Рева обняла Диего.
— Спасибо. За все, что ты для нас сделал. А теперь иди. И береги себя.
— Куда ты пойдешь? — спросила Карина, Рева провожала юного Диего взглядом.
— Думаю, отправлюсь к Пепельным горам Зантоса, — сказала Рева. — Я хочу найти мятежников и научиться, как быть менти.
Карина сжала ее руку.
— Я бы тоже хотела.
Рева посмотрела на сломанные оковы на песке.
— Странно, но я всегда думаю о замке Унны, когда вижу железо. Я даже немного скучаю.
— А что там? — спросила Карина.
— Там я жила, пока меня не поймали Сестры. Не лучшее место, но я все равно скучаю.
— Почему железо напоминает тебе о замке?
— Оно было там всюду. Францис украсил им стены и двери, даже нашу кровать. Я была закована в железо.
Карина нахмурилась.
— Он знал, кем был, но не знал, какая ты. Райна…
— Меня зовут Рева.
— Рева, железо не только подавляет силы менти. На женщин оно влияет сильнее.
Рева посмотрел на Карину.
— Железо не дает нашим детям расти. Мешает размножению. Понимаешь?
— Что? — выдохнула Рева.
— Ты говорила, что не могла родить. Ты сказала, что все дети остались в замке. Да?
— Да, — признала Рева.
— Ты не виновата, Рева. Это из-за железа в замке. Оно не давало родить здорового ребенка.
— И это… делает их… кривыми? — спросила Рева с дрожью в голосе.
— Железо путает нашу магию. Порой ребенок может быть получеловеком, наполовину зверем. И… наверное, ты, когда превратишься…
Колени Ревы дрожали. Карина схватила ее локоть, чтобы она не упала в песок. Мир кружился в тумане. Это могло быть правдой? Она жила с виной из-за выкидышей. Она терзала тело болью из-за шрамов и живота. Она считала себя виноватой, знала, что это было ее частью. Но все же… А если это было правдой? А если железо мешало, а она не знала? Карина сжала ее плечи, трясла, но почему? Потому что она плакала. И плакала громко.
Женщины окружили ее. Столько лиц смотрело на нее. Они знали? Знали о ее стыде? Или это уже не стыд? Она съехала по мягкой дюне. Это была не ее вина.
Эмми была бы рада.
Францис простил бы.
«У меня есть шанс на другую жизнь».
Так Рева думала. А потом услышала крики и треск железного хлыста. Карина упала, вытянув руки, Рева зажала рот рукой. Она моргнула раз, другой, и увидела Эмми на земле с кровью, вытекающей из нее.
Не в этот раз.
Сестра Валерия и два стража напали на пленниц, и тело Ревы задрожало. Ее руки стали крыльями, ноги покрыла чешуя, из спины вытянулся хвост. Она возвышалась над женщинами. Сестра Валерия перестала бить Карину и повернулась к новому облику Ревы, хлыст выпал из ее руки. Карина оттолкнула Валерию, Рева двигалась инстинктивно. Она бросилась, схватила Валерию зубами. Кровь сестры была теплой, но горькой. Она понесла кричащую и корчащуюся Валерию к морю. Рева знала, что люди кричали, но бросила Валерию в море. Она смотрела, как падает в воду женщина, что заковала ее в цепи, и ревела. Она выпускала с ревом всю боль и гнев. Ревела из-за потерянных родителей, мужа, подруги и детей.
Она ревела, пока не лишилась сил.
А потом оказалась голой, сжавшейся Ревой, которой касалась волна. Карина подбежала к ней.
— Ты — дракон, Рева, — сказала Карина. — Дракон.
Рева смотрела на подругу. Ей показалось? Она вытянула руки, и они стали крыльями? Она видела чешую на коже и выдохнула желтый огонь на Валерию, бросив ее в море? Она впервые убила?
Да. Она это знала. Она все это сделала. Карина была права, она была драконом, и теперь она знала свой путь.
31
Король Давэд
А вот и новость. Прошло больше недели с его полета, он едва спал с тех пор. Он поступил глупо, он знал. Но любопытство одолело его, и он полетел к Пепельным горам.
Там он увидел сына, принца Луку за работой. Он трудился. Мальчик строил дом голыми руками, копал яму среди вони под палящим солнцем. Впервые принц Лука действовал как сын, которой он всегда хотел. Лука был сильным, умелым, не боялся работы. Он был не слабаком, как раньше.
В облике сокола король ощущал все проще. Он хотел сыну жизни, даже если он был менти. Не важно, что он сказал Стефану, он хотел, чтобы Лука жил. Но не знал, как защитить Луку, не раскрыв, что и он — менти.
Давэд знал, что стоит вернуться, но когда увидел сына, бегущего предупредить друзей об атаке, не смог оторваться. Он смотрел. Смотрел, и птичье сердечко трепетало в груди. Он смотрел, как смело бился Лука с людьми принца Стефана, и он болел за Луку. Он радовался, когда Лука побеждал, даже когда бойцы-менти порой помогали и спасали Луку. Он видел Стефана, сидящего на лошади и смотрящего на бой свысока.
Но менти проигрывали. Давэд помнил слова карги, старался верить, что хотел менти смерти. Но храбро сражающийся сын тронул его. Если умрут менти, умрет и его сын. Он полетел к холму, где был Стефан. Может, он как-то раскроется Стефану. Может, сын его послушает. Но потом он увидел, как Лука идет по холму к Стефану, и решил выждать и увидеть, что будет.
Лука выступил, чтобы защитить остальных. Это было благородно, хоть и глупо. Давэд знал, что Стефан не даст мятежникам жить, даже если Лука будет в цепях. Давэд давно правил, понимал политику войны. Лука — нет.
Его сыновья бились. Давэд переживал, но не решил, остановить ли это. Он летал вокруг них, бил крыльями, переживая из-за ударов мальчиков. Ни один родитель не хотел бы видеть, как дети убивают друг друга. Даже король.
И он увидел Брата, что подкрадывался к Луке. Стефан знал, что задумал Брат, это точно. Он видел, как Стефан с пониманием улыбнулся, не увидев Брата среди остальных. Стефан не остановил Брата, он мог победить без чести. Гнев заполнил птичье сердце Давэда, он действовал инстинктивно. Он напал на Брата, терзал его глаза. Брат Миккел закричал от боли, но успел ударить кинжалом под левым крылом. Давэд завопил и улетел, пока по нему не попали снова. Крыло беспокоило его, он медленно перелетел море, порой опускаясь так низко, что мог попасть в воду и утонуть. Но выжил. Он вернулся в крепость и считал себя трусом.
Он бросил сыновей в забытом богом месте, они все еще бились. Он бросил их посреди боя, не знал, каким был результат. Хуже было, что ему приходилось делать вид, что он не знал о случае в Пепельных горах. Будто он не побывал там один, в пути его сопровождали только чайки. Было сложно объяснить, где он пропадал, и откуда рана на ребрах.
Неделя была невыносимой. Но вести прибыли.