А.Н.Энгельгардт.
Письма из деревни (1872-1887 гг.)
Оглавление
ПИСЬМО ПЕРВОЕ: Описание моего зимнего дня. - Кондитер Савельич. - Объяснение кухарке Авдотье опытов Пастера. - Легко ли получать с крестьян оброки. - Скотник Петр и жена его, скотница Ховра. - "Скотная изба". - Параллель между отставным профессором и отставным кондитером. - После обеда. - Народный календарь. "Старуха". - Подаяние "кусочков". - Кто их собирает. - Как "старуха" лечит скот. - Доклад старосты Ивана. Черно-желто-белый кот. - "Нытики". - Признаки светопреставления.
ПИСЬМО ВТОРОЕ: Деревенские интересы. - Зачем мужик идет к барину. - Костик - специалист, охотник и вор. - Пьяница ли мужик. - На благовещенье воры заворовывают. - Кулак Матов. - Суд над Костиком. - Случаи и слухи. - Насчет леченья. - Пушной хлеб. Девка умрет - расходу меньше - Организация медицинской помощи в деревнях. - "Попы". - Их доходы. - На станции. - На съезде. Удобства нового судопроизводства.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ: "Бабье лето". - Льняные "опыты". - Рубка капусты. - Бабьи песни. - Сидор и солдатка. - Как закисала капуста. - Толоки и помочи "из чести". - Нужно ли чинить дороги. - Степка-поваренок и его урок деревенской политики. - Вопрос о потравах. - Брать ли штрафы. - Воображаемое "зло". - Все от панов! - Почему Касьяну бывает в четыре года один праздник, а Николе два в году. - Лен и земляные блохи. - "Напущенные" сороки. - Агрономические книги. - Голодная весна. - "Обязанный" Дема. Сеять или не сеять - весенний вопрос. - Еще о книгах и книжной мертвечине. - О грибах. - "Новь" на мельнице.
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ: Весна. - Табличка батищевских урожаев 1871-1872 гг. - Вор ли мужик. - Ленив ли наш работник. Особенности его характера. - Не знают меры работе. - Ретив ли чиновник. - Хозяйство после "Положения". - Необходимо изменить систему хозяйства. - О дороговизне рабочих рук. - Причина бедности крестьян - разобщенность в их действиях. - Губернская сельскохозяйственная выставка. - Починка фрака. - Pas de culture. - О некоторых необходимых удобствах. - Полушубок или пиджак. Ружье на "случай". - Выставочный скот. - Градоотвод и корчевальная машина. - Наказанное легковерие.
ПИСЬМО ПЯТОЕ: Выпив водочки и поужинав. - Батищевские собаки. - История Лыски. - Кому выл Цурик. - Передряга с кондитером Савельичем. - "Прихоти" Савельича. - Его изобретения. - Самодельная коляска. - Печенье из бобов. - Сердитый чиновник. Как введены были в Батищеве посевы льна. - Вся сила в бабах. Бабий труд и бабий сундук. - Введение плужной пашни в Батищеве. Корчевка березняка. - Что пень собьем, то грош найдем. - По поводу Пастера. - Мятье льна. - Мужик сер, да не черт его ум съел. - О коновалах.
ПИСЬМО ШЕСТОЕ: Приметы войны. - Ополченцев взяли. - Письмо солдата из Туретчины. - Бумага насчет земли. - Коробочник Михайло и военные картины. - Еще солдатское письмо. - Митрофанова матка. - Буковский кабачок. - Определенные убеждения бессмысленных масс. - Народ понимает, за кого мы воюем. - Мобилизация. - Султана зарезали. - Черняев проявился. - "Гони - приказано". - Помер все же легче.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ: Граборы. - Бывает, что не стоит хорошо есть. - Физиология крестьянской пищи. - О горохе и непереваримых веществах. - "Прочная" и "легкая" пища. - Значение кислоты в мужицком обеде. - Хлеб. - Щи и каша. - Хорошая пища густа и "бросает на пойло". - Вдоволь мяса могут есть люди, на которых работают другие. - Чем дешевле в городе мясо, тем более в деревне нужда. - Граборская работа. - Важность в работе наладки инструментов. - "Чудящие" господа. - Легок ли поповский труд. Устройство граборской артели. - Крестьянский индивидуализм. Значение разделов. - Бабий индивидуализм. - Хозяев мало. Деревенские дурачки. - Отрезки и зацепки. - Помещичье хозяйство и его основа. - Интеллигентные рабочие.
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ: Об урядниках. - Березки. - Забота о мужике. - Способ высиживанья бумаг. - Гонение на евреев. - Приказ о чуме. - Вредно ли есть тухлое. - "Он".
ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ: Молебствие о дожде. - Бог - старый хозяин. Черви на льне. - Чиновничьи распоряжения. - Помещику неурожай выгоднее урожая. - Летняя работа. - Введение мужика в хомут. Утеснение мужика землей. - Недостаток выгонов. - "Повычхавшийся" мужик. - Хлеб дорог - мужик дешев. - Радоваться дороговизне хлеба - великий грех. - Избыток ли хлеба продает Россия. - О чистом хлебе. - Дешев хлеб - дорого мясо, дорог труд, мужик благоденствует. - Противоположность интересов барина и мужика.
ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ: "Счастливый уголок". - Уменьшение пьянства. - Мужицкие школы. - Нужен ли мужику интеллигент. - Интеллигентные деревни. - Помещичье хозяйство бессмысленно. - Значение для крестьян сторонних заработков. - Летняя работа на себя. - Идите на землю, к мужику. - Косны ли крестьяне. - Кулак. - Призыв интеллигенции в деревню.
ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ: Мужицкие слухи. - Странное мнение мужика насчет начальства. - Слухи о земле. - Приказано следить за господами. - Понятие мужика о праве на землю. - Злонамеренные люди. - Функция царя - всех равнять. - Царь есть главный земляной хозяин. - Вопрос о малоземелье. - Разработка пустошей. Интенсивное или экстенсивное хозяйство. - Все к мужику придет. Спор с "Русью". - О фосфорно-кислых туках. - Помещичье хозяйство не имеет смысла. - Кнехта нет. - Дерунов и Бобринский. - Земля должна перейти в руки мужика.
ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ (Памяти Кавелина): Открытие отделения крестьянского банка. - Покупка земли. - Посредничество интеллигента. - Это ему зачтется! - Первые опыты с фосфоритной мукой. - О травосеянии у крестьян. - Пустые земли. - Значение фосфорита.
Письмо первое
СТР.
Вы хотите, чтобы я писал вам о нашем деревенском 19 житье-бытье1. Исполняю, но предупреждаю, что решительно ни о чем другом ни думать, ни говорить, ни писать не могу, как о хозяйстве. Все мои интересы, все интересы лиц, с которыми я ежедневно встречаюсь, сосредоточены на дровах, хлебе, скоте, навозе... Нам ни до чего другого дела нет.
5 февраля я праздновал годовщину моего прибытия в деревню. Вот опиcание моего зимнего дня.
...Поужинав, я ложусь cпать и, заcыпая, мечтаю о том, что через три года у меня будет тринадцать десятин клеверу наместо облог, которые я теперь подымаю под лен. Во сне я вижу стадо пасущихся на клеверной отаве холмогорок, которые народятся от бычка, обещанного мне одним известным петербургским скотоводом. Просыпаюсь с мыслью о том, как бы прикупить сенца подешевле.
Проснувшись, зажигаю свечку и стучу в стену - барин, значит, проснулся, чаю хочет. "Слышу!" отвечает Авдотья и начинает возиться с самоваром. Пока баба ставит самовар, я лежу в постели, 20 курю папироску и мечтаю о том, какая отличная пустошь выйдет, когда срубят проданный мною нынче лес. Помечтав, покурив, надеваю валенки и полушубок. Дом у меня плоховат: когда вытопят печи, к вечеру жарко донельзя, к утру холодно, из-под полу дует, из дверей дует, окна замерзли, совершенно как в крестьянской избе. Я было сначала носил немецкий костюм, но скоро убедился, что так нельзя, и начал носить валенки и полушубок. Тепло и удобно. Наконец, баба, позевывая, несет чай. Одета она, как и я, в валенки и полушубок.
- Здравствуй, Авдотья. Ну, что?
- А ничего!
- Холодно?
- Не то чтобы очень; только мятет.
- Иван ушел на скотный?
- Давно ушел: чай, уж корм задали.
- Что это Лыска вчера вечером лаяла?
- А бог ё знает. Так, ничего. Волки, должно, близко подходили.
Я заказываю обед. Авдотья, жена старосты Ивана, у меня хозяйка в доме. Она готовит мне кушанье, моет белье, заведует всем хозяйством. Она же доит коров, заведует молочным скотом, бьет масло, собирает творог. Авдотья - главное лицо в моем женском персонале, и все другие бабы ей подчинены, за исключением "старухи", которая хозяйкой в застольной.
Обед заказан. Баба уходит. Я пью чай и мечтаю о том, как будет хорошо, когда нынешнею весною вычистят низины на пустошах и облогах, через что покос улучшится и сена будет больше.
Пью чай, курю и мечтаю. Иван староста пришел; одет в валенки и полушубок.
- Здравствуй, Иван. Ну, что?
- Все слава богу. Корм скоту задали. Корова бурая белобокая телилась.
- А! Благополучно?
- Слава богу. Схолилась как следует. В маленький хлевок поставили.
- Телочку телила?
- Телочку - буренькая, белоспиная... Ничего телочка.
Я достаю из стола записную книгу, записываю новорожденную телочку в список нынешних телят: "No 5/72 - бурая белоспиная телочка 8/11 72 от No 10" и смотрю по календарю, когда телочке будет шесть недель, что отмечаю в книге.
- Что, хорошо съели вечернюю дачу?
- Хорошо съели, только былье осталось. Пустошное сено, сами изволите посмотреть, роговой скот хорошо будет съедать: кроме былья, ничего не останется, потому в нем вострецу нет.
- Что это Лыска вчера вечером лаяла? 21
- Так, ничего. Волки, должно, подходили.
Молчание. Говорить больше не о чем. Иван, выждав, сколько требует приличие, и видя, что говорить больше нечего, берет чайную посуду и уходит к Авдотье пить чай.
После чая я или пишу или читаю химические журналы, собственно, впрочем, для очищения совести: неловко как-то, занимавшись двадцать лет химией, вдруг бросить свою науку. Но не могу не сознаться, что очень часто, читая статью о каком-нибудь паро-хлор-метаталуйдине, я задумываюсь на самом интересном месте и начинаю мечтать, как бы хорошо было, если бы удалось будущею осенью купить пудов 500 жмаков... навоз-то какой был бы!
Обутрело. Кондитер Савельич пришел печи топить. У меня печи топит кондитер, настоящий кондитер, который умеет делать настоящие конфеты. Попал этот кондитер ко мне случайно. Когда-то, лет пятьдесят или шестьдесят тому назад - за старостью, кондитер сам позабыл, сколько ему лет, - Савельич учился кондитерскому ремеслу в одной из лучших кондитерских в Москве, был кондитером в одном из московских клубов, потом был взят помещиком в деревню, где проходил различные должности: был поваром, кучером, буфетчиком,, выездным лакеем, истопником, судомойкой и т.п. Жениться Савельич не успел, хозяйством и семейством не обзавелся, собственности не приобрел - у господ был всегда на застольной, под старость оглох и по несчастному случаю потерял челюсть, которую ему вынул какой-то знаменитый хирург, вызванный из-за границы для пользования одного богатого больного барина. Случилось как раз в это время, что Савельичу ударом какого-то механизма на круподерне, где он драл крупу, раздробило левую челюсть; сделалась рана, и раздробленную челюсть пришлось вынуть, что и исполнил знаменитый хирург. Операция удалась. Савельич остался жив и исправно жует одною челюстью. Одиннадцать лет тому назад Савельич сделался вольным и с тех пор жил все больше около церкви. Сначала был церковным старостой, потом ходил с книжкой собирать на церковь. Последние же два года Савельич жил как птица небесная, со дня на день, перебиваясь кое-как. Летом и осенью нанимался за мужиков караулить церковь, за что очередной двор давал ему харчи и платил по 5 копеек за ночь, варил иногда купцам в городе варенье, за что ему тоже перепадали кое-какие деньжонки. Зимой же - самое трудное для Савельича время - жил на капитал, заработанный летом. Квартировал на своих харчах у какого-нибудь знакомого мужика и за квартиру помогал мужику в домашних работах - за водой сходит, дров нарубит, люльку качает - старик во дворе никогда не лишний; кормился же своим кондитерским ремеслом: купит на заработанные летом деньжонки несколько фунтов сахару, наделает леденцов и носит по деревням (разумеется, без торгового 22 свидетельства). Даст "старухе" конфету для внучат - она его накормят. Разумеется, плохо ел всегда, голодал иногда, но милостыни, говорит, не просил. Ко мне Савельич попал таким образом: захожу как-то в прошедшем году великим постом в избу, где живут работники и работницы, вижу, сидит в одной рубахе высокий, худой истощенный от плохого харча, лысый старик и трет в деревянной ступе табак. "Кто это?", спрашиваю. "А старик", говорит староста, "по знакомству зашел; я ему табак дал стереть пообедает за это с нами". Под вечер, отдавая отчет по хозяйству, староста заговорил о старике, рассказал, что старик бывший дворовый, что он кондитер, при господах живал, господские порядки знает, и попросил позволения пригласить старика к светлому празднику разговеться, "а он за это поможет Авдотье к празднику стол готовить", прибавил староста. Я, разумеется, позволил. Авдотья была в восторге, что старик придет к празднику и поможет ей все приготовить хорменно (форменно), как у господ бывает. Чтобы все было хорменно, как у господ, - это конек Авдотьи.
Поселившись в деревне, я решился не заводить ни кучеров, ни поваров, ни лакеев, то есть всего, что составляет принадлежность помещичьих домов, что было одною из причин разорения небогатых помещиков, не умевших после "Положения" повести свою жизнь иначе, чем прежде, что было одною из причин, почему помещики побросали хозяйства и убежали на службу. Поселившись в деревне, я повел жизнь на новый лад.
В имении я нашел старосту; у старосты, разумеется, оказалась баба, которая вела его хозяйство, готовила ему кушанье, мыла белье. Я переместил старосту с бабой из избы в дом и сделал Авдотью моею хозяйкой, кухаркой, прачкой. По хозяйству - молочное дело, выпойка телят и пр. - учить ее мне было нечему: я сам у нее учусь и должен сознаться, что от нее научился гораздо большему, чем по книгам, где говорится, что "у молочной коровы голова бывает легкая, с тонкими рогами, ноги тонкие, хвост длинный и тонкий, кожа и волосы мягкие и нежные, вообще же весь вид женственный и пр."; но по части кухни я ей несколько помог. При помощи моей (недаром же я химик: все-таки, и в поваренном деле могу понять суть) Авдотья, обладающая необыкновенными кулинарными способностями и старанием, а также присущими каждой бабе знаниями, как следует печь хлеб, делать щи и пироги, стала отлично готовить мне кушанье и разные запасы на зиму - пикули, маринованные грибки, наливки, консервы из рыбы и раков, варенье, сливочные сыры. Я ей объяснил, что при приготовлении сиропа из ягод, главное - варить до такой степени, чтобы, под влиянием кислоты, кристаллический сахар перешел в виноградный и сироп сгустился настолько, чтобы брожение не могло происходить; объяснил, что гниения в консервах, плесени в пикулях и пр., как показал Пастер, не будет, если из воздуха не попадут зародыши 23 низших организмов; объяснил действие высокой температуры на зародыши, белковину и т.п. Все это Авдотья прекрасно поняла. Все идет у нас отлично: и масло выделываем превосходное, и бархатный сливочный сыр делаем такой, что Эрберу не грех было бы подать своим посетителям, и раков маринуем, и ветчину солим, и гусей коптим, и колбасы чиним, и рябчиков жарим не хуже, чем у Дюссо. В одном только мы с Прохоровной не сходимся: я забочусь только о вкусе, а она, кроме того, и о том, чтобы все было форменно, как у господ бывает, чтобы нас не осудили. Кондитер, который живал при господах, был для нее истинною находкой, и она с волнением ожидала, разрешу ли я пригласить кондитера к светлому празднику: праздник большой, попы приедут, а у нас не форменно будет.
Кондитер пришел за три дня до праздника. Зарезали барана; я съездил на станцию и купил крупчатки, сандалу, изюму, миндалю, началась стряпня; кондитер вырезал из разноцветной бумаги украшения для кулича и бараньего окорока; я, вместе с одним из друзей-химиков, приехавшим из Петербурга ко мне в гости на праздник, сделали из розовой чайной бумаги цветок-розан, надушили его превосходными духами и воткнули в кулич. Все вышло отлично и кулич, и пасха, и поросенок, и баранина, а главное, все было форменно, и перед попами мы не ударили лицом в грязь. Авдотья была на верху блаженства и ходила с сияющим лицом, наряженная в яркий сарафан. Кондитер только сплоховал - взялся он сделать какой-то сладкий английский торт, но торт не вышел, то есть вышел очень плох. Заметив на другой день, что все было съедено, за исключением английского торта, кондитер так сконфузился, что, не говоря ни слова, куда-то скрылся.