревев пуще прежнего, чудь взмахнул беспомощным супротив его древней мощи телом викинга, и трижды ударил им о земь.
«Будь! Ты! Проклят!».
Олаф охнул, и застыл без движения. Его члены замерли, жалко подрагивая. У него был переломлен хребет. Голова неестественно вывернулась, сломанное бедро повисло, закручивая ногу за спину.
Бьерк побелел от увиденного, пятясь. Его руки дрожали, на лбу выступил пот, а уверенные и полные решимости до этого глаза бегали, грозя покинуть глазницы. Он то и дело оступался и пятился. Рядом рыдал от боли изувеченный рыжий. Парень не мог пошевелиться, и даже снять с пояса ставший бесполезным меч. Слезы лились из глаз могучего когда-то охотника за трофеями.
— Один! — рыдал он, стараясь достать оставшейся в наличии рукой меч из ножен. — Один, я иду к тебе! Я сражался!
Чудь не глядя топнул по кисти рыжего, ломая пальцы. Более не обращая внимания на заливающегося воем нурмана, он шагнул навстречу Бьерку, медленно говоря:
— Я дам тебе всего один удар, викинг. Прицелься хорошо. Только один удар. Давай!
Взвизгнув, как полоумный, тот прыгнул навстречу белоглазому, замахиваясь. Меч сверкнул стремительно, как молния, но нашел лишь пустоту. В грудь нурмана ударила нога, выбивая воздух из легких и ломая ребра.
Меч выпал на землю, тело легло рядом, заходясь мучительным кашлем. От каждого сотрясения плоть ранила саму себя осколками костей. Бьерк перевернулся на бок, бессильно шаря пальцами по траве в надежде нащупать оружие. Он так и не успел подобрать меч. Чудь взвился в воздух, напрыгивая на свою жертву и сминая. Ударом обеих ног белоглазый размозжил врагу грудную клетку.
Олаф и рыжий все еще дышали. Гату хладнокровно ухватил обоих за ноги, подтаскивая к воде. Зайдя по пояс в теплые волны реки, чудь отпустил тела, которые тотчас пошли ко дну. Он видел полные страха глаза викингов. Они были живы и захлебывались, не в силах и сопротивляться от полученных травм. Белоглазый отвернулся, уходя прочь от поверженных. Подобрав тело Бьерка, Гату с размаху запустил его в реку и сел на берег.
Он закрыл глаза, опуская ладони к земле.
«Прости меня, земля-родненькая, за эту порченную кровь, что пролилась на тебя».
«Прости меня, сестра-река, за эту мерзкую плоть, что ты приняла».
Чудь замер и просидел так добрых три часа. Не мигнет глазом, не шелохнется, словно бы и не дышал. Убийством себя запятнал. Уже не первый то раз. Да токмо как жить иначе, покуда вокруг век лютого зверья. Ведь лезут они все сюда, лезут не разбирая дороги. Будто намазано им на этой земле, будто зовут их сюда. Вздохнул белоглазый и глаза закрыл.
Тяжело. Ох и тяжело, когда один ты средь мира, а и не мир то, а сплошная кровавая баня. И нет надежды в мире том на пробуждение и рассвет. А коли чуди уготована такая судьба, то и пусть не видать ему багрового рассвета. Белоглазый не просто так родился подземным жителем. Закат ему за брата и отца.
Вздохнув глубоко и головою тряхнув, чуть поцеловал землю, поднял растратившие ярость и ненависть глаза и побежал.