Весна 1708 года.
В гробовом молчании они ждали его. Каменный зал, своими размерами похожий на какой-нибудь из людских дворцов, был полон краснокожих и щупальцеголовых. Ближе к помосту, над которым развевался гобелен с эмблемой Азрога, толпились вооруженные красноголовые мужи, что с воодушевлением смотрели назад, в сторону входа, тогда как у колонн больше скопилось чиновников, ремесленников и лиц духовного сана. Ни одной женщины в зал не пустили. Колонны были исчерчены древними азрогианскими рунами, а на стенах изображены памятные события древности. Потолок украшала фреска императора Заргула, восседающего на переносном троне, что возвышался над копьями и шлемами преданных ему горхолдов, напротив же стояли крылатый воин и витязь людского рода, герои забытой эпохи — Гартхаэл Громовержец и Ранкор Несокрушимый. Но эти красноголовые сейчас мало предавались фантазиям об ушедших временах, потому что в их жизни произошла самая значимая перемена, которая, возможно, сломит линию судьбы всего Ранкора и определит согласно воле народа Азрога. То, что мир назвали в честь повстанца, что сразил их возлюбленного императора, вождя — веками питало ненависть горхолдов к внешнему миру. Теперь их властитель вернулся. Массивные врата, створки которых были сделаны в виде змеиной головы, а арку над ними венчал бычий череп, раздвинулись, и вошел он. Впереди шагал тот, кого ждали более полутора тысяч лет. Такого же роста и телосложения, как остальные, одет неброско — клепаная кираса из скрепленных стальных пластин и простецкие шаровары, заправленные в стальные наголенники. Но императора было невозможно спутать с кем-либо — щупальца на его голове устремились ввысь и ороговели, глаза его искрились алым светом, больше того, они его излучали, светясь в темноте. Выражение лица Хранителя подземелий отчасти демоническое — его усмешка, граничащая с оскалом, несла в себе иронию и в то же время некоторую злобу за все века лишений и изоляции его народа. Ни магического атрибута, ни оружия при нем не имелось. Таков был Заргул. За ним шел горхолд, сжавший в красной руке жезл, навершие которого было сделано в виде змеиной головы, а по другое плечо тяжело вышагивал человек в длинном плаще, скрывающем стальные латы, лицо его полностью закрывала стальная маска, сквозь прорези которой смотрели алого цвета глаза абсолютно мертвым, лишенным эмоций взглядом, а за спиной на перевязи хранился магический посох, на одном конце которого виднелся магический кристалл алого цвета, из другого же выходило длинное зазубренное лезвие. Он был единственным, не принадлежавшим к расе горхолдов, кому было дозволено присутствовать при речи императора в главной зале. Толпа расходилась, открывая дорогу своему властелину к помосту, они, казалось, охотнее бы впечатались в стену, чем оставались на расстоянии меньше двух метров от Заргула. Заргул же глядел только вперед, не сводил император глаз от гобелена с вычерченным на алом фоне белыми чернилами знаком Азрога. Вскочив с одного прыжка на помост, Хранитель подземелий простер руки в стороны.
— Мои братья! — в ответ толпа взревела, лишь двое магов сохраняли спокойствие, кто-то попытался подойти к Заргулу ближе, но Кровавый Легион плотно оцепил возвышение.
Заргул продолжал, свысока взирая на своих подданых с таким вдохновенным видом, который бы подошел скульптору, набиравшемуся уверенности перед куском глины, прежде чем сделать из него то, что он находит нужным.
— Мой народ! — вскинул он кулак, — вы знаете, как долго мы ждали этого. И вот — время пришло. Мы готовы действовать!
От этого известия горхолды еще больше разошлись воодушевленными возгласами, в особенности военные, которые, потрясая оружием, восклицали:
— Да славится имя Многорогого!
Заргул одним взглядом заставил их присмиреть. Никому не пришло в голову, что одним своим присутствием это существо ломало всю их волю и способность управлять собой. Пронзающий взгляд его искрящихся глаз пробивал это, через недолгое время даже самые скептически настроенные жители Азарельда, увидев Заргула воочию, уже обнаруживали, что начинают заискивающе ловить его взор и искренне хотят посвятить свою жизнь служению Многорогому. Народ подземелий, отрицая весь пантеон Ранкорских богов, обожествил своего правителя. Многорогий не возражал, он принимал это как должное. В Заргуле кипела ненависть, которая выплеснулась в безумном оскале и реве его голоса. Когда он говорил, никто не смел издать и звука.
— Эти примитивные дикари равшары, чуждые всякой культуре, что постоянно нападают на соседей или друг на друга, хаглорианцы, отступники, укрывшиеся в своей чаще, скиарлы, воздвигшие крепостные стены и флот и думающие, что это им поможет, флорскелы, эти жители высоких скал, надеющиеся, что потрясения сего мира их не коснутся, люди, властолюбивые и тщеславные ублюдки, поклоняющиеся тому, кто в нечестной схватке нанес мне подлый удар. Все они должны знать свое место! А место их — под железной пятой сынов Азрога, — черты его лица сгладились, Заргул опустил руки и зашагал взад-вперед, затихшие горхолды и Варзхел все так же неотрывно следили за его любым телодвижением и ловили каждое слово, словно это было откровение свыше, — тогда, во время древней войны, я надеялся, что нам удастся жить с ними в мире. Горхолды могущественнее их и мудрее, больше знают о магии и природе этого мира, так не значит ли то, что они должны нам подчиняться, как старшему брату? Мои соученики, внемля преступным заветам нашего наставника, безнадежно сбили с верного пути все народы, кроме нашего. Неудивительно, что эти отсталые существа выстроили им памятники и провозгласили божествами. О нас забыли, братья, многие сомневаются, что мы когда-то существовали. Скоро мы заявим о себе. За века пребывания в бесплотной форме я успел понять — между глупцом и мудрецом не может быть знака равенства, слабый вполне естественным образом должен следовать воле сильного. Ввиду своей ограниченности наши соседи неспособны выстроить лучший мир для потомков и идти вперед, что ж, мы им в этом поможем. Те, кто будет следовать воле горхолдов, — Заргул, разумеется, имел в виду собственную волю, — будут живы, и жить им суждено праведно, твердая рука наша направит их. Кто-то готов скорее бесславно умереть в кровопролитных битвах, чем поклониться знамени Азрога. Такие будут уничтожены. Под корень. Ведь власть нашего народа неоспорима, разве не так?!
— Да здравствует Многорогий!
— Вечной жизни императору!
— Да славится имя Заргула!
— Честь и слава горхолдам!
Заргул наклонился к ревущей толпе, опершись костлявыми руками о перила. Он наслаждался зрелищем, на сей раз предоставив возможность народу выразить свои чувства в полной мере. Вскоре смертные замолкли, и Заргул сказал снова:
— За Азрог!
Другие вторили ему и, ударив правой рукой о сердце, выбросили руку тремя пальцами вверх, к потолку, точнее, они как будто намеревались пронзить его и устремиться в полете к небосводу. Заргул обнаружил, что его охватил приятный экстаз. Такого чувства он не испытывал почти две тысячи лет. Хейларг же, наоборот, дивился, с какой легкостью те, кто еще недавно надеялся, что Заргул не сможет обрести плоть и воскреснуть, а они смогут продолжать свою мирную жизнь в стенах черных крепостей, теперь с такой готовностью салютуют этому диктатору и клянутся в верности. Хейларг не был лишен сомнений и порой жалел, что не покинул ряды адептов Многорогого до того, как он вернулся в полной мощи. В какой-то момент маг обнаружил, что император смотрит прямо на него. Хейларг был готов поклясться — Заргул знал, что маг не так уж тверд в своей преданности.
***
Ближе к вечеру, когда большие собрания обычно не проводились, а горхолды предавались упорному труду, по большей части связанному с военной подготовкой и наращиванию боевой мощи, император велел ближайшим сторонникам собраться в одной из самых высоких башен Азарельда. Среди черных облаков, образованных скорее от смога, валившего из горнов и выхлопных труб кузниц, высился шпиль. Похоже, что выбор такого отдаленного от земной тверди места для военного совета еще раз подчеркивал важность замыслов императора и их недоступность для понимания смертных. Внутри же, у круглого стола стоял Заргул, успевший развернуть на всю столовую поверхность потертую карту Ранкора. Со внимательным видом император ее изучал, то и дело заглядывая в свитки, разложенные на карте, если ему требовались сведения об истории того или иного города.
— Сколькое успело перемениться… — сквозь зубы произнес он, — но что-то не меняется никогда.
Когда прибыли его первые подчиненные, Заргул знал о современном Ранкоре практически все, что нужно. Первыми вошли горхолды, хоть оба принадлежали к одному народу, сколь непохожи они были. Один — в черного цвета мантии с магическим посохом, лицо же его выражало глубокую внутреннюю борьбу, словно все, что он делал, шло вразрез с велениями души мага, второй же, широкоплечий и ростом достигавший почти двух метров, облаченный в полный комплект боевой брони, разве что без шлема, несший за спиной двуручный меч, олицетворял полное единение тела и духа, лишенный всяких сомнений в истинности избранного им пути. Хейларг, Архимаг народа Азрога и Рокузан, главнокомандующий армией. Следом вошел Варзхел, за ним — не самого высокого роста и ширины, но жилистый и атлетично сложенный гуманоид с кожей почти белого цвета, исчерченной замысловатыми переплетениями линий и символами, многие из рог на его голове были отчасти обломлены, а свирепое лицо его отражало готовность броситься в атаку и сровнять врага с землей — лишь бы не сидеть без дела и точить лясы на переговорах, пусть и со своим повелителем. Однако слова против Заргула сказать не смел и он, Стакуга Убийца Магов, сильнейший из равшаров за всю историю Ранкора. Он не должен был принимать участие в обсуждении, но сильный энтузиазм и рвение к войне вызвали удовольствие повелителя Азрога, и Заргул дал согласие на его присутствие. Вновь прибывшие окружили стол, ожидая слова властителя.
— Итак, — сказал Заргул, — все готово?
— Да, владыка, — ответил Рокузан, склонив крепкую голову, — наши солдаты превосходно подготовлены, отстроен флот и созданы новые боевые механизмы, наши маги проникли в тайны сил подземелий и способны обрушить их мощь на головы врагов, а извне все прибывают новые соратники.
Заргул, не перебивая, глядел на своего раба в упор.
— Ясно, — сказал он, — Рокузан, ты хорошо знаком с внешним миром?
— Не на личном опыте, но по древним книгам и рассказам Хейларга я имею некоторое представление о географии и истории других народов, а также об их нынешних правителях.
— Что ж. Полагаю, вы все обо всем осведомлены не менее моего. Варзхел, ты прожил большую часть жизни вне пределов земель Азрога. Скажи, есть ли согласие между их народами сейчас?
— Отсутствует, мой повелитель. Расы Ранкора разобщены и сохраняют связи лишь за счет торговых путей и редких странников, которые стремятся повидать мир. Даже среди людских королевств сильный разлад — при моей жизни произошла сначала война между Аргоей и Севером, а затем вспыхнули мятежи на юге, в Клирии. Они до сих пор ненавидят друг друга, а удерживается порядок силой армии и Карательного Отряда. Да и вряд ли они когда-либо могли или смогут договориться.
Заргул, стиснув зубы, покачал головой:
— Ошибаешься. Среди них есть разногласия, но они объединены общим интересом — стремлением к свободной жизни без подчинения силе, пробудившейся спустя полторы тысячи лет. Они готовы сражаться вместе — нужен лишь тот, кто соберет всех воедино под общим знаменем, лозунгом и поведет за собой. В мое время такими были мои собратья — ученики Калтахина, а Ранкор и Гартхаэл были первыми, кто осмелился за ними пойти. Пока они не осознали, что объединение — их единственная возможность спастись, нужно сломать им хребет, лишить силы духа и единства. Одно из лучших средств — найти союзников при их королевских дворах. В этом направлении работа ведется?
Варзхел кивнул:
— Да, владыка. Наша община заручилась поддержкой должностных лиц Аргои, Побережья Кесилора и верховного вождя равшарских племен.
— Затем наша задача, — продолжал Заргул, — обезглавить вражеские государства, лишить жизни их правителей. Насколько я знаю, среди прибывших из внешнего мира есть человек, которому под силу такое задание.
— Скорпион — лучший из Гильдии Ассасинов, — сказал Варзхел.
Стакуга хотел выразить свое презрение к деятельности наемных убийц, убийство исподтишка или в нечестном бою с помощью яда и прочих средств он считал трусостью, недостойной воина, но в присутствии ретивый равшар Заргула не смел и рта раскрыть.
— Тогда действуйте, братья, — сказал Заргул, — ясное дело — сначала мы должны предложить им покориться силе Азрога. Если же нет… Что ж, в любом случае прежнему миру скоро придет конец. В новом же должна господствовать империя горхолдов, лишь под ее руководством другие народы смогут обрести смысл и порядок. Ведь так, Хейларг?
И тут чародей, заглянув в смеющиеся алые глаза императора, ощутил поистине животный страх. На мгновение его прошиб пот, затем — охватила дикая боль, будто вся плоть охватил огонь, острое лицо Заргула казалось высеченным в камне смеющимся ликом демона.
— Так точно, император.
Заргул удовлетворенно кивнул и начал сворачивать карту.
— Можете расходиться. Вы знаете, что делать.
***
На лугу, между скоплений вековых деревьев, что своими кронами и переплетающимися ветвями загородили безоблачное звездное небо, сидел, скрестив под собой костлявые ноги, старик из лесного народа. На вершине холма, возле которого протекало ответвление реки Быстроходной, виднелась его щуплая фигура. Зеленокожий, все его худощавое и низкорослое тело было изрисовано ритуальными татуировками белых чернил, янтарного цвета выцветшие от времени глаза были полуприкрыты, точно старец пребывал в полусне. Его бурого цвета балахон был исчерчен древними магическими символами, намалеванными углем. У ног же его лежал древесный посох, который венчал кертахол зеленого цвета, магический кристалл, фокусирующий энергию. Третий Архимаг Йоши-Року, Хранитель Хаглоры, предавался глубокой медитации.
— Йоши, — услышал он женский голос и поднял веки.
После медитации часто приходилось сфокусировать зрение, да и глаза его были уже не те, но он отчетливо разглядел у подножия холма смуглую зеленоволосую женщину в рваном платье, открывающем виды на ее соблазнительные формы. Такие же соблазнительные, как полторы тысячи лет назад, когда она еще не была бесплотным духом.
— Великая Анлариэль… — он тяжело, превозмогая боль в суставах, поднялся и собрался упасть на одно колено, но дева остановила его жестом.
Старик остался стоять на траве.
— Что привело тебя, покровительница?
Глаза Анлариэли, все того же цвета осенних листьев, были полны горечи и отчаяния, однако лицо девушки оставалось твердым и решительным.
— У нас совсем не осталось времени. Скоро он начнет действовать.
— Я знаю, — чуть наклонив голову, сказал Йоши, — все к этому шло.
Деревья, что нависали над их фигурами, закрывая свет молодой луны, лишь добавляли мрачности разговору.
— Война неизбежна, — казалось, ее глаза заблестели от навернувшихся слез, но богиня природы не изменила своей стойкости, — и на сей раз он даже сильнее, чем был прежде. Готов ли мир столкнуться с таким потрясением? А я ничего не могу сделать… Если бы я могла снова принести себя в жертву!
Только при нем она позволяла себе поддаться эмоциям. Йоши сделал неуверенный шаг к женщине, намереваясь взять ее за руки и заглянуть в глаза, но вспомнил, что в форме призрака она навсегда неосязаема для мира живых, поэтому маг остановился.
— О, великая. Ты сделала гораздо больше, чем просто отдала свои силы Ранкору. Ты подарила всем, не только лесному народу, веру. Эта вера нам помогала справляться с врагами пострашнее Заргула, к примеру, с нашими внутренними демонами. Если вера и на сей раз нас не оставит, горхолды не смогут забрать себе этот мир.
— Ты прав, — сказала Анлариэль, — жаль только, что эти беды свалились на ваши головы.
Йоши, усмехнувшись, спросил:
— Нам ли с тобой не знать, как коротка смертная жизнь? По сравнению с вечной жизнью души и мы с тобой точно ничтожные мотыльки. Победа будет стоить дорого, но мы должны быть готовы к таким жертвам, чтобы те, кто придут в этот мир после нас, имели роскошь, недоступную их предшественникам — уверенность в завтрашнем дне. Но мы должны поверить.
— Поверить в свои силы?
— Нет, — с улыбкой Йоши покачал головой, — поверить в то, что, будучи столь разными, имея в себе множество пороков, мы все же можем вспомнить о том, что неотделимы друг от друга и можем сплотиться подобно большой семье.
— Если бы все это осознали, — улыбнулась и Анлариэль, — Заргул бы, может, сдался, не начав вторжение.
— Они понимают, — сказал Йоши, — ум хитросплетениями своих мысленных спекуляций подкидывает нам разные иллюзии, вводит в заблуждение, но душа всегда знает правду.
— Такое мог сказать только истинный хаглорианец, не только по крови, но и по духу. В таком случае ты знаешь, что делать.
— Конечно, знаю, великая. К нам скоро издалека пожалуют гости. Причем, довольно важные, сам император Азрога. Будет неучтиво не приготовиться к его визиту как следует.
Анлариэль рассмеялась, затем посерьезнела и, сжав губы, молвила:
— Подними на борьбу всех, кого можно, Йоши. Лишь на тебя я могу положиться без остатка.
Сердце старика забилось чаще, как у фанатика во время религиозного экстаза. Личность, которую его народ обожествлял веками, оказала ему столь великую честь.
— Даю слово Архимага — я сделаю все, что в моих силах.
Девушка кивнула, а Йоши повернулся и побрел в чащобу, предстояло вернуться в свою хижину и собрать вещи для путешествия. Когда он обернулся, на лугу кроме него уже никого не было.