Пока Глоддрик окапывался и укреплялся вместе с ганрайцами и прибывавшей аргойской армией у стены Вархула, в Крестале проходили переговоры правителей Ранкора. Владыки были согласны в главном — в необходимости объединяться, в остальном же меж ними решались сугубо стратегические вопросы выстроения противоосадных укреплений и тактические методы битвы, нюансами которых не будем утомлять читателя. Главным их решением было одобрить предложение Йоши-Року и сконцентрировать сопротивление у стены Вархула, поскольку лазутчики всех народов единогласно доложили, что он движется по направлению к Союзу и собирается атаковать именно стену. Рейген Саламандр пообещал выполнить свою задачу на другом поле боя — морском, и схлестнуться с флотилией Заргула. На том и порешили, после чего постепенно владыки начали налаживать пути подходов к Вархулу.
***
Арстеля, как и других крестальцев, повергло в изумление неожиданное становление Гримблы королем Севера, но вскоре предавались они и скорби, поскольку Эрлингай принес с собой урну с прахом, сказав, что на Эанрила Третьего было совершено нападение ассасина Скорпиона, Шаабан пытался его преследовать и задержать, но получил ранение отравленным оружием, вследствие чего погиб. Был найден мертвым поутру в своей гостевой комнате, после чего, по южным обычаям, кремирован. Прах же развеивать было задачей его соратников из Братства Уравнителей, а лучшим местом для этого послужит Крестал, ведь именно здесь в последние годы жизни Шаабан обрел малую родину.
Юкиара пролила слезы, Кэлрен тоже не удержалась. Мужчины же с суровой скорбью смотрели, как Алагар разносит с холма прах Шаабана по ветру, который тут же разнес то, что осталось от монаха, в разные стороны. К вечеру все собрались в Желудке Дракона поминать этого славного человека. Каждому бывшему члену Братства Уравнителей было, что сказать о покойном, да и многие крестальцы тоже поминали его добрым словом. Начал Мурвак, который, опрокинув очередную стопку водки, стал более словоохотливым, чем обычно:
— Подумать только. Из всех вас, сектантов, первым я заговорил именно с ним. Сказал, что вашей кодле хорошо бы убраться отсюда, — он горько усмехнулся и налил еще порцию водки, — мне казалось, что он один из тех чокнутых фанатиков или хитрожопых ублюдков, которые прикрываются верой, чтобы потворствовать своим амбициям и приумножать зло, но он был и правда достоин монашеского сана. Да и сам по себе человек был хороший. Но что ж он так лопухнулся и позволил себя отравить? Пьяный был, что ли?
Трактир был практически весь забит. Хельд уже устал разносить выпивку. На этот раз он молчал, не позволяя себе из почтения к памяти Шаабана травить привычные ему и надоевшие всем остальным шутки на идиотский манер.
— А я никогда не забуду, — сказала Юки, — как спорила с ним о Боге. Я приводила всяческие доводы о том, что есть лишь человек и мир пред ним, высшие же силы — лишь сказка, чтобы заставить людей бояться и сделать их послушными, но он ответил лишь: «Всякий рано или поздно приходит к Илгериасу, и ты придешь. Когда поймешь, что пришел час биться насмерть за то, что тебе дороже всего.»
— А как он спас всех нас тогда, в Гилеарде, — робко сказала Кэлрен, которую не выпускал из объятий Клажир, словно игрушку, — когда появился тот равшар с двойным мечом.
— Ба, да он много раз нас спасал! Даже когда мы пришли на Север, и нам пришлось сражаться с толпой предателей-северян, примкнувших к Многорогому, меня чуть не завалили, Шаабан же, царствие ему небесное, подоспел вовремя и снес начисто голову мертвому ублюдку, что хотел меня кончить, моим же топором.
Арстель по большей части молчал, как привык. Ему пришла в голову мысль о том, что Шаабан далеко не последний, о ком придется горевать. Алагар же, казалось, на почве общей памяти и уважения к погибшему монаху, обрел, наконец, доступ снова к обществу своих бывших последователей, что в один момент от него отвернулись. Молчание красноволосого мага прервала Юкиара:
— Алагар, а расскажи, как вы с ним познакомились? Шаабан, вроде как, был одним из первых в Братстве.
— Он был третьим после меня и Гримблы, — сказал Реадхалл.
— О, да! Помню, как впервые увидал этого малого, — криво усмехнулся Гримбла, обнажив неровный ряд сгнивших зубов, треть которых отсутствовала, — думал, его устроят кем-то вроде миссионера до тех пор, пока он не достал ножи.
— Да будет вам! — прервала их Юкиара, — ну же, расскажи. Ты единственный, кто знает, чем он занимался до того, как пришел в наши ряды. О себе же Шаабан не любил говорить много.
Крестальцы и бывшие Уравнители умолкли, ожидая слов Алагара. Маг, сидящий у соседнего стола, одетый в рваный и покрытый дорожной пылью бурый плащ, сжал свой лакированный черный посох, начал:
— Повстречался впервые с ним я в Бёрнфилде. Как и другие крупные аргойские города, он кишел иммигрантами с юга, с Севера, Ганрая и, впрочем, инородцами, представителями иных рас. Шаабан мало отличался от других священников, он так же ходил по домам и просил пожертвований ради Илгериаса, вот только к конкретному храму монах причислен не был, отчего его гнали, принимая за попрошайку, одевшегося монахом и надеявшегося срубить легких денег за счет веры честного народа. Все же некоторые ему подавали. Я отдал ему целый кошель, благодарности Шаабана не было предела, помню, как сейчас, как светились радостью его глаза. В разговоре с ним я выяснил, что он живет в развалившейся лачуге вместе с беспризорными детьми рядом с рыночной площадью. Когда же он пригласил меня в свое убежище, моим глазам предстала та самая картина, с которой я поклялся бороться, для чего и создал наше Братство. Увечные, исхудавшие от голода пятнадцать ребятишек, самому старшему из которых было четырнадцать, кормились лишь за счет подаяний, которые собирали вместе с Шаабаном. Беда была лишь в том, что попрошайничество жестко контролировалось местными группировками, и если не скидывать на общак, с тобой, разумеется, поговорят. У местных банд были свои сети детей-попрошаек, конкуренты им были ни к чему. Когда на следующий день я уже собрался уходить после ночлега в обществе сирых детей и благородного монаха, явилось с четверо крепких парней с дрынами, усеянными гвоздями, ножами и тесаками, что они держали уже обнаженными. Претензии их были вполне объяснимы тем жестоким временем, в которое нам довелось жить, они передавали, что тот авторитетный человек, который заправлял делами преступного клана, был готов простить ослушание детей и вновь принять под свое крыло, если они принесут ему голову Шаабана. Я уже приготовился задействовать свою силу, но завязавшаяся схватка продлилась не более минуты с того момента, как Шаабан выхватил кинжалы. Я понял, что он — из тех, кто был мне нужен, храбрый, умелый боец, верящий в справедливость. Мы помогли детям устроиться в одну из мануфактур подмастерьями, после чего их ждало хоть какое-то будущее в виде обещанного куска хлеба, а Шаабан же, когда узнал, кто я и чем занимаюсь, стал одним из первых и почетных членов Братства Уравнителей. Впрочем, это уже неважно. Братства больше нет, Шаабан уже не с нами, а я не ваш наставник. Многое переменилось и еще переменится после войны. И сейчас мы все, каждый житель Ранкора, должен стать Уравнителем, весь альянс должен стать Братством, вот только наставник, особенно такой, как я, им уже не будет нужен. Достаточна лишь вера в то, что человеку, который в строевой фаланге прикрывает щитом твое плечо, можно доверить жизнь.
С Шаабаном будто бы ушло то, за что еще держались жители Крестала — привычный мир. На следующий день селение опустело, даже малолетнего брата Юкиары взяли с собой, ведь понадобятся все, кто мог держать оружие. Все стекались к стене Вархула.
***
Последнюю неделю вооружение народа Союза шло полным ходом. Почти все боеспособное население Ганрая сконцентрировалось в крепостях на стене, а женщины и дети редко выходили из подземных укрытий, которых в любой момент через тоннель могли переправить в безопасное место — на Север, в Драконовы Горы. Пока что здесь были только ганрайцы и аргойцы, остальные же, включая северян, клирийцев и иные народы Ранкора, только обещали подоспеть до наступления Заргула. Разведчики утверждали, что через какие-то пять дней горхолды уже будут стоять у границы Союза. Алагар слетал на своем красном драконе Ортауне на разведку и лишь подтвердил эту информацию.
Каждый был занят своим делом. Крестальские мужчины, уже имевшие некоторый опыт в обращении оружием, усиленно тренировались под руководством Керриса Галарта, что обучал их фехтованию, бою в строю с копьем и щитом и иным основам сражения в армии. Арстель не прекращал работать, то он до мозолей и изнеможения в руках бился на тренировочной площадке с длинной палкой вместо копья или деревянным макетом меча в парах, либо помогал восстанавливать разрушенные части бастиона, либо штопал новые партии сапог для солдат — в этом деле он особенно ощущал себя полезным, поскольку нашлись задачи, в которых ему действительно равных не было. Хельд перетащил в главную крепость в центре стены свою провизию из Желудка Дракона и открыл там импровизированную забегаловку, сколоченную из ветхих шестов и навеса из грязного тряпья. Тем не менее, его стряпню с удовольствием ели как солдаты, так и те беззащитные люди, которых эти солдаты защищали. Не присоединялся он к тренировкам и работе оттого, что все свободное время практиковался в магии по старым книгам, что отыскал в библиотеке Карателей, куда без разрешения Глоддрика умудрился пробраться с помощью заклятия незримости. Мурвак то и дело показывал крутой характер, критикуя технику своих соучеников, методы обучения Галарта, а в свободное время ходил по стене, прикрикивая на строителей, что им следовало бы оторвать руки за такую неровную кладку камня или неумение правильно пользоваться раствором для крепления кирпичей. Доходило до того, что он материл архитектора, который соорудил столь ненадежное укрепление для границы Союза из-за того, что на стене было слишком мало мест для баллист и катапульт, а только бойницы для арбалетчиков.
— Жлобы, проедают налоги, которые мы платим, — то и дело плюя на землю, говорил Мурвак, — и ведь даже не ремонтировал никто эту треклятую стену.
Глоддрик за день успевал оббежать полстены в длину, взяв под свой контроль строительство укреплений, и если вдруг кого-то из строителей он заставал с кружкой пива и самокруткой в руках вместо молота или лопаты, Ганрайский Демон брал нетрудолюбивого работника за грудки и перекидывал через стену, но не отпускал, давая возможность насладиться пейзажем равнин и гор вдалеке, обдумывая необходимость работать более усердно на благо спасения мира. Под руководством Глоддрика было выстроено с пятьдесят катапульт, поставлено более ста чанов с маслом, которое воспламенялось от одной искры и было готово вылиться на красноголовых, а арбалетные болты, что привозили оружейники из Побережья Кесилора, были в изобилии. Некоторые партии оружия глава Карательного Отряда проверял лично.
Эрлингай редко выходил из кабинета в центральной башне крепости, выстроенной посреди стены, откуда он прочитывал за день по сотне распоряжений о раздаче партий оружия, его заказах, на исписанных листах пергамента, оставляя на них свою подпись до того, пока на его пальцах не остались мозоли от пера. Совместно с Глоддриком они обсуждали методы подготовки противоосадной обороны и вместе разработали инструктаж для защитников стены о том, что вначале следовало дождаться подхода горхолдов к стене на расстояние выстрела, затем дать несколько арбалетных залпов, потом использовать кипящее масло и камнепад, а уже лишь потом тех, кто выживет и сумеет вскарабкаться на стену, встретить с оружием наготове.
Клажир и Кэлрен не отходили друг от друга, подозревая, что это их последние дни вместе, отчего женатая пара каждый день пыталась прожить как последний. О том, что их страстная любовь мешала крепкому сну защитников крепости, знали все, но отнеслись с пониманием, кроме Мурвака, который пообещал, что отымеет их обоих одновременно, если эти стоны и шебуршание не прекратятся. Юкиара тренировалась вместе с Арстелем, шлифуя его технику боя на мечах и копьях, тем самым пытаясь дать понять, что обязательно прикроет его, когда дойдет дело до битвы. В то же время она говорила с Глоддриком, который очень неохотно ее выслушал, поскольку она тратила его драгоценное время, но девушка была непреклонна и пыталась добиться, чтобы ее семнадцатилетнего младшего брата Сангельса определили в подвал присматривать за женщинами, детьми и стариками. Глоддрик ответил лишь:
— Я в его возрасте каждый день дрался с уличной шпаной, чтобы прокормить себя и брата. Довольно подтирать ему сопли. Малому пора стать мужчиной.
Юкиара же исходила гневом на старого ганрайца, но смутно понимала его правоту, так как Сангельс вполне мог держать оружие и выйти на защиту стены. Она поклялась себе, что скорее умрет сама, чем позволит красноголовым хотя бы ранить своего брата. Все же день спустя руководивший передовой ганраец сам подошел к девушке, сообщив, что дал распоряжение ее брату ретироваться в подземья и присматривать за теми, кто нуждается в уходе и эвакуации на случай, если красные возьмут город. Когда Юкиара спросила, чем вызвана столь резкая перемена в решении, воин ответил:
— В прошлом мне не удалось присмотреть за своим младшим братом. В этом ты преуспела стократ больше, но я знаю, что ты испытываешь, Юкиара. Даже во имя победы я не могу пренебречь этим.
В недоумении Юкиара снова вопросила:
— Но как же долг перед Союзом, Ранкором. Разве патриотизм не выше личных чувств кого бы то ни было?
Глоддрик кивнул, плотно сжав зубы, будто пытался оторвать следующие слова от себя, как часть тела, и сказал:
— Есть другой патриотизм. Человеческий.
Йоши-Року все не появлялся, Алагар передал, что его наставник, Танриль и остальные маги руководят планированием участия подкрепления в предстоящей битве, но потом маг позвал и его, отчего в замке не осталось ни одного чародея, кроме недоучек вроде Хельда.
Ревиан Гувер пренебрегал помощью в строительстве, не тренировался, поскольку в юности он проходил школу Стражей, стало быть, какие-то боевые навыки еще не растерял. Целыми днями он сидел на одной из бойниц меж зубьев на вершине стены и без перестачи что-то строчил на мятых листах пергамента. Вначале он пытался писать роман на основе того, что видел вокруг себя, но времени хватило лишь на две главы. Однако Мурвак взял исписанные листы и использовал вместо подорожника в уборной. Когда же писатель узнал об этом и потребовал объяснений такого оскорбления, Мурвак сказал:
— Да кому, мать твою налево, есть дело до твоей долбаной графомании? Толку от тебя как от козла молока, только сидишь на заднице и пишешь свою херь. Лучше бы радовался, хоть какую-то пользу принесла твоя писанина, было чем жопу подтереть. Не трать мое время попусту, я лучше пойду наконечники копий точить.
В итоге в последние два дня Ревиан махнул рукой на писанину — все равно в обстановке подступавшей бойни поймать музу было проблематично, и начал так же тесать колья для частокола и ремонтировать стену с оружием, как остальные.
Эрлингай в последние дни был обнаружен на тренировочном поле — его клинок мелькал во вращении, снося головы набитым сеном тряпичным пугалам. Вот только они не двигались и сдачи дать не могли.
На следующий день на горизонте показались вооруженные с головы до пят солдаты, среди леса копий которых колыхались знамена на высоченных жердях. Когда они подошли ближе, все поняли — враг уже у порога.
***
Красноголовых было не счесть, по прикидкам Глоддрика их было не меньше девятисот тысяч. В крепости людей было раз в пять меньше. Впереди, само собой, шагал Кровавый Легион, знамя которого изображало забрызганный кровью бараний череп, который был перечеркнут косой эмблемой Заргула, на остальных же знаменах красовался его знак, написанный алой краской на черной ткани. Оркестр горхолдов бил в барабаны, а духовая его часть не выпускала из рук горны, солдаты подземелий на старом наречии тянули хоровую песню, в которой в каждом куплете проскакивало имя Заргула, что могло означать лишь одно — песнопения восхваляли их императора.
Арстель, Хельд и Юкиара со всеми остальными крестальцами стояли посреди стены в окружении уймы мужчин и редких женщин, отважившихся надеть доспехи и взять оружие.
— Хоть бы знамена нормальные намалевали, — сплюнул через стену Мурвак, — никакой фантазии.
— А ты у нас прямо художник, Мурвак, — сказал плотник Глыба.
— Может, и не художник, зато не стал бы в жизни так позориться, как этот Заргул. Бараний череп на переднем знамени, кажется, его и изображает.
— Ладно тебе, — сказала Юкиара, — я бы еще поняла, если б такое сказал Хельд. Что-то ты совсем стал серьезен, крылатый братец мой. Не подменили ль тебя?
Хельд поднял лицо и вгляделся вдаль, смотря на восходящее солнце. Под его глазами виднелись круги, флорскел спал не больше четырех часов последнюю неделю.
— Беззаботное время шуток ушло. Настала пора прикусить язык и на деле показать, чего мы стоим.
— Ну, серьезный Хельд — это уже все, — рассмеялась Юкиара, — стало быть, мир и правда меняется на глазах.
Арстель улыбнулся, но на душе ему стало больно. Война уже начинала ломать их. Даже если он и его друзья переживут все это, прежние они навсегда останутся в прошлом, вместе со счастливыми воспоминаниями о детстве и ранней юности.
— Ничего, — тряхнул по плечу друга Арстель, — мы еще отпразднуем победу в Желудке Дракона, а полбутыли самогона вернут старого-доброго весельчака Хельда.
Тем временем Клажир стоял в обнимку с Кэлрен, которая тихо роняла слезы:
— Клажир, дорогой, — всхлипывая, говорила она, — я должна буду покинуть тебя и отправиться в лазарет, как одна из немногих целителей. Приказ Глоддрика. Обещай мне, что не погибнешь! Я не смогу без тебя жить…
— Я-то? Погибнуть? Да не смеши! — отмахнулся Клажир, плотнее прижимая к себе заплаканное лицо светловолосой девушки, — мы отгоним этих чудил, как я в свое время разогнал орды тараканов в матушкином сарае. Вот это время было! Никто так и не догадался, как можно было справиться с той напастью, а я так просто — взял и спалил сарай. Потом, правда, вся деревня его заново строила, а матушка меня выпорола так, что неделю сидеть не мог, зато тараканов всех извел! А когда на поля пришла саранча, я вытащил из костра пылающую головню и…
Так он продолжил свой нескончаемый словесный поток, а Кэлрен, прижимаясь щекой к его груди, пыталась уверить себя, что ей еще доведется услышать его болтовню.
Горхолды подошли к крепости вплотную. Латы их были выкрашены в черно-алые узоры, имитирующие дым и пламя подземелий, впереди шли легионеры-копейщики, сзади — стрелки, а с флангов подходили наездники на ящерах. Кровавый Легион, уже известный читателю, стоял посреди переднего ряда. Знамя его нес Стакуга Убийца Магов, татуированный равшар, когда шествие остановилось в пятидесяти шагах от стены, вонзил древко флага в мягкую землю, будто это была уже их территория. Вокруг него столпилось с пять сотен покрытых латами равшаров, а за ними — северян, возглявляемых чернобородым Вагарном, брата которого, обращенного в ходячее умертвие, недавно порешили Шаабан и Гримбла.
Арстель, что для него было непривычно, решил прервать молчание. Обычно это делал Хельд, но он словно онемел и неподвижным взором глядел на поступающих горхолдов, бряцающих оружием.
— Друзья, спасибо вам за все. Хельд — тебе, за дружбу и счастливейшие часы, проведенные в Желудке Дракона в хмельном веселье, Юки — за то, что ты есть и что ты со мной, Глыба, Карен, Гранаш, Клуатак и даже ты, Мурвак, — Арстель усмехнулся, хлопнул лесоруба по плечу и продолжил, — и все остальные, кто жил со мной в Крестале. Знайте, что я был счастлив быть среди вас то время, которое было отведено судьбой. Спасибо за все Илгериасу и вам.
— Мы тебя любим, Арстель! — сказал Глыба и двинул сапожника по спине с такой силой, что тот чуть не перевалился через стену.
— Только не вздумай погибать, — сказала ему Юки, больно сдавив локоть, — иначе на том свете тебя найду я и замучаю так, что имя свое забудешь!
Арстель приобнял девушку и дружески погладил по спине:
— Да нельзя мне, Юки. Кто же вам подошвы мастерить будет? У Хельда кривовато выйдет.
Когда Арстель спускался по лестнице, чтобы достать арбалет с оружейной стены, его остановил Гувер. Писатель схватил за плечи Арстеля и воскликнул:
— Арстель, послушай, всего минуту! — глаза писателя горели фанатичным огнем, — там, в кладовой, за бочонками спиртного лежат все мои рукописи. Пообещай мне одну вещь — если я погибну, ты закончишь мое дело. Память о войне не должна быть утрачена. Иначе история повторится!
— Бросьте, господин Гувер, какой из меня может быть…
— Прошу, Арстель! — воскликнул писатель, тряхнув Арстеля за плечи, — ты единственный, кому я могу это поручить.
— Я постараюсь, — сказал Арстель, — но, надеюсь, не понадобится, к тому же, я уверен, вы еще переживете всех нас и напишете тысячи историй.
Гувер улыбнулся и, крепко пожав руку Арстелю, с огромной благодарностью кивнул и сказал:
— Если бы ты знал, как я тебе признателен, Арстель. Ты настоящий герой. Жаль, что этого не все замечают. Когда все это закончится, — продолжил он, придвинувшись к Арстелю, — женись на той девчонке. Я же вижу, как она глядит на тебя, а? Не упусти свое счастье, ты достоин любви как никто другой.
— Но с чего вы взяли, что я выживу?
— Я верю в это, — рассмеявшись, Ревиан добавил, — по крайней мере, если бы мне было дана возможность написать о том, что будет дальше, ты бы точно выжил.
***
Арбалеты были взведены и нацелены на горхолдов, но команды стрелять еще не дали. Глоддрик поднял руку, призывая опустить самострелы. Ганрайский Демон стоял на центральном бастионе радом с Керрисом Галартом и Гримблой.
— Подмога, похоже, запаздывает, — протянул Галарт, приглаживая усы, — придется, видать, нам в одиночку гостей принимать.
Эрлингай, не убирая руки с рукояти Фарендила, ответил:
— Стена Вархула — идеальное место для защиты. Здесь один солдат стоит десятерых осаждающих. Мы продержимся долго.
Глоддрик молчал, устремив взгляд единственного глаза книзу. От рядов солдат Заргула отделился Стакуга. Разрисованный черными татуировками бледнокожий равшар, крутя в руке длинный клиной с лезвиями по обоим концам рукояти, подошел ближе и крикнул:
— Армия императора Заргула Многорогого предлагает вам, отступникам, сделку. Я, Стакуга Убийца Магов, вызываю на поединок любого воина с вашей стороны. Бой до смерти! Если ваша возьмет — мы следующие три дня не сдвинемся ни на шаг, у вас будет время сдаться или хотя бы увести подальше отсюда тех, кто не может биться. Даем час на выбор бойца. Учтите, — прорычал Стакуга, отводя меч за спину и обнажая клыки, — второго шанса не будет. Если вы откажетесь или ваш боец проиграет — мы тотчас же сравняем эту жалкую стену с землей.
Под одобрительный вой равшаров и ровные удары пик горхолдов о землю равшар развернулся и встал рядом с членами Кровавого Легиона. Горхолды уже разбирали оружие, выносили лестницы и заряжали катапульты. Шла подготовка к штурму.
***
— Мы примем вызов, — обратился Глоддрик к Эрлингаю и Керрису Галарту.
Эрлингай вскинул брови и на одном выдохе сказал:
— Чтобы Глоддрик следовал чьим-то правилам? Ты же отлично знаешь, что это может быть ловушка!
— Не ловушка. Я знаю равшаров.
— Глоддрик прав, — кивал Керрис, — воинская честь у равшаров в большом почете. Ложный вызов на бой считается у них несмываемым пятном позора.
Эрлингай, тем не менее, пытался протестовать:
— Но если он убьет тебя. Ты отличный военный стратег, ты нам нужен, Глоддрик. На поле боя ты стоишь сотни рядовых.
— Битвы выигрывают войска, парень, — Глоддрик был один из немногих, кому было позволено общаться с Эрлингаем Четвертым без соблюдения этикета, — один я много не навоюю. Нам нужно время до прибытия союзников. Одни мы не справимся. И, — с бастиона он, щурясь, взглядывался в самоуверенное лицо равшара, наслаждавшегося предвкушением кровопролития и мыслями о том, что ему удалось запугать врага, — я хочу преподать самодовольному ублюдку урок.
Спорить дальше не стали. Предложение в их условиях действительно было выгодным. А кроме Глоддрика вряд ли Стакуге нашелся бы достойный соперник. Керрис Галарт был слишком стар, а Эрлингай хоть и был хорошим фехтовальщиком, он никогда не был настоящим убийцей, как старый Каратель или прислуживающий Заргулу равшар. Клин вышибают клином.
***
Подъемный мост опустился. Одинокая фигура под аркой меж искрящихся огнем факелов вошла на мощные бревна моста. Прихрамывая, Глоддрик быстрым и твердым шагом направился к вытоптанной площадке за рвом, за которой полукругом выстроились горхолды. Щупальцеголовые легионеры держали щиты овальной формы перед собой. Стакуга разминал шею, переминаясь с ноги на ногу, как гепард, готовящийся к броску. Глоддрик дошел до края поляны, на которой не росла трава. Вслед за ним спустя минуту вышли латники в черных рубашках, на которые были наброшены кольчуги, это были Каратели, личная гвардия Глоддрика, которой он был готов доверить свою жизнь. Среди них стоял Драконобой, Энмола, крепыш Кандал и Норберт Гартахол, готовые отдать жить, если вдруг начнется переделка и враг захочет убить Глоддрика — единственный вариант, поскольку живым в плен он не сдастся. Солнце било Глоддрику в глаз, заставляя его щуриться до боли в лицевых мышцах. На стене стояли почти все крестальцы и солдаты, тем, кому не хватило места, наблюдали из окон. Хоть с высоты в сотню метров можно было рассмотреть лишь небольшую фигуру, бой никто пропускать не собирался. Глоддрик не обернулся ни разу. После того, как он сошел с моста, взгляда со Стакуги он не сводил. Так коршун смотрит на грызуна, на которого вот-вот спикирует и захватит. Вот только Стакуга скорее походил на гремучую змею.
— Ты знаешь, — осклабился Стакуга, облизнув кончиком языка заостренные зубы, — что с того момента, как сомкнулся круг, выйдет из него лишь один. Либо не выйдет никто.
Глоддрик, круговыми движениями разминая плечо, выхватил из-за спины меч, сделал несколько пробных взмахов и, устремив лезвие в сторону равшара, прохрипел:
— Тогда кончай трепаться. Не в моих планах застрять здесь надолго.
Стакуга сипло хмыкнул и, с хрустом сжав кулак, крикнул:
— Что ж, надоело жить — воля твоя! Я провожу тебя в последний путь с особым удовольствием, Ганрайский Демон!
Воины не были защищены доспехами. На Глоддрике были коричневые рабочие заплатанные брюки, портянки и простецкая белая рубашка. На его противнике — черная одежда с кожаным жилетом, на котором красовался вышитый золотой нитью символ Азрога. Стакуга подбросил кверху клинок, оба лезвия вращались подобно мельничным лопастям, бросился вперед, на бегу ловко подхватил лезвие и с прыжком наскочил на Глоддрика. Ганраец не шевелился. Лишь тень улыбки тронула его лицо, но затем его перекосило от оскала одержимости, алый глаз загорелся безумным экстазом, подобным тому, который люди испытывают во время оргазма. В последний момент Глоддрик дернулся вбок и хлестким ударом отвел, точнее, отбил выпад Стакуги. Сила удара Карателя превратила приземление равшара в падение. От следующего рубящего нисходящего удара Глоддрика равшар ушел перекатом, вскочил на корточки и вполуприсяде попытался подсечь горизонтальным ударом лезвий ноги врага, но Глоддрику хватило быстроты реакции на то, чтобы отшибить удар первого удара, второй же он подцепил мечом и дернул в сторону, намереваясь обезоружить противника. От трения мечей посыпались искры. Стакугу отбросило, но на ноги он поднялся, удерживая оружие в руках.
— Ты опасен, Ганрайский Демон, — сказал Стакуга и ринулся в атаку, но Глоддрик его опередил.
Хрипло выдохнув и все с той же одержимой улыбкой, Глоддрик рубанул мечом по вертикали, но когда Стакуга крутанул одно из лезвий на отражение, вдруг изменил траекторию атаки и обратил ее в точный выпад с уколом. Если бы Стакуга не отбил удар предплечьем, его легкое было бы пробито сталью, но задета была лишь щека, да и то слегка. На татуированном лице протекла струйка первой крови. Стакуга рассвирепел, зарычал, но на него посыпался град ударов, Глоддрик превратился в боевую машину, которая рубила прямо, горизонтально, крест-накрест, без перебоя. Стакуга отвечать не успевал, лишь защищался. Клинки порхали, мелькали, блики стали слепили глаза сражающихся, а звон глушил их слух.
— Командор теснит рогатого, — с восхищением сказал Кандал.
— Погоди, — крепко держа тяжелый щит, с натугой сказала Энмола, — это еще ничего не значит.
— Глоддрик победит, — лишенным сомнений тоном утверждал Драконобой, — иначе и быть не может.
Стакуга шел назад, но и у Карателя запас сил был не бесконечен, к тому же, возраст давал о себе знать. Когда Глоддрик начал выдыхаться, он понял, что Стакуга тут же пойдет в контрнаступление и с высокой вероятностью сможет его серьезно задеть, поэтому в последний удар вложил всю силу своей жилистой и крепкой руки. Стакуга этот удар встретил ответным выпадом меча с полного разворота, клинки сшиблись, а обоих воинов сила удара отбросила на несколько шагов. На мече Глоддрика среди уймы других образовалась новая зазубрина.
Равшары вопили без устали, как и северене. Горхолды под ровный гул стучали по земле древками копий, Каратели молчали, с едва заметным оцепенелым ужасом глядя на развернувшийся поединок. Стакуга снова оскалил зубы и зарычал, наклонился вперед, хватаясь за длинную рукоять обеими широкими лапами, напряг мышцы ног. Глоддрик расплылся в широкой улыбке нечеловеческого вида — так улыбались лица демонов, вырезанных на стенах в катакомбах Азрога.
— Нападай! — выкрикнул Глоддрик, прокрутив в руке меч и заводя держащую его руку за спину.
Стакуга разъярился от снова брошенного ему вызова и метнулся в лобовую атаку. Во всех, с кем он доселе сражался, Стакуга отчетливо видел страх, даже в Шаабане он промелькнул на несколько мгновений во время их былой схватки. Его напористая жестокость, остервенелое желание измельчить врага в мясной фарш ломала боевой дух и волю противника. С Глоддриком было не так — этот человек не умел бояться. Глава Карательного Отряда наслаждался боем, как любимой игрой — по сути для него это и была игра.
Косой удар меча не задел Глоддрика — тот в последний момент уклонился рывком в сторону, одновременно с этим делая шаг в сторону Стакуги и ударом свободной руки в челюсть едва не сбив его с ног. Кровавая слюна брызнула вместе с выпавшим зубом, но Стакуга быстро вернул равновесие и с диким ревом бросился на матерого Карателя. Восходящим ударом снизу-вверх он нацелился вскрыть ничем не защищенную брюшную область Глоддрика, тот ударил навстречу вертикальным ударом вниз, стремясь перерубить ведущую руку равшара в движении, но в последний момент равшар сделал кувырок влево, уходя от встречного удара и полоснул мечом снизу по ногам вражеского воина. Глоддрик отбил первый удар, но второй с быстротой молнии рассек бедро его здоровой ноги. Хлынула кровь.
— Он его достал, — ахнула Юкиара, которой со стены удалось разглядеть неудачу Глоддрика.
— Ходить, вроде, сможет, — сказал Керрис Галарт.
— Глоддрик, старый хрен! — выпалил Эрлингай, — что же ты так сдаешь. Лучше б я пошел биться.
— Вы плохо знаете моего брата, — ответил им Ревиан, — даже без ног и рук он возьмет клинок в зубы и будет сражаться им.
Ганрайского Демона боль лишь раззадорила, он рванулся на самую ближнюю дистанцию и двинул коленом равшара под ребра, тот со свистом выпустил воздух, от следующего удара ушел лишь оттолкнувшись обеими ногами от земли, но избежать ранения не смог — иззубренное лезвие Глоддрикового меча рассекло ему лицо наискось. Глаза равшара остались целы, но от скулы до подбородка на его лице зиял глубокий разрез, сочившийся кровью, что не переставала капать на землю. Глоддрик не обращал внимания на боль, по-прежнему опираясь на раненую ногу. На его разрезанной штанине уже образовалось темное кровавое пятно, к щиколотке стекались несколько красных струек. Стоял Глоддрик по-прежнему твердо.
Стакуга поднялся, утер кровь с лица и, обнажая окровавленные зубы, сказал:
— А ты быстрый, зараза!
— Не во всем, — скривил рот в полуулыбке Глоддрик.
Они бросились друг на друга и снова схлестнулись. Кто кого перебьет? В их бою не было такого, что один бьет, другой — уходит в оборону. Они без устали молотили друг друга клинками, но пока не задевали. Когда Стакуга рубил с разворота, наискось, по горизонтали, Глоддрик отшибал его меч со всей дури так, что у равшара на короткое время немели кисти, затем приходилось уклоняться от стремительных ударов поверху, которыми Глоддрик бы отделил голову равшара от тела, если бы тот не подсел секундой раньше. Вот таким ударом Глоддрик снес один из рогов на голове равшара, хотя стремился развалить ему череп. Обратным ударом он двинул рукоятью врага по скуле, затем собрался насадить его на свой клинок, как кусок мяса на вертел, но Стакуга дернулся и ушел с линии атаки, на полном ходу он боковым ударом полоснул Глоддрика по боку. Каратель отразил мечом удар, взлетели в воздух искры, но бок его все-таки был задет, хотя внутренние органы не были повреждены, так как Глоддрик насколько-то все же меч отвел от себя. Стакуге хватило скорости отбить ответный удар — Глоддрик жестко рубанул вертикально, и Стакуга был бы разрублен от макушки до пояса, если бы не выставил на защиту клинок, который, впрочем, был разрублен надвое в районе рукояти. Равшару оставалось сражаться обоими клинками. Глоддрик, погруженный в боевой раж, со смехом тронувшегося умом человека с ноги ударил его в живот, но равшара отшибло лишь на полшага, после чего он снова атаковал. Воины одновременно двинулись друг на друга. Стакуга задел левое плечо Глоддрика, а одноглазый альбинос — грудь врага, но лишь поцарапал, равшар уклонился. Они продолжили фехтовать, точнее, с безумной жаждой крови рубиться. Парные клинки восьмерками били и, описывая петли, отражали жалящие удары Глоддрика. Стакуга с утробным кряхтением сжимал зубы, задействуя всю силу ярости, ненависти. Глоддрик был словно непроницаем для нее, он с хриплым хохотом продолжал рубиться, равшар так и не смог стереть эту улыбку человека, начисто лишенного склонности к самосохранению. Стакуга, отбивая очередной удар обоими мечами сразу, попытался захватить ими вражеский клинок и вырвать из рук круговым рывком, но Глоддрик использовал инерцию вращения и силу врага против него же, рванул свой клинок в сторону так, что Стакуга пошатнулся, а затем, со свистом рассекая воздух, отрубил Убийце Магов полруки, оставив лишь часть от локтя до плеча. Омертвелая часть левой руки упала вместе с половиной двойного меча, а из обрубка хлестала кровь. Боевые кличи равшаров и северян стихли, горхолды перестали отбивать копьями по земле свой угнетающий слух ритм. Стакуга сжал оставшейся рукой клинок, глядя Глоддрику в единственный глаз. Сипло усмехнувшись, Глоддрик оскалился, провел языком по зубам и в предвкушении воскликнул:
— Вперед! Последняя атака! — и это была последняя честь, оказанная противнику за храбрость.
Болевой шок мог бы привести к смерти рядового человека или хотя бы заставить его лишиться чувств, но Стакуга лишь глубоко дышал, не опуская головы, сгорбившись, он подобно бойцовому псу так и стоял, чуть наклонясь вперед, сжимая оставшейся рукой половину меча и даже не пытаясь остановить кровоизлияние.
— Я… не сдамся… тебе… человеческое отродье! — взревел Стакуга.
Глоддрик разразился диким хохотом, которому мог бы позавидовать темный дух, что пугал неудачливых странников, решивших укрыться в заброшенном поместье, кишевшем привидениями.
— Так вперед! Чего яйца мнешь? — зрачок в его алом глазу расширился до предела, Глоддрик взялся за меч обеими руками и отвел ногу назад.
— Может, и я умру, — осевшим голосом сказал Стакуга, пригибаясь к земле в подготовке к броску, — но тебя утащу за собой!
Все произошло крайне быстро. Стакуга несся на Глоддрика, он же, приоткрыв рот в безумном оскале, наслаждаясь ожиданием завершения боя, продолжая тихо смеяться, точно умалишенный, стремглав бросился в последний момент, когда Стакуге уже оставалось не больше шага. В последний удар равшар вложил всю свою злобу, ненависть к врагу, который даже ему оказался не по зубам. Однако эти вспышки ярости разбивались о скалу Глоддрикового безумия, его одержимой жажды кровопролитного боя, смертельного риска и противостояния, точно морские волны в пять метров высотой разбиваются о прибрежные скалы. Эти волны, конечно же, точат толщи гранита, как и запас сил Глоддрика с возрастом и каждой схваткой все иссякал, но его огонь еще не погас. А Стакуга секундой позже потух окончательно.
За полмига до того, как Стакуга обрушил дуговой удар меча, собираясь раскроить череп Глоддрика, Ганрайский Демон так быстро, что никто из наблюдавших за действом не успел толком и разглядеть его движение, ударил навстречу круговым ударом, отведя меч Стакуги влево, равшар неловко приземлился, сила удара Глоддрика повела его в сторону, но вскоре он уже был мертв. Глоддрик с победным оскалом занес меч, рассмеялся, выпучив единственный глаз в безумном экстазе, и нанес косой удар, рассекший туловище Стакуги от плеча до груди. И в тот момент, пока равшар, ставший рабом Хранителя Подземелий, еще сохранял сознание, он ощутил неподдельный ужас, парализовавший его волю. Движением в противоположную сторону Глоддрик развернулся вокруг своей оси и горизонтальным ударом практически в полный круг отделил голову Убийцы Магов от тела. Из шеи фонтанировала темная кровь, а голова павшего воителя со стуком упала на землю раньше, чем его колени подкосились и все тело повалилось набок в образовавшейся луже крови. Глоддник небрежным пинком отправил голову под ноги бойцов Кровавого Легиона. Округлившиеся глаза равшара смотрели пустым взглядом в лицо генерала Рокузана, приоткрытый рот делал лицо равшара еще более безжизненным. Впрочем, жизнь навсегда покинула тело этого могучего воина. Передние ряды горхолдов отступили на шаг, когда одержавший неоспоримую победу Каратель двинулся в их сторону, в этот момент они были уверены, что даже если он один нападет на все их воинство — их ждет участь, подобная равшару, предавшему заветы своего рода. Каратели же, уже опустившие щиты, взирали в сторону своего командира так, будто он вдруг разорвал свою одежду, превратившись в огромного белоснежного волка. Ужас всех заключался в том, что Глоддрик Харлауд был куда опаснее любого оборотня. На стене уже все заулюлюкали, побросали шапки, у кого были, ввысь и победно вскрикивали, будто они уже разогнали орду вражьих войск, а не стали свидетелями того, как один хороший боец завалил другого.
— Объявляю перемирие, — с вызовом глядя в лица членов Кровавого Легиона поочередно, бросил Глоддрик, — есть возражения?
Ответом было безмолвие, которое могло означать только согласие. Свой первый бой сторона Заргула проиграла.
***
— Часовых со стены не снимать! — как только вошел в город, Глоддрик начал раздавать приказы, — они кинут нас с затишьем, бля буду.
Оваций в свой адрес со стороны горожан, не дававших ему проходу во внешнем кольце города-крепости, уставленном складами оружия, бараками, катапультами и кишевшем вооруженными мужами, Глоддрик не приветствовал.
— С хрена ли вы не в укрытии? — указав пальцем на женщину с ребенком в руках, крикнул он, тут же бросился на двух дюжих парней с закатанными рукавами и молотом с лопатой в руках, — а вы какого демона прохлаждаетесь? За стену — копать ров!
Когда Харлауд поднялся, его встретили на вершине центральной башни Эрлингай, Керрис Галарт и недавно прибывший Краух Гримбла.
— Вот же всыпал ты ему, — с цепким рукопожатием воскликнул Эрлингай, хлопнув Глоддрика по плечу, чем заставил его поморщиться, — я бы не справился лучше.
— Что верно, то верно! — одобрительно кивнул с улыбкой Галарт, — хватки не подрастерял.
Не обращая внимания на похвалы и лавры, Глоддрик без приветственных жестов сразу же обратился к Гримбле:
— Северяне уже здесь?
Король Севера широко улыбнулся, показав весь нестройный и пустующий во многих местах ряд больных зубов, и добродушно молвил:
— Сразу к делу? Узнаю тебя, засранца! А как иначе? Горцы своих не бросают.
Два матерых воина стояли друг против друга, одного возраста, одного роста, прошли через одни и те же войны и битвы с равшарами — по одну сторону и Северную — по разные. Вот только теперь они забыли о былой вражде, хлопнув рука об руку, они крепко сжали ладони друг друга. Хватка Глоддрика была больнее, но гримасу Гримблы скрыла кустистая патлатая борода.
— Мы должны быть готовы к обороне сегодня же, — сказал Глоддрик, — они могут вломить в любой момент.
— На такой случай мы уже подготовили выход для беженцев, — сказал Керрис Галарт, — но, прежде чем отпустим их, стоило бы сказать им напутственное, воодушевляющее слово. Эрлингай, Ваше Величество, не соизволите ли поддержать боевой дух своего народа в трудный час?
Эрлингай смущенно усмехнулся, помотал головой и ответил:
— Смею полагать, куда воодушевляющее для них было бы услышать слова человека, который уже успел рискнуть собой ради всех нас. Глоддрик, тебя не затруднит спуститься в погреба на несколько минут?
— Я? — указав большим пальцем в сторону своего нагрудника, изумился Глоддрик, — толкать речь? Утешать? Это худшее из того, что я умею.
Керрис Галарт по-отечески приобнял Глоддрика и сказал наставление, которое следовало бы взять на заметку многим любителям громких речей:
— Иногда несколько простых слов, сказанных нужным человеком в нужный момент, могут быть куда действеннее живописующе красивого слога, с выражением сказанного краснобаем вроде твоего брата.
Глоддрик кивнул, слова о брате заставили его сердце сжаться, что происходило крайне редко. Он посмотрел за плечо, на военизированный городок, среди леса факелов, похожих с высоты на светлячков, ходили непрекращающимся потоком солдаты, носившие орудия боя, беженцы, собиравшие провизию и ценные для себя вещи, оружейники в мастерских, старавшихся в кратчайшие сроки приготовить к баталии как можно больше оружия, детей, державшихся взрослых и с ошалелым видом озиравшихся, словно не веря, что все происходит не в страшном сне. Он словно пытался отыскать среди них Ревиана, но не удалось. Видимо, младший брат уже стоял на стене во всеоружии. Глоддрик так и не смог заставить себя попросить брата спуститься к беженцам в подвалы и отправиться в горы. Может, из Ревиана и не вышел путный боец, но он был мужчиной, преданным миру и отечеству и готовым защищать его не только пером, но и мечом. Такая просьба оскорбила бы его достоинство.
— Тогда я пошел. К чему терять время…
Глоддрик, не дожидаясь прощальных слов, начал спускаться по ступеням.
***
У лаза в подземный тоннель его встретила Кэлрен. Девушка была одета в измазанный грязью серый плащ и держала в руках факел. Ее соломенного цвета волосы были собраны в куцый хвост. Глоддрик был в мешковатых бежевых штанах, обвязанных портянками в голени, белой рубашке, покрытой исцарапанной и покрытой вмятинами кирасой с эмблемой Карательного Отряда, с которой девушку уже ничего не связывало.
— Веди, — это все, что он ей сказал, точнее, приказал.
Кэлрен открыла люк, приподняв дощатую круглую дверь, и повела своего бывшего начальника по вырытому подземному ходу, в котором обожженная глина подпиралась массивной сетью балок.
— Они совсем потеряли надежду, командор, дети непрестанно плачут, а у матерей не всегда находится молоко, чтобы покормить грудничков, даже у молодух, — говорила Кэлрен, хоть Глоддрик и был не самым словоохотливым и приятным собеседником, даже в таком спутнике девушка видела облегчение, чувствуя за спиной защиту в этом молчаливом пожилом человеке, — некоторые старики не могут сами ходить, отчего подросткам приходится их нести. Брат Юки, Сангельс — такой молодец, вы бы знали! Помог перетащить в погреба съестных припасов больше, чем смогла бы рабочая бригада, да и мне помогает в лечении больных, ни разу не ошибся, когда я его просила поднести те или иные настойки, травы, бинты. Вот только Клажира не хватает. Без него словно… гнетущая тишина. Пусть я и в шуме от постоянных криков и плача детей, приглушенных разговоров напуганных женщин о том, как ужасен Заргул и что скрывают подземелья Азрога, но я как будто одна среди всей этой толпы. А разговоры о том, что горхолды чуть ли не едят людей заживо могут свести с ума.
— Даже равшары их не едят, — с горькой усмешкой сказал Глоддрик, — и никто вас не тронет. Обещаю.
Они продолжали петлять по этому изгибистому ходу, Кэлрен продолжала рассказывать о том, кто какой вклад внес в общее дело по благоустройству беженцев и сборам в спасительный путь. Говоря, она словно на короткое время сбрасывала тяжкий груз со своих хрупких девичьих плеч, хотя Глоддрик по большей части молчал, да и не факт, что сильно вслушивался в ее речи, она испытывала блаженство большее, чем если бы он пытался ее успокоить. Иногда хороший слушатель куда нужнее советчика и утешителя.
— Вот мы и пришли, — после того, как они вышли на ступени вырытой в земли лестницы, Кэлрен отворила низкую дверь, под которой даже Глоддрик, никогда не выдававшийся ростом, вынужден был пригнуться.
Помещение и вправду было большим — по объему могло бы поспорить и с тронной залой короля Аргои в Силгоре. И оно было до отказа набито беженцами. У голых стен, сложенных из грубо отесанного кирпича, ютились женщины, баюкающие на руках младенцев и, жавшись друг о друга и о чувствительных к холоду стариков, пытались согреться друг о друга. Подросшие дети разносили еду, лекарства, укладывали самых немощных стариков или малых детей без присмотра спать. Заметив Сангельса, Глоддрик поднял вверх кулак, дескать, ты стал настоящим мужчиной и заслужил мое уважение. Вдруг он обнаружил, что из-за керамических бочонок с водой и мучных мешков выглядывает девочка лет восьми. Черноглазая, с темными волосами до плеч она, держа в руке куклу, одетая в рваное платье, подошла к Глоддрику малейшего страха.
— Эрика, снова ты здесь! — воскликнула Кэлрен, сев на корточки возле ребенка, — я же велела тебе оставаться с остальными.
Брезгливо скривив рот, Эрика покачала головой, выражая крайний протест:
— Не могу больше! Эти дети постоянно ноют, даже мальчики. Все вспоминают, как хорошо было дома, где кто маму потерял, — снова скорчившись, она продолжила, — не могу слушать их стенания. Малышня, чтоб ее…
— Ну ты-то у нас самая взрослая! — подбоченившись, съязвила Кэлрен, — вот и подала бы им всем пример, зачем убегать-то? Сама ведешь себя, как маленькая.
— А вот и нет!
— А вот и да! — рассмеялась Кэлрен, отвесив ей шутливый подзатыльник, словно младшей сестре.
Потеряв интерес к молодой целительнице, Эрика воззрилась на Глоддрика:
— А ты Ганрайский Демон, да?
Глоддрик ненавидел это прозвище, как и ненавидел того себя, каким его видели люди — жестоким, потерявшим рассудок от звона мечей и вида крови больным на голову ублюдком, но нашел в себе силы криво улыбнуться, пусть и вышло это довольно пугающе, присел на одно колено и ответил:
— Он самый.
Восторженно захлопав ресницами, Эрика шепотом спросила:
— А это правда, что ты так силен, что один можешь сражаться с целой армией?
Усмехнувшись, Глоддрик покачал головой:
— Если бы это было так, не было бы нужды собирать ополчение и созывать военный альянс. Но мы вас защитим, даю слово Карателя.
Доверительно кивнув, Эрика вдруг с грустью опустила голову и тихо сказала:
— Наверное, хорошо, когда есть, о ком заботиться. Солдаты заботятся о нас. Среди нас взрослые смотрят за детьми. А за кем последить мне?
— Хотя бы за этим куском тряпья, — махнул рукой Глоддрик в сторону связанной из разноцветных кусков ткани куклы, — а лучше присмотри за собой. Ведь вы, дети и молодые — будущее Союза. Будущее мира. Когда-нибудь ты вырастешь, выйдешь замуж и родишь детей. Тебе и твоим ровесникам предстоит строить новый мир, мир будущего, за который мы сражаемся. Кэлрен рассказывала, как вы здесь друг другу помогаете. Не теряйте этого согласия — и будущее, в котором вам предстоит жить, станет поистине светлым.
Эрика слушала его, робко прижимая куклу к груди. Она не хотела думать об этом, но война уже заставила ее и остальных детей повзрослеть раньше срока, выбила из них наивную невинность. Она понимала, о чем говорил Глоддрик.
— Мне хотелось бы верить, что после того, как мы победим — а мы победим, люди не утратят братскую сплоченность. Хотелось бы верить… Вряд ли я сам смогу в этом убедиться. Ну все, беги к своим, вам скоро выдвигаться, — Глоддрик аккуратно потрепал девочку по плечу и поднялся.
Кэлрен закончила сортировать стопки одежды на одном из тележных обозов у дверей, подошла к Глоддрику и спросила:
— Так что, командор Харлауд, вы пришли дать распоряжение?
— Убедиться, что все в порядке, — сухо ответил Глоддрик, пряча огромную боль от лицезрения лишений, с которыми столкнулись слабые телом, но сильные духом люди Союза, — скажи им, чтобы выдвигались сейчас. Закругляйтесь со сборами.
Без слов Кэлрен поняла, что это значит — скоро горхолды пойдут на штурм. Благо, ей хватило ума не спрашивать об этом напрямую, чтобы не сеять панику среди обделенных надеждой соотечественников.
— Не скажете что-нибудь людям на прощание? — с надеждой спросила Кэлрен, уставшая без конца утешать других и ждущая, что кто-нибудь вселит веру и надежду в нее.
Вот только Глоддрик не был в этом силен.
— О чем говорить? — сипло вздохнув, Глоддрик запустил руки в карманы, — вы и так все знаете. Я на стену, Кэлрен. Помни — я на тебя рассчитываю.
Не дав девушке и слово вымолвить, он рывком двинулся к выходу и тихо, но быстро затворил за собой дверь.
***
Солнце уже клонилось к закату, хотя еще не успело коснуться пика высочайшей скалы среди Драконовых Гор. На равнине скопища красноголовых и иже с ними казались муравьями на фоне скал в отдалении и стеной Вархула вблизи, которую они были готовы покорять.
Спереди стояли пехотинцы с веревочными крюками и одноручными мечами в руках со щитами, перекинутыми за спину, позади них — арбалетчики, с флангов наездники на ящерах, тыл же прикрывала пехота, состоявшая по большей части из горхолдов. На передовой стояли равшары, на плечах и груди которых виднелось клеймо Азрога, берсерки-северяне, спереди которых стоял чернобородый прислужник зла, на щите которого красовалось кое-как намалеванное лицо Заргула, а скорее — его контур. Вперед Кровавого Легиона вышел высокорослый горхолд, бронированный в латные доспехи и закинувший двуручный меч за плечо.
— Готовимся к атаке, — отдал он приказ, который тут же стал передаваться от отряда к отряду, — мы не можем больше ждать.
— Наконец-то, — прошипел Скорпион, перехватив обеими руками шипованную цепь, — уже представляю, как это отребье будет корчиться в предсмертных муках и биться в конвульсиях.
Не обращая внимания на кровожадного выродка, один из равшаров, дородный и мускулистый, осмелился возразить генералу:
— Но Стакуга дал слово, что мы гарантируем перемирие в случае проигрыша. Если мы обманем людей, то это будет оскорблением памяти нашего воина.
— Мы следуем воле Заргула, а не зарвавшегося равшара, возомнившего, что может решать, когда великая армия Азрога решит дать сигнал атаки. Своим проигрышем он лишь подтвердил то, что недостоин идти с нами в строю в тот момент, когда мы будем выбивать этот сброд из их жалких укрытий.
— Слово равшара не может быть нарушено, — повысил голос воин племени Берсерков, бугры его мышц налились, а сам он сжал кулаки, — плюя на боевую честь и славу Стакуги, ты оскорбляешь равшарский род. Да я за такое…
Договорить у равшара не вышло, так как молнеиносный удар двуручного меча разрубил его тело аккурат по линии пояса. Рассеченный надвое труп повалился на землю, обливаясь кровью. Туловище отделилось не сразу, лишь после того, как равшар упал на колени с потерянным видом, словно до него так и не дошло, что его только что прикончили.
— Был дан приказ готовиться к атаке. Приказы не подлежат обсуждению. Или кто-то еще воспротивится воле Многорогого?
Равшары поежились, скаля зубы в презрении к горхолду, поправшему честь их народа, но промолчали. Остальные продолжали готовить оружие, выносить осадные лестницы и заряжать катапульты тяжелыми валунами. Спустя полчаса по всей стене Вархула били в колокола, а на башнях были зажжены сигнальные костры. Оглушительные удары камней о стены раздавались по всей округе. Красноголовые пошли на штурм стены Вархула.