Словно воспоминания из далекой юности Алагара окутали видения густого леса. Темные кроны деревьев, точно призраки прошлого, нависли над его головой. Сквозь листву проглядывало чистое звездное небо, растущий месяц освещал журчащие сквозь травяной покров ручьи. Ветра не было, животные не кричали, все застыло, будто лесные просторы были восковыми декорациями. Посмотрев на свое отражение в ручье, Алагар обнаружил себя из прошлого — юное острое лицо с чертами дворянской породы, к которой он пусть и не принадлежал, живой и горящий взгляд, выражавший гордость и жажду знаний и могущества, черные волосы, ниспадающие на широкие и костлявые плечи. Однако течение воды преобразовало его отражение точно муссон — рисунки на песке, и он встретился взглядом с преисполнившимся смирения человеком, осознавшим в полной мере свои заблуждения и пороки, черты лика его стали заметно старше, кожа — бледнее, волосы теперь стояли дыбом и светились алым светом, вот только глаза его уже не излучали столь неистовое пламя Азрога. Невдалеке от фигуры мага стояла древесная скульптура Анлариэли, окрашенная ритуальными узорами и исчерченная рунами, что скрывали таинства заветов зеленовласой девы народу, что принял ее как названную мать. Под кроной самого обширного и рослого дерева она возвышалась над Алагаром, которому до двух метров оставалось всего ничего, но все же он казался на их фоне ничтожно малым. Из-за сгрудившихся в роще стволов сосен вышел его старый друг и наставник, Третий Архимаг Хаглоры, мастер Йоши-Року. Хоть и было темно, слабый свет луны едва пробивался сквозь толщу ветвей и листвы, Йоши окружал ореол света, он словно сиял изнутри. Хаглорианец и при жизни был весьма крепок и бодр, сейчас же он выглядел совсем молодо, морщины на все так же излучавшем добродушие лице исчезли, а голос его полился словно загустевший мед из рога изобилия без намека на старческое скрежетание. Алагар с первого мига понял, что все это сон. Вот только дух наставника был более чем реален.
— Друг мой, — обратился к ученику Йоши, простирая руки к нему, посоха на сей раз при мастере не было, в духовном мире такие инструменты уже ни к чему, — как же я рад тебя видеть!
— Мастер… — Алагар сделал шаг к зеленокожему, но Йоши жестом руки велел ему оставаться на месте.
— Я пришел попрощаться, Алагар, — с отзвуками скорби молвил Йоши, — вскоре моя душа окончательно оборвет все связи с миром живых. Пришел мой черед уходить.
— То есть вы погибли, мастер Йоши.
— Да, — опустил голову дух, — я потерпел поражение в битве с Заргулом Многорогим.
Алагар изо всех сил сдерживался, чтобы не спросить о судьбе своей родственной души, любимой женщине, но он не мог себе позволить этого, дабы не проявить поневоле оскорбительного безразличия к благородному учителю, принесшему себя в жертву ради спасения мира. Призрак Йоши с легкостью догадался, какие думы могут тревожить разум того, кому он собирался передать свое дело.
— Многих унес вчерашний день, побоище было самым кровавым за всю историю Ранкора с того момента, как этот мир был назван именем павшего героя. Я горжусь тобой, друг мой, ты искупил свои прегрешения, оставшись верным своему долгу, встав в единый строй с защитниками нашего мира. Уже вашего, точнее.
— Едва ли искупил, мастер, — сжал кулаки Алагар, сцепив зубы в злобе, — я был поражен слишком быстро, чтобы сделать что-то стоящее.
— Да, — кивнул Йоши, — Варзхел подло ранил тебя. Когда я впервые встретил вас, вы казались такими схожими, юны, горячи, полны рвения и страсти, способны в магии и чисты сердцем. Вот только я ошибся, сколь разны ваши сущности и пути, предначертанные судьбой. Однако мои ошибки уже не имеют значения. Друг мой, — их взгляды снова встретились, хаглорианец глядел твердо и неотрывно, его слова резали слух Алагара, точно столкновение осколков кремня, ибо тяжко было бремя, что учитель передавал своему преемнику, — пообещай мне, что не оставишь Ранкор и сделаешь все возможное, чтобы отвратить беды, грозящие ему.
— Обещаю, — это будут их последние слова, сказанные друг другу, Алагар это четко осознавал.
— Поклянись, что будешь использовать магию лишь во имя благих целей, отдашь все свои силы ради борьбы со злом и, если на то будет воля высших сил, пожертвуешь собой ради вверенных тебе судеб.
— Клянусь, мастер.
— Тогда я, Йоши-Року, Хранитель Хаглоры, нарекаю тебя Четвертым Архимагом, — лицо Йоши-Року посветлело, в его глазах читалась благодарность и плясали искры неугасающего огня надежды, — я бы мог просить тебя следовать заветам Анлариэли, но это мы оставим, ведь ты не из сынов Хаглоры. Прощай, Алагар. Я горжусь тем, что мне довелось быть твоим учителем.
Глаза Алагара наполнились предательскими слезами, он глубоко и медленно вдохнул и выдохнул, не сводя глаз с улыбающегося Йоши-Року, когда он заговорил, голос его не дрогнул:
— Прощайте, мастер Йоши. Я постараюсь не обмануть ваших надежд.
Йоши подошел ближе и хлопнул Алагара по плечу. Они обнялись в последний раз, и Алагар закрыл глаза, чтоб сдержать слезы. Когда же он их открыл, взору его предстали заплесневелые стены лазарета. Лишь голый камень и тлеющие факелы на стенах, все флаги и гобелены были разорваны на жгуты и повязки для сотен раненых, лежавших в этой зале и многих других. Вокруг же на расстеленном тряпье лежали окровавленные люди, кто-то был бездвижен — либо без сознания, либо ушел в мир иной, некоторые стенали, звали целителей или бредили, чаще всего обращаясь к людям, которые остались где-то вдалеке от стены Вархула. Слушать стенания и крики умирающих, мучавшихся от боли солдат, многие из которых потеряли глаза, конечности, пролили столько крови, что оставалось загадкой, как они были до сих пор живы, было невыносимо. Алагар и сам пострадал — весь корпус мага был перебинтован, однако боль в спине уже не беспокоила. Красноволосый маг тяжело поднялся на ноги, надел драный плащ цвета дорожной грязи, подобрал посох, что лежал на полу у его матраса, и побрел к выходу.
***
Послебитвенная картина жизни на стене-крепости выглядела весьма однотипно и безотрадно. Люди, что прятались в подвалах, повыходили наружу и взялись за поиски уцелевших или павших геройской смертью родичей. Женщины с детьми и стариками так и ходили вдоль и поперек стены, вглядываясь в лица трупов или солдат, занятых работой. Те же, кто мог — помогал. Дело кипело повсюду, бывшие бойцы с теми, кого они охраняли, собирали брошенное на поле минувшей битвы оружие, сортировали его, орудия горхолдов отправляли в кузни на переплавку, снова ремонтировали стену и так далее и тому подобное. Самой монотонной и объемной работой было захоронение трупов. Десять рот аргойских и ганрайских солдат вырыли яму глубиной метров в десять, в ширину — в четыре человеческих роста и длину — в половину рва крепости. Ранкорцы не гнушались хоронить горхолдов в одной братской могиле со своими боевыми товарищами, ведь красноголовые не выбирали вождя, как и приказы, что он отдавал, и они так же как и остальные были частью этого мира. Перетаскивание трупов к могиле длилось весь следующий день после битвы. За стеной все, люди, равшары, флорскелы только и делали, что разносили тела и собирали оружие. Хаглорианцы же в основной своей массе находились в лазарете, так как их познания в знахарстве и исцеляющих чарах пришлись весьма кстати для потрепанного воинства Ранкора. Стоит ли говорить, что почти все комнаты Вархула, как и кабинеты командующих, в том числе и Глоддрика, были забиты ранеными? Во внутренних же кольцах города в стене происходил ремонт оружия, отстройка стены и нескончаемые скитания утративших или обретших родных нонкомбатантов.
Скиарлы же послали ястреба с радостной вестью с морских просторов — армада горхолдов была с треском разгромлена, хоть и погибли в этом жестоком бою как царь покорителей водной глади, Рейген Саламандр, так и его брат и придворный маг — Рейдар. Фрегаты жаброносцев сталкивались с ладьями Заргула, круша друг друга бронированными торцами, в абордажных боях пролилось крови столько, что вода вокруг кораблей налилась алыми потеками, но исход боя решил призванный Саламандром морской змей, что отправил на дно морское половину азрогианского флота до того, как его умертвили их гарпуны. Флотилия Заргула была уничтожена, подкрепление к наголову разбитой армии на суше не прибудет, скиарлы заплатили за это своей гордостью — своей хваленой эскадрой и наводящим страх на пиратов и контрабандистов ужасом дна морского, змеем, которого мог подчинить своей воле лишь мудрый властитель Побережья Кесилора.
Сносить трупы к братской могиле мешала скорбь близких покойных воинов. Когда Кэлрен заметила, как двое рядовых в стальных касках несли тело Клажира, что утром достали из рва вместе со многими другими погибшими, к выходу из внешнего кольца стены, возле которого стоял разломанный требушет, она их задержала на полчаса, заходясь прерывистыми рыданиями, захлебываясь с истеричной скорби возле трупа возлюбленного. Когда же солдаты ее оттащили и продолжили нести труп к братской могиле, Сангельс, заметивший это действо, порывался утешить бедную девушку, но его остановил Арстель, дернув парня за плечо, он покачал головой:
— Не стоит, дружище. Она должна сама пройти через все это. Ведь никакие слова Клажира не вернут. Впрочем, как и всех остальных…
В братской могиле захоронили правителей Ранкора, магов, чьи тела за стеной нашли по наводке выжившего Азилура, военачальников. Никто при жизни не изъявлял желания упокоиться в почетной усыпальнице, даже Хинарея, чей народ более всех стремился к изяществу и роскоши. Сжигать же трупы было невозможно, так как для того, чтобы собрать на них всех растопку, нужно было вырубить все леса в приграничье Ганрая.
Кроме скорби присутствовала и неловкость, когда на имя Ревиана Гувера, зарытого в землю вместе с грудами союзников и врагов, приходили письма из Силгора от герцогини Нэрилетт, Эрлингай и не думал распечатывать их из уважения к памяти писателя и его личной жизни. Королю оставалось лишь отправить письма в камин, чтобы лишь огонь имел возможность проникнуть в секреты их весьма интимной переписки. И вот к концу дня, прошедшего после битвы за Ранкор, за стеной, когда уже оттаскивали последние трупы к могиле, все еще стоял Алагар. Он там прождал весь день, надеясь увидеть тело Анлариэли. Маг уже догадался, что в живых она не осталась, в замке нигде ее не было видно, а если сопоставить смертельное ранение и то, что он отчетливо видел, как добрая колдунья врачевала подле его пробитого молнией тела, все встало на свои места. Когда же он узрел, как тело черноволосой женщины в белом саяне уложили возле земляной кучи с дерном, он припал на колено возле Танрили, плечи Алагара содрогнулись, когда он в последний раз взял ее охладевшую руку в свои. Лицо Танрили утратило жизнерадостность, смешанную с отзывчивостью и сопереживанием ко всему сущему, это было теперь бледное чело красивой женщины с чертами идеальной пропорции, гладкой кожи, точно она и в самом деле была молодой, но лицо, ее закрытые глаза и сомкнутая линия тонких губ не выражали ровным счетом ничего. Словно это была восковая фигура. Алагар утер слезы, но продолжал неотрывно вглядываться в ее лицо, все еще надеясь, что сейчас Танриль очнется, встанет и улыбнется как ни в чем не бывало, что магия истинного воскрешения не столь жестока в расплате за прибегание к ней.
— Ну все, хватит, — услышал он голос старого человека из-за спины, бывшего ему надежным сотоварищем, — пойдем в город, не будем мешать парням работать.
— Азилур, — Алагар поднялся и слабым, отчасти лишенным надежды жестом тряхнул друга за плечо, — ты жив.
Седобородый белозубо улыбнулся:
— Мы с тобой живы, Алагар. Остались лишь ты, я и Старейший из рода равшаров. Мы последние ученики великого Йоши-Року.
***
Двое магов вошли в город. Алагар хоть и выглядел сильно моложе Азилура, по его скробно-обреченному взгляду человека, познавшего глубины страданий бытия, угадывался столетний старик, прошедший все пути. Он был лишь тенью прежнего себя, целеустремленного и уверенного в своей непогрешимости человека, готового ради своей мечты на любые средства, поднявшего на борьбу орду людей, создав из них Братство Уравнителей, вселившего в них веру во всеобщее братство и себя в роли наставника, что проложит путь в мир светящегося всеми цветами радуги будущего. Теперь он больше походил на искателя истины, желающего принять стезю мученика и аскета, чтобы в конце пути страданий в бренном и слабом теле увидеть не врата в Божье царство и райские кущи, а лик Создателя. Они сновали среди улиц, наполненных женщинами и детьми с потерянным видом, солдатами с пустым взглядом, в чьих глазах еще вчера кипел огонь преданности всему, ради чего стоило биться, разломанных противоосадных орудий, катапульт, требушетов и баллист, сваленных стрел, оружия ближнего боя и арбалетов у стен, разорванных палаток. Два мага были осколком порядка среди моря хаоса. Время клонилось к вечеру, закатное марево лишь добавляло кровавых оттенков в мрачную картину обозреваемого пространства.
Азилур рассказал Алагару о том, как он вместе с собратьями противостояли кодле поборников Заргула, которые бы устроили гибельную диверсию в тылу защитников крепости и проломили бы их оборону исподтишка, если бы не благородная жертва магов. История о судьбе Рокшаса и остальных еще сильнее углубила Алагара в осознание своей никчемности. В прошедшей битве он не внес никакого вклада, лишь заставил женщину, что отдала ему свое сердце, отдать и жизнь ради своего спасения от столь глупой и бесславной гибели. Рассказал Азилур и то, что слышал о бое их мастера с Заргулом.
— Все говорят, ввыси, когда мастер уже окончательно проиграл, показалась Анлариэль. На этот раз ей не удалось лишить Заргула силы, но она его изгнала. Все же силы Лайнур-Арая не хватило Третьему Архимагу, чтобы остановить Заргула. Но как ему хватило смелости на то, чтобы в одиночку бросить вызов сильнейшему врагу Ранкора за всю его историю…
Алагар не стал говорить о причине неудачи Йоши-Року. Мастер, всю жизнь молившийся на Анлариэль, безусловно, знал, что именно сила леса дала покровительнице народа Хаглоры на полторы тысячи лет отправить Заргула на длительный процесс восстановления сил. Однако мастер не был так магически одарен, как та, кого он и его сородичи боготворили, чтобы серьезно ранить Заргула. Но Алагар знал, что у мастера был бы шанс нанести Многорогому существенный урон, если бы император Азрога не находился в непрерывном контакте с источником своей силы и бессмертия.
— Танриль как-то говорила мне, — после непродолжительной паузы ответил Алагар, пока они шли мимо лестницы на стену, к которой вереница солдат несли камни и чаны с раствором, — что ей часто приходится лгать своим подопечным, что она все может вылечить, что утешит их родных, что, например, покоцанный в бою солдат сможет так же ходить или видеть, как в прежде. И я не понимал, зачем она лгала, зачем было давать людям ложные надежды. Затем я стал наставником целой общины, повел массу людей по ложному пути, но они шли за мной, потому что верили. И я понял одно, Азилур, всем нужно во что-то верить. Мастер верил в Анлариэль. Горхолды верят в Заргула. А те, кто защищал крепость, верят в друг друга, в товарища, который прикроет тебя своей грудью. И они верят в нас. Мы маги, Азилур, нам доступно то, что неподвластно простонародью, но… — всматриваясь в горизонт, в темнеющее над закатным полотном небо, вырисовывающийся месяц, Алагар закончил мысль, — мы не всесильны и не всезнающи. Однако, чтобы те, кого нам приходится вести за собой, не утратили веру, мы должны примерять на себя роль всемогущих и всеведущих. Теперь я понимаю, о чем говорила Танриль. И знаю, почему мастер решился на такой фаталистичный шаг. Он вселял во всех нас веру в то, что это наш мир, и мы не отдадим его красноголовым.
Алагар уже принял решение. Он знал, как сполна компенсировать свою неудачу во вчерашнем бою и как искупить грехи. Вот только поведай он Азилуру о своих намерениях — верный друг пойдет за ним следом и погибнет.
— Твои слова мудры, — опустил глаза к пыльной земле придворный маг Аргойских королей, — не зря мастер Йоши передал звание Архимага тебе. Ты все же сумел перенять его учение о том, что значит быть истинным магом.
— Надеюсь, что так, — вздохнул Алагар и положил руку на плечо Азилуру, — друг мой, — обратился он так, как в течение всей своей жизни обращался к другим его учитель, — обещай мне, что если со мной что-то случится, ты примешь титул Пятого Архимага и передашь огонь владения магией и мудрости наших наставником идущим на смену нам поколениям.
— Алагар, мне кажется, и так было слишком много смертей, чтобы думать еще и о том, что уйдешь ты.
— Азилур! Лишь на тебя я могу рассчитывать. Как по мне, ты идеально подходишь на роль преемника мастера.
Седовласый кудесник закусил губу, покивал и, расправив плечи, молвил:
— Что ж, если на то твоя воля, я окажу тебе и такую поддержку. В любом случае, Алагар, ты можешь на меня рассчитывать.
— Если бы ты знал, как я тебе благодарен. Бывай, Азилур. У меня есть одно неоконченное дело.
И Алагар зашагал прочь. С его плеч будто упал тяжелый груз. Груз ответственности. Теперь он знал, что должен делать.
***
Он увидел Юкиару у основания одной из западных башен. Девушка вглядывалась в пейзаж Драконовых Гор, вершины которых озарялись заходящим солнцем, и курила, облокотившись о каменное ограждение. Солдаты здесь реже появлялись, так как этот кусок стены не пострадал, ремонтировать было нечего. Укромное место для встречи наставника и последовательницы, разочаровавшихся друг в друге, но обретших надежду на зарождение дружбы.
— Юкиара… — произнес Алагар, и девушка мгновенно обернулась, выпустив струю сизого дыма, — ты как?
Ганраянка усмехнулась, сделала затяжку снова и, выбросив самокрутку за стену, ответила:
— Я бы насладилась видом, если бы последние деньки выдались попроще.
Алагар кивнул, его одолевало чувство неловкости, вины перед нею, словно лишь из-за него на голову Юкиары сыпались лавиной страдания и лишения.
— С братом виделась?
— Да, — сказала Юки, — поутру. Никак не могли нарадоваться оба, что живы. Кто знает, которая наша встреча с дорогими сердцу людьми станет последней?
— Я понимаю, — опершись на длинный посох, Алагар прислонился к башенной стене.
— Мне жаль мастера Йоши, — тихо проговорила она, — я знаю, как он был для тебя важен, даже когда ваши пути шли порознь, ты старался держаться ближе к нему. Он был в самом деле достоин своего звания.
Алагар глядел в мрачнеющее небо, в котором уже вырисовывались звезды, думая о том, что где-то там в бескрайних просторах вселенной или же и вовсе за пределами материального плана существования находится дух его учителя. Быть может, он уже принял совершенно другую форму. Но того Йоши-Року, которого все знали, любили и уважали, уже никогда не будет.
— Он был лучшим магом из всех, кого я знал. Но мастер Йоши уже не с нами, он отошел в прошлое, как и многие наши друзья. Теперь нам предстоит поступать по собственному разумению, как бы нам ни недоставало его мудрого слова и опытной руки.
Меж ними воцарилось молчание, каждый думал о своем, о тех вещах, что выразить в словесной форме попросту невозможно.
— Юки, я хочу, чтобы ты знала. Я горжусь тобой.
— А? — осеклась Юкиара, — с чего это ты вдруг?
Покровительственно улыбаясь, Алагар пояснил:
— Когда я, внемля голосу помутившегося разума, приказывал вам схлестнуться с королевскими солдатами, ты была первой, кто поступил по совести. Ты первая нашла в себе силы воспротивиться моей неоспоримой, как тогда казалось, воле. Я думал, что плохо тебя учил, но оказалось, что мне было суждено многому у тебя научиться. Спасибо тебе, Юки.
Тепло улыбнувшись, она потупила взор и ответила:
— Ты не так плох, как думаешь о себе. Иначе мы не шли бы за тобой. Иначе Танриль Целительница не выбрала бы тебя. Все мы заблуждаемся, но вопрос лишь в том, хватит ли у нас силы выбрать нужную сторону.
— Выбрать сторону недостаточно, нужно еще знать, на что тебя хватит. Я, кажется, знаю, — в этом не было никакой необходимости, но ему было очень нужно поделиться с кем-то своим самоубийственным планом, чтобы облегчить душу, — я отправляюсь в Азрог, дорогая Юкиара.
— Что? Но как…
— Я там ведь уже бывал, переместиться труда не составит. Горхолдов мы разбили, но зализать раны и скопить новые силы у них выйдет легко, если Заргул будет в лучшей форме. Но если мне удастся сразить его, обезглавить их боевую машину, то опасений станет куда меньше. Впоследствии, скорее всего, его удастся умертвить окончательно.
— Ты один из самых продвинутых магов на Ранкоре, но даже Йоши-Року с этой задачей не справился. Останься с нами, прошу. Не хочу, чтобы и ты уходил, еще и так напрасно.
Алагар, смеясь, перебросил из руки в руку посох и, направив его к небесам, воззрился на кертахол, словно уже видел где-то Заргула и готовился к атаке.
— Не напрасно. Мне кажется, я обрел Илгериаса внутри себя. А вера творит чудеса. Думается, именно благодаря той же вере Анлариэль смогла так насолить Заргулу дважды. В любом случае, решение я уже принял. Пусть даже связь с источником силы император сохранит, но потрепать его я сумею основательно. Юки… Я вскоре отправлюсь, вряд ли мы еще увидимся, но я хочу сказать, что счастлив, что знал тебя. Прости меня за все.
Девушка не успела ответить, так как он уже исчез в мгновенной световой вспышке. Алагар не хотел слышать ее прощальных слов, но он не просчитал одного. Юкиара была такой же фаталисткой, как и он сам, а горячность, свойственная молодым, добавляла масла в огонь. Она тоже приняла решение. Решение, которое определит судьбу всего Ранкора.
***
На следующее утро, после рассвета, Арстеля Юкиара нашла случайно отдыхающим после работы над латанием пролома в стене. Сапожник с полной самоотдачей помогал солдатам закладывать пробоину каменной кладкой, а затем чуть не надорвал спину, перенося с ними громадные сосновые стволы, обрубки которых использовались в качестве балочных подпорок хрупкого участка стены, раствор в котором еще не скрепил камень как следует. Рабочие разошлись, Арстель же сидел под стеной в одиночестве, ничем не занимаясь, в молчаливом безделии он предавался размышлениям или же глядел в пустоту. Юкиара попыталась ускользнуть, остаться незамеченной, но сапожник ее засек. Разумеется, в первую очередь Арстель задал вопрос, куда она направляется, было очевидно, что девушка собиралась уходить за стену. Юки попыталась оправдаться, дескать, она собиралась присоединиться к патрулям, обозревавшим окрестные территории, но Арстель не повелся на эту уловку, он знал, что в патрули брали только членов Карательного Отряда, что под руководством Глоддрика весь вчерашний день прочесывали местность за стеной Вархула в поиски недобитого врага или лазутчиков, либо Стражи, коими предводительствовали мастера Шибуи и Гуаррах. Сапожник был достаточно сметлив, чтобы понять, что его подруга лжет.
— Я слишком хорошо тебя успел узнать, Юки, чтобы поверить в эти легенды. Ты ведь явно задумала что-то такое, чего не одобрили бы ни твои товарищи, ни командиры. Колись или я расскажу Глоддрику, что ты без разрешения собиралась в самоволку, — разумеется, это было сказано с улыбкой и не всерьез.
И Юкиара раскололась, она хотела продолжать плести паутину лжи, но при виде Арстеля язык ее не поворачивался на обманные речи.
— Алагар сегодня отправится в Азрог и сойдется с Заргулом один на один. Но его поражение неизбежно, покуда Многорогий черпает силы из недр катакомб. Я должна обрезать этот канал связи, тогда, возможно, у него появится шанс.
Вот только у Юкиары шансов не будет, и она это прекрасно понимала. Источник силы Азрога разрушит любого, кто посмеет как-то вмешаться в его внутренние процессы, сотрет в порошок с той же вероятностью, с которой наделяет силой тех, кто с готовностью отдается злой воле подземелий.
— Ясно, — протянул Арстель вполголоса, выдвинув нижнюю челюсть вперед в раздумьях, — отговаривать тебя нет смысла, это так же очевидно. Тогда скажу одно, Юки. Я с тобой, куда бы ты ни отправилась, хоть в Азрогово пекло.
Она в ужасе вскинула руки, качая головой:
— Даже не думай об этом! Я не допущу, чтобы погиб и ты. Все мои друзья из Братства, почти весь Крестал мы потеряли. Если с тобой из-за меня что-то случится…
— Юки, — с железной убежденностью сказал Арстель, — есть твоя воля, но она кончается там, где имеет начало моя. Ты не вправе мне запретить. И потом, мы должны пройти этот путь до конца. Если бы Хельд был жив, он бы не раздумывая отправился с нами. И что-нибудь отмочил бы вдобавок в своей идиотской, но в то же время полюбившейся нам манере.
Юкиара слабо улыбнулась, но проблеск веселья быстро покинул ее облик.
— Арстель, но я не хочу, чтобы ты рисковал из-за моих безрассудных побуждений.
— Юки, скажи мне лучше вот что, — игнорируя ее, решился Арстель задать тот самый вопрос, с которым уже долгое время собирался обратиться к ней, — если бы при иных обстоятельствах я бы решил на тебе жениться и провести с тобой весь остаток жизни, ты бы согласилась ответить взаимностью?
Ответила она не сразу, не с первой секунды нашла в себе силы даже посмотреть в глаза человеку, признавшемуся в своих чувствах так явно в первый раз. Но и сказать то, чего Арстель хотел от нее услышать, она была не в силах. Громкие слова лишь усиливали трагичность ситуации, скорбь от безысходности. Юкиара собиралась пожертвовать собой, и она не хотела давать Арстелю ложные надежды и представлять в счастливых фантазиях ту жизнь вместе с ним, которой не суждено стать реальностью.
— Зачем говорить о том, что могло бы быть? При иных обстоятельствах мы могли бы и не встретиться вовсе. Лучше сосредоточиться на насущных делах.
— Наверное, ты права, — сдавленно сказал Арстель, — прости мне эту нелепость.
***
Под стеной шли король Союза и глава Карательного Отряда. Эрлингай шагал размеренно и неспешно, что выводило из себя хромающего Глоддрика, который был старше своего спутника на десять с лишним лет. Они обсуждали итоги патрулирования, точнее, Глоддрик докладывал Эрлингаю о том, что они не наткнулись ни на кого похожего на врага, со всей очевидностью горхолды удалились самое меньшее миль на семь от стены. Хотя Каратели видели кострища от их лагерей и брошенные впопыхах припасы и палатки. Зоркий глаз Глоддрика заметил движение к одному из черных ходов за стену, затем он разглядел подбирающихся к арке девушку со шрамом от ожога на лице и молодого мужчину в рабочей одежде. Он тут же смолк, прервав свой доклад, и окликнул уходящих:
— Стоять, ни шагу!
Когда же Юкиара и Арстель подошли к двум великим воинам Союза, Глоддрик начал с подозрения в обвинении:
— За дезертирство полагается тюремное заключение. При военном положении — казнь. Жить надоело?
И Юкиаре пришлось выложить все как на духу. Обманывать Глоддрика было бессмысленно, каратель, съевший собаку на дознаниях, допросах и выбивании нужных слов из пленных в застенках Гилеарда различал ложь с первых слов. Когда Юкиара закончила, опешивший Эрлингай наложил вето на их предприятие:
— Это безумие! Я запрещаю вам отправляться в столь безумную экспедицию, вы защитники Ранкора и Союза и бессмысленной смертью сделаете лишь хуже всем нам. Возвращайтесь к работе, не видите, что Вархул нуждается в вас? А ты, Глоддрик, почему молчишь?
Ганрайский Демон приложил к острому подбородку руку и, неразборчиво хмыкнув, вернул ладонь на перебинтованную рукоять клинка.
— Я пойду с вами.
— Что? — изумились одновременно Эрлингай и Юкиара.
Глоддрик продолжал:
— Я с ними, король. Маг — эта девчонка, не мы. Она знает, что делать. Но одних их там убьют. Со мной будет шанс пробиться.
Эрлингай возвысил тон, двинулся вплотную к Глоддрику. Львиный Рев был выше ростом, но суровый и матерый Каратель все равно смотрелся с ним внушительней. Темная повязка, закрывавшая незрячий глаз, черная рубаха под стальной истрепанной в боях кирасой, простецкие заплатанные штаны, подвязанные портянками, иглообразная прическа дикобраза, белые волосы, торчащие в разные стороны, острое лицо, изрезанное шрамами и следами возраста. Глоддрику шел пятьдесят девятый год, и он хоть и выглядел все так же пугающе и красноречиво, как прежде, но хватка все же со временем слабела. Никто не выносит ударов времени.
— Как ты можешь бросить нас, когда горхолды могут вернуться в любой день? Командор Харлауд, ты последний, от кого я ожидал подобной глупости. Они молоды и ветрены, им простительно, но твой солидный возраст никак не вяжется с такими поступками.
Глоддрик не отступал:
— Стена не выдержит новой атаки. Если есть шанс раздолбать Заргула — я пойду с ними. Девочка дело говорит. Без нас Алагар проиграет.
Эрлингай бессильно всплеснул руками:
— Как же так… Почему всегда все идет наперекосяк?
Эти слова лишь подтвердил грохот свалившейся со стены балки, которую неуклюжие деревенские пацаны, затесавшиеся в ряды солдат, свалили на обоз с продовольствием.
— Ваше Величество, — сказал Глоддрик, сверля физиономию Эрлингая единственным глазом, — следите за обороной. Горхолды вправду могут вернуться. Клянусь Союзом — я сделаю все, чтобы Многорогий ублюдок за все заплатил. Было честью служить тебе и твоему отцу, Эрлингай.
Каратель поравнялся с удивленными Юкиарой и Арстелем. Он был последним человеком, от кого они оба ожидали поддержки. Втроем они скрылись за скрипящей бревенчатой дверью, окованной железными скобами. Прежде чем уйти, Юкиара обратилась к королю с последней просьбой:
— Я понимаю, как вы загружены работой, Ваше Величество, но, если вас не затруднит, при случае передайте моему брату, Сангельсу, что я люблю его. Очень вас прошу.
Король кивнул и помахал им, благодарная ганраянка ответила прощальным жестом и, отвесив поклон, затворила дверной проем.
— Удачи вам… — пробормотал Эрлингай и двинулся обратно, в главный корпус Вархула, раздавать указания верноподданным.
***
Когда они вышли за стену, Глоддрик задал резонный вопрос:
— Как добираться будем?
Юкиара в Азроге не была сроду, поэтому телепортировать их туда она не могла, дело решила фигура дракона, спланировавшего молнией на землю. Ортаун, алая с золотым чешуя которого переливалась в свете взошедшего солнца.
— Вас подвезти? — пророкотал огнедышащий дракон.
И вот они втроем забрались на могучего зверя, бугры мышц со вздутыми жилами которого внушительно перекатывались при взлете, он спокойно мог выдержать вес до пяти человек. Ортаун набрал высоту и, привлекая взгляды занятых работой солдат и горожан, которые, измученные непростым трудом и успевшие изрядно напугаться и умаяться тоской за прошедшие несколько дней, глядели со стены на взлетающего дракона как завороженные. Ортаун направился в сторону Драконовых Гор, спустя полчаса они уже пролетали над вершинами деревьев Лайнур-Арая, казавшегося бескрайним. Поля же Союзных земель и поселки превратились в неровные многоугольники или овалы с редкими кругами в виде озер, в которых впадала серебристая линия реки Быстроходной. Дома же казались игрушечными с такой высоты, как и неприступная стена Вархула. Вскоре Лайнур-Арай кончился, показались северные земли, посреди Драконовых Гор расположилось множество домишек, сгрудившихся на скалистых подъемах, иногда в округе мелькали братья по крови Ортауна, но другие драконы не испытывали желания подлетать ближе. Вот они пролетели над Балнором, столицей Севера, разломанная крепость казалась жалкой и ничтожно малой, высотой крепость северян была почти вдвое ниже пограничной стены. Люди же были столь неразличимы и медлительны, что казались роем насекомых, ползущих среди тоннелей, вырытых в куче навоза. Север кончился, и вот они парили над просторами океана. Арстель и Юкиара впервые в жизни видели подобное. Когда берег начал скрываться за туманом вдали, между сероватым небом и водным зеркалом летел одинокий дракон с тремя путниками. Глоддрик всю дорогу молча всматривался вдаль, ганрайцу не было дела до пейзажей, как всегда, Каратель не сводил глаз с цели, перед его мысленным взором уже маячили темные стены Азарельда. Юкиара же с раскрытым ртом любовалась открывшимся глазам ландшафтом, впечатлительная от природы девушка была ослеплена красотой мира, прежде видевшегося огромным, а теперь, казалось, мог уместиться у нее на ладони. Арстель немного снисходительно, но все же благодушно улыбался, глядя, как наслаждается увиденным Юкиара, и сам со спокойным сердцем оглядывал проносящиеся где-то далеко внизу картины. Дракон доставит их в Азроговы земли, откуда они, по всей вероятности, уже никогда не вернутся. Прежняя жизнь осталась вдали, затерялась среди тумана и горных массивов, их души словно уже летели в другой мир, по сути Азрог и был иным измерением для жителей Ранкора, привыкших слышать об этом крае лишь в преданиях старины. Арстель первым нарушил молчание.
— Спасибо вам, командор Харлауд, за понимание в нужный момент. Мы были до последнего уверены, что вы не позволите нам проявить подобную самодеятельность, и уж, тем более что сами захотите в ней участвовать.
Глоддрик, обхвативший колени руками, со спокойствием удава оторвал взгляд от неизведанной дали и ответил:
— Если есть малейший шанс на успех диверсии и предотвращение нового побоища, нужно попробовать. Мы не имеем права прятаться за их спинами. Каждый исполняет свой долг перед отечеством и миром по мере своих возможностей.
— Тебе легко говорить, Глоддрик, — сказала Юкиара с восхищением, — ты один из сильнейших бойцов этого мира. В одиночку убил Кратара Рокового и с ним порезал орду равшаров, пробрался в крепость Грора Свободолюбца и остановил Северную войну, теперь и весь Кровавый Легион Заргула практически сам покосил, как я давеча слыхивала. Это горхолдам следует бояться, а не нам с вами. Жаль, что мы тебе не ровня.
Глоддрик криво осклабился, затем его лицо снова стало каменным. После минутного молчания он заговорил непривычно спокойным для себя тоном:
— Когда я был молод, как ты, — он махнул рукой в сторону собеседницы, — я получил имя Ганрайского Демона в равшаровых пустынях. Во время сражения с ними мне открылась Азрогова сила. Это значит, что с того дня я стал темным Стражем. После этого по сей день меня обуревает неутолимая жажда битвы. Я теряю рассудок, когда моя жизнь висит на волоске, а предо мной стоит серьезный противник. Меня боялись и ненавидели, как и сейчас. Я покинул Храм Мечей и мастера Агриппу, поступил на службу в Карательный Отряд. Годам к тридцати дослужился до правой руки тогдашнего командора. Но я продолжал поиски средства, что поможет мне избавиться от наваждения, похожего на хроническую склонность к припадкам бешенства. Мастер Агриппа посоветовал мне отыскать таких же, как я. Темных Стражей. В этом мне повезло. На одном из заданий Карательного Отряда мне поручили добыть сведения о странной банде, которая выжигала села, охотилась за дворянами и выкашивала на имперские легионы. Темные Стражи сами меня нашли, окружили и привели в свою общину. Скрывались они в гротах, омываемых рекой.
Арстель и Юкиара слушали, боясь пошевелиться. Такого приступа откровенности от Глоддрика, пожалуй, практически никто не видел. Каратель продолжал свою историю:
— Их наставник пообещал научить меня контролировать состояние боевого ража, если я присоединюсь к ним и буду жить по правилам общины. Многие из них каждый день уходили в разведку, как это называл их мастер. Я пробыл у них с месяц, научился черпать силу в темных потоках энергии Азрога, но раж так и не уходил. Одна девушка, — ехидно улыбающееся лицо Рикке ясно встало перед его единственным глазом, — из общины сказала мне, что ярость лишь на пользу и послужит мощным оружием, против врагов общины. Но что за враги — мне говорить отказывались все темные Стражи. Пока на очередной из разведок я не пошел за ними. Мастер завел их в очередной, как позже выяснилось, поселок. Он о чем-то спорил со старостой села. Когда староста перешел на крик, размахивая руками, он отрубил ему голову. Вышли крестьяне с топорами и вилами, но община их быстро перебила. Я не успел даже добежать. Когда же меня засекли, наставник поведал, что их община занимается освобождением народа от гнета правительства, — презрительно скривился Глоддрик, — убивая всех, кто встает на пути. Недостойных жить в свободном мире, как он таких называл. Мой выбор был прост — примкнуть к общине или умереть с непокорными селянами. Я вступил с ними в бой, убил нескольких, мастер, поняв, что силы неравны, дал приказ отступить. Я переоценивал их боевые способности. Борцы за свободу скрылись, бросив дымовую бомбу. И в тот момент я осознал свой долг — защищать родную страну от врагов. Внешних и внутренних. И что я до конца жизни останусь больным ублюдком, помешавшимся на сражениях.
— А что сталось с темными Стражами? — спросила Юки, опасаясь разозлить Глоддрика этим вопросом.
Каратель остался невозмутимо спокоен:
— Я выследил их новое укрытие и привел туда Карательный Отряд, — он вспомнил предсмертные крики их наставника, брюхо которого было вскрыто его собственным мечом, хрипение Рикке, которая проклинала его в бою, пока Глоддрик не выбил из ее руки оружие и не придушил стальным хватом, после чего сломал ее тонкую шею, провернув голову девушки вполкруга, — община была ликвидирована. Полностью.
Арстель и Юкиара молчали, Глоддрик тоже затих на короткое время, затем заговорил снова. Он чувствовал необходимость открыть душу хотя бы кому-то, кто готов выслушать и понять, исповедаться. Ведь из Азрога он, с наибольшей вероятностью, не вернется никогда.
— Но вы совершили истинный подвиг, — попытался оказать почтение ветерану войн Союза Арстель, — предотвратили массу злодеяний, прикрытых благородными побуждениями. Да и вообще лучшего защитника Союза, чем вы, не сыскать.
— И воителя тоже, — поддакнула Юкиара, — во всем Союзе.
— Ребята, — растянул губы Глоддрик в иронической улыбке, — это единственное, что дает мне право не считать себя никчемным. Вера в то, что я приношу отчизне хоть какую-то пользу. Но я хотел бы иного. Сбросить жуткую маску Ганрайского Демона, излечиться от бесноватой одержимости боями, повесить клинок на стену и зажить мирской жизнью в глухомани. Стать рыбаком или лесничим. Ради небольших радостей жизни сельского человека я бы отдал эту треклятую славу, как и свое мастерство. Для вас обыденная вещь — то, что никогда не было доступно мне — иметь крышу над головой, любить, быть любимым и провести жизнь со своей семьей, — на этих словах он вспомнил Ревиана, младшего брата, которого он и не успел толком узнать, — но это все неважно, — продолжил Глоддрик, оглядывая приближающийся берег, — каждый должен пройти свой путь так, как у него выходит. И найти себе место в жизни или хотя бы посвятить жизнь его поиску.
За береговой линией, усыпанной галькой темного цвета, показалась земля, точнее, голые скалы, на которых не росло ничего, даже самые неприхотливые кустарники. Вдалеке сгущались тучи над островерхими шпилями по краям шестиугольной фигуры, сложенной из кирпичных стен черного цвета. Темную же землю избороздили огненные реки, среди дымящихся горных вершин периодически случались извержения, порождавшие новые потоки лавы. Над черепичными крышами башен гордо реяли флаги с символикой Азрога — перечеркнутой ломаной линией и лицом Многорогого. Ортаун подлетал к центральной башне. За прошедшее время вокруг главной цитадели Азарельда во внутреннем городе успели вырыть ров длиной в две реки и глубиной в несколько землянок, заполненный лавой до краев. До земли же дорога пролегала по недавно отстроенному мосту, по которому могли бы пройти максимум — пять человек ровным строем. Остальные же башни внутреннего города были соединены паутинообразной сетью мостовых или лестничных переходов. Центральный корпус, в котором обретался Заргул, огородили сетью дозорных пунктов, сложенных из того же материала в виде невысоких пирамид, иглообразный забор меж ними служил еще более красноречивым доказательством того, что обитателей города Заргул предпочитал не допускать к себе слишком близко. Внутрь, непосредственно к повелителю могли получить доступ солдаты, либо маги, которых, кроме Варзхела и Хейларга вкупе с самим императором Заргулом и некоторых недобитков среди сбежавших от стены Вархула, в Азроге не осталось. В Ортауна уже летели арбалетные болты, гарпуны, запущенные с баллистических установок на дозорных пирамидах, валуны с требушетов, но от дракона все снаряды благополучно отскакивали. Силовое поле защитного назначения, поставленное Алагаром до битвы, еще действовало. Ортаун со скоростью коршуна, узревшего в чистом поле добычу, спикировал к мосту, на лету сжегши марширующие по нему гарнизоны, а последних, стоявших непосредственно у врат в крепость, смахнул ударом хвоста аккурат в сгустившуюся во рву магму. Навалившись на створки ворот, на которых был отчеканен тот же Заргул, распростерший руки перед собой, будто обращавшийся к пастве и принимавший вверенные ему души рабов, дракон надломил засов с внутренней стороны крепости, и заставил врата поддаться его мощи. То был один из проходов в Азроговы подземелья, допуск в которые предоставлялся лишь избранным — магам и Кровавому Легиону. Разумеется, их уже засекли, с дозорных точек горхолды-смотрящие трубили во все горны, а к пирамидам устремились потоки щупальцеголовых.
— Дальше справитесь сами, — сказал Ортаун, — в конце концов, я обещал довезти вас в Азрог, но никак не сражаться с горхолдами.
— Спасибо, Ортаун! — сказал Арстель.
— Лети уже, орясина долбаная! — крикнул дракону Глоддрик.
Ортаун взлетел и, все так же недосягаемый для направленных в него стрел и камней, скрылся за покрывалом черной мглы, неотрывно нависавшей над Азарельдом. Люди у ворот остались одни. А многие горхолдские легионеры уже вышли через двери пирамид дозорных во внутренний двор крепости и бегом направлялись к мосту. Красноголовые заполонили пространство между рвом и пиковой оградой.
— Чего встали? — рявкнул Глоддрик на девушку и парня, в нерешительности лицезревших стекавшихся к мосту горхолдов, — быстро внутрь!
— А как же ты? — удивленно вскинула брови Юкиара.
— Я их задержу.
— Нет! Должен быть иной способ! — протестовала девушка.
— Другого нет. Они нас быстро нагонят. И в подземельях от меня толку мало.
Арстель подобрал с земли копье одного из горхолдов, которого Ортаун сбил хвостом, а Юкиара спустила из рукава суконной куртки цепь с шипованным грузилом и медленно принялась ее раскручивать.
— В Крестале своих не бросают, — перечил Арстель.
— А я вообще жизнью тебе обязана! — распалялась Юкиара, — и мой брат тоже. Я не позволю тебе вот так собой пожертвовать.
— Вашу мать! — взревел Глоддрик, залепив затрещину Арстелю и встряхнув за плечи Юкиару, — я ваш командир, мои приказы не обсуждаются! В крепость шагом марш! Если останемся здесь — погибнем все трое.
— Но ведь… — робко начала Юкиара, подняв свободную руку, но Глоддрик ее прервал.
— Помнишь, я сказал, что каждый должен найти себе место? Так вот — я нашел свое. Я стою в нужном месте в нужное время. Теперь и вы займите позиции, бойцы. Вперед!
Арстель дернул колеблющуюся девушку за рукав, ведя к воротам:
— Пойдем, Юки! Мы и правда ничем не поможем.
Девушка засеменила за ним, глядела она в сторону Ганрайского Демона с потерянным видом едва осознавшего себя ребенка, которого навсегда разлучают с матерью.
— Эй! — обернулся к ним Глоддрик, в прощании оскаля зубы в отчасти устрашающей улыбке, — не вздумайте облажаться.
— Так точно, командор Харлауд! — поднял вверх кулак Арстель, после чего они с Юкиарой скрылись в темной щели между створками.
Горхолды уже неслись по мосту, выставив перед собой щиты и вскинув копья и мечи остриями в сторону стоявшего у входа в катакомбы одинокого воина. Глоддрик размял шею, выхватил из-за пояса меч и сделал несколько взмахов для разогрева, после чего направил острие перед собой, сфокусировав на кончике взгляд единственного глаза. Расставил ноги на ширине плеч и ухватился обеими руками за бинтованную рукоять. На фоне двух львов по краям ворот, высеченных из все той же черной скалы, Глоддрик выглядел грозно, будто одной его команды достаточно, чтобы чудища бросились в атаку и порвали на куски вражеские легионы. На фоне надвигающихся горхолдов стояла Рикке, его первая и последняя любовь, ставшая кошмаром. К счастью, это его явление было последним.
— А я ведь говорила, что неуемная жажда битвы тебя когда-нибудь убьет. И вот ты забрался в самую безвыходную ситуацию, какую только можно представить. Ты уже не выберешься отсюда. Разве что вперед ногами.
Глоддрик молчал, стиснув зубы. Он пытался смотреть сквозь мираж, но не выходило. Рикке смеялась ему в лицо и продолжала издеваться:
— Что ж, увидим, насколько тебя хватит.
«Увидим, так увидим. Довольно слов» — подумал Глоддрик про себя. Ганраец молча сорвался и, пронесшись сквозь растаявшее в мгновение ока видение, ринулся навстречу нахлынувшим на мост слугам Многорогого.
***
Завихрения темных тоннелей кончились, Юкиара и Арстель набрели на забрезживший невдалеке свет факелов, выставлявший на обозрение грубо выдолбленную в скале лестницу и стены, исписанные древними рунами Азрога и изрисованы лицами ящероподобных существ или же усеянные рогами головы Азроговых демонических сущностей. Гравировка была исполнена зубилом в глубокой древности, еще до рождения Заргула. Но друзья не обращали внимания на рисунки, они спустились по пологому лестничному проходу, огибавшему дугу, прорытую в недрах здешней твердой и безжизненной земли. Крики горхолдов снаружи затихли быстро, обоим оставалось лишь гадать, жив ли еще Глоддрик или уже отправился в лучший мир. Лаз вывел их в огромную залу, в которой и таился источник неиссякаемой силы зла Ранкора, бездна силы Азрога, в которой обитали незримые демоны, подзуживавшие умы забредших в это помещение покориться воле их коллективного разума, питаемого подземными чарами. В центре зала была округлая площадка из темного камня, на которой была выбита киркой и обрамлена меловыми линиями пентаграмма в виде многоугольника, очерченного древними руническими символами по краям. Те же колонны в виде атлантов-монстров с головами ящеров, птиц, змей и волков. Меж ними стояла статуя-колосс, изображавшая императора Заргула, одну руку в картинном жесте прижавшего к груди, а другую, сжатую в кулаке, торжественно воздетую к потолку, будто император, выдолбленный в стократно превышающем оригинал габарите, давал команду атаки своим неисчислимым полчищам рабов. Площадку же огибала огневидная река алого цвета, непрестанно искрящаяся. Вид на камни над рекой дрожал, размазывался, а энергия вокруг реки пульсировала. Источник силы Азрога словно бы предлагал либо насытиться своей силой, либо сгинуть в этих подземельях быстрым, но мучительным образом. Юкиара же воззрилась в сторону властно стоящей статуи императора Азрога. Она поняла с самого начала — эта статуя у стены и служила проводником его силы, черпая энергию из самой реки, она незримым лучом доставляла ауру подземелий непосредственно в тело Заргула.
— Командуй, Юки, — обратился к ней Арстель, когда оба сошли с перешейка на площадку, — что я должен сделать?
С того места, где они только что вышли, где кончался коридор, раздался глуховатый голос:
— И как вам удалось сюда добраться? Вас провел кто-то из наших?
Варзхел неуклюжей, хромой походкой медленно спускался с последних ступеней и дошел до середины перешейка, служившего мостиком. Их дело пошло прахом. Против Варзхела уже ничто не поможет, хоть Юкиара и была сведуща в магических искусствах, мастеру она была не ровня.
— Ваши укрепления не столь непролазны, как вам нравится полагать, — дерзко ответила Юкиара, хватаясь за цепь и магический жезл за поясом одновременно — если и умирать, так с оружием в руках.
— Сколько самомнения, — сказал Варзхел, — это даже похвально. Но света солнца вы уже никогда не узрите.
Возле него неожиданно материализовался горхолдский Архимаг — мастер Хейларг.
— Так и знал, что ты их засечешь позже меня, — с издевкой бросил Варзхел, — можешь расслабиться и наслаждаться зрелищем. На мучения сопротивленцев воли Многорогого смотреть — всегда отрада.
Хейларг сжал губы, зажмурив глаза, точно собирался причинить себе боль, вырывая дротик из раны. И все же он решился на доблестный шаг. Арнлоуг Варзхел был наглядным и ходячим примером того, до чего может довести жизнь под эгидой Заргула Многорогого. Вот он стоит рядом — искалеченный, убогий человек, потерявший любовь и дружбу, предавший своего учителя и воспитателя, утративший человечность и связь с высшим началом как таковым и его искрой внутри себя, не слышащий голоса своей души. И держался он Азрога поначалу лишь из бездумных амбиций и стремления к могуществу и власти, теперь же он надеялся доказать самому себе, что не столь ущербен, раз имеет отношение и принадлежность к существу, поставившему Ранкор на колени. Но никакая магическая сила или расположение Заргула не смогут сделать его снова человеком. Варзхел давно уже был мертв. Хейларг понимал, что все, к чему прикасается Заргул, как и невидимая рука подземелий и их демонов, гниет изнутри, гибнет, и окончательно понял, что с его стороны допустить, чтобы весь мир стал подобием Варзхела, будет страшным преступлением против самой природы.
— Варзхел, разве тебя не учили, — бронированный чародей не успел вытащить из-за спины посох-клинок, на слова Хейларга он лишь успел неповоротливо обернуться с шагом, но и то не до конца, — что никому, кроме себя, нельзя полностью доверять. И уж тем более, — горхолд взялся за посох обеими руками, — поворачиваться спиной к тем, кто представляет опасность.
— Что ты собираешься… — Варзхел неловко дернулся, успев наполовину обнажить оружие, но змеевидная вершина Хейларгова посоха сверкнула, ударная волна телекинеза сшибла черного мага с ног, и он слетел с перешейка как лист, подброшенный потоком ветра, очутившись уже в огненной пучине подземной реки.
Не раздалось ни предсмертных воплей, ни проклятий. Варзхел даже не успел понять, что его предали. Когда он рухнул в потоки огненной жидкости, его не стало меньше, чем за секунду, сила подземелий сожрала его без остатка, не оставив ничего, словно темного чародея никогда не существовало.
— Быстро и безболезненно, — перекрутив в руке посох, прокомментировал Хейларг, — как я люблю.
Растерянные Юкиара и Арстель стояли как вкопанные, не зная, представляет ли опасность горхолд-маг.
— Исполняйте свой долг, — кивнул он им, — мешать не буду. Я долгое время прозябал в заблуждении, думая, что народ горхолдов имеет шанс на счастливое будущее при Заргуле у руля. Но жизнь ясно дает понять — лучше для себя сделать можем только мы сами.
Наши герои, которые в последние две минуты побывали на обоих краях эмоционального диапазона — от разрывающего отчаяния до блаженного облегчения, позволили себе ослабить бдительность. Юкиара убрала руки с оружия, Арстель же бросил копье убитого горхолда в огненную реку.
— Мастер, — обратилась Юкиара к Хейларгу, — если вам не составит труда, переправьте Арстеля наружу. И сами уходите. Дальше я сама.
Арстель округлил глаза, он уже догадывался, чем закончится их предприятие, но все же противился неизбежному, иначе он физически не мог:
— Почему мы не можем дождаться тебя?
Юкиара прерывисто выдохнула, обернулась к Арстелю и призналась:
— Потому что все начнет рушиться, когда я примусь за дело. От этого замка камня на камне не останется.
— Но вдруг мы можем успеть переправиться с тобой, когда дело будет сделано? Неужели тебе придется пропадать здесь?
— Если я прервусь, — поникла Юкиара, — все будет напрасно.
С одного взгляда магического взора на энергетические каналы, протекающие по незримым жилам замка, поняла, что вся главная крепость Азарельда имеет точку опоры, стержень, фундамент, если угодно, в питательном и живительном канале, поддерживавшем веками жизнь в Заргуле. Если вынуть основу — выстроенная над источником демонической силы твердь обрушится. Арстель с неверием поглядел на эту хрупкую девушку, которая, несмотря на непрерывную полосу преград, выставленных жизнью, сумела сохранить открытость души к миру и веру в добро. И вот она готова быть заживо похороненной под тысячами тонн обломков этих чертогов ради исполнения священного долга.
— Юки, да что за… — Арстель сжал кулаки, опустил лицо, до боли зажмурившись, всхлипнул, он не мог сдерживать слез.
Дрожащим голосом сапожник прошептал:
— За что нам все это… За какие грехи! Почему достойные люди гибнут из-за промахов древности, ошибок далеких предков?
Юкиара обняла его, поглаживая по спине, тихо произнесла:
— Тише, оставим это. Слезы ничего не изменят. Видимо, такова моя судьба, — отстранившись, она рукой утерла слезы Арстеля, помолчала немного и позволила, наконец, чувствам взять над собой верх, — Арстель, ты помнишь, о чем спросил меня перед тем, как мы вышли за стену?
Арстель болезненно усмехнулся, моргнул, сдерживаясь, чтобы снова не всплакнуть, ответил:
— Помню, Юки.
— Я была бы счастлива, если бы нам выпала возможность быть вместе, пока смерть не разлучит нас. До глубокой старости. Но, знаешь, я уже обрела счастье. И я благодарна высшим силам за то, что свели нас и позволили идти рука об руку. Пусть это и длилось очень недолго.
Они продолжали стоять друг напротив друга, держась за руки.
— Я буду помнить о тебе до последнего вздоха, — сказал Арстель, чувствуя боль в бешено колотящемся сердце, голова его шла кругом.
— Лучше забудь меня, отпусти, — теперь слезы навернулись на глазах Юкиары, — живи дальше, иди вперед. У тебя получится, я знаю это. Не терзай душу. Ради меня.
Арстель снова произнес ее имя, после чего они заключили друг друга в объятия и отдались страстному поцелую. Хейларг молча стоял у края платформы, разглядывая наскальные изображения. Портить влюбленным миг расставания он не мог себе позволить.
— Ну все, идите, — Юкиара убрала со своей талии руки Арстеля и направилась к пентаграмме.
Когда Хейларг подошел к Арстелю и спросил, готов ли тот телепортироваться, Юкиара окликнула их, обращая к Арстелю последние слова.
— Арстель, единственная просьба! Мое последнее желание, — знала бы она, какая душевная боль разрывала мягкое сердце сапожника, — присмотри за моим братом.
— Я позабочусь о нем. Обещаю, Юки.
Девушка с благодарной улыбкой кивнула, вышла в центр пентаграммы и опустилась на колени.
— Пора, Арстель, — сказал Хейларг.
Арстель кивнул, горхолд положил ему руку на плечо, после чего они исчезли в потоке света. Маг и сапожник оказались у одной из башен внешней стены Азарельда, что огибала город от бескрайних просторов выжженной лавой и всплесками силы подземелий земли. Вокруг было такое столпотворение, что мага и его спутника не заметили даже несмотря на световой взблеск. Гражданское население империи Азрога повалило на улицы, неотрывно глядя на вершину крепостной стены, пока бронированные солдаты беспорядочно бежали в сторону огороженной центральной цитадели. Но и среди служивых многие останавливались, заглядываясь на то, что происходило на стене.
— С ума сойти… — пробормотал Хейларг.
Арстель увидел примерно то, что ожидал. Ввыси, над каменными джунглями военно-промышленной города-машины Азарельда происходила ожесточенная магическая дуэль императора Заргула и красноволосого мага, одетого в истершийся плащ, больше походивший на лохмотья вольного бродяги, чем на одеяние чародея.
Юкиара тем временем выставила руки перед собой, приблизив ладони друг к другу. Сделала вдох, затем — выдох. Девушка, которая отрицала Бога как первопричину бытия, пришла к нему в последние минуты. Она обратилась к недосягаемой сфере Илгериаса, ее сила наполнила ее юное тело. Вокруг Юкиары скапливалось синевато-белое свечение, а затем из ее рук вырвался луч, ударивший в грудь статуе Заргула, которая разлетелась на куски. И тут из статуи и пентаграммы одновременно ввысь ударил столп напоминающей всполохи пламени энергии Азрога, он прошил насквозь крепость по вертикали. Юкиару разрывала дикая боль, она стремительно теряла силы, но аура от сферы Илгериаса позволяла ей держаться, сохранять силу заклятия и рвать связь Заргула с подземельями. Луч огня становился все тоньше, после чего исчез совсем. Когда же он начал таять, по стенам расползлись трещины, с потолка начали опадать первые осколки. Затем платформа задрожала, раздался оглушительный грохот, заставивший девушку упасть набок. А спустя полминуты Юкиара была заживо погребена вместе с сотнями слуг Заргула.
***
Непроницаемая колонна горхолдов, больше напоминающая субстанцию из железных пластин и красных голов мчалась с неумолимой скоростью. Глоддрик несся еще быстрее. И вот, когда расстояние меж бесстрашным защитником прохода и ордой щупальцеголовых оставалось не более трех шагов, Ганрайский Демон взмыл в воздух и, используя силу разбега, в прыжке ударил ногой по щиту одного из стоявших впереди. Горхолд рухнул на спину, навалившись на бегущих сзади и почти притершихся к нему сослуживцев. Встать на ноги он не сумел — соратники рьяными ударами щитов отбросили его и, не дав и секунды чтобы подняться, задавили стальными подошвами. По центру передняя часть колонны замешкалась, но с боков уже двинулись копейщики с безупречной синхронностью, метя остриями копий Глоддрику в прорехи нагрудника под ребрами по бокам. Альбинос перехватил свободной рукой одно из копий и рванул на себя, одновременно с этим снес рубящим горизонтальным ударом пошатнувшемуся горхолду голову с такой неотвратимостью, как нож мясника забивает курей. Другой не успел опомниться, как обезглавленный труп товарища был брошен в его сторону, отведя выпад копья вбок, после чего Глоддрик, не сбавляя темпа, пронзил клинком с неровным лезвием врага снизу, под латами так, что меч пошел чуть ниже пупка, а вышел изо рта, пробив нижнюю челюсть. Горхолды спотыкались о трупы, но продолжали наступать, тесня Глоддрика к стене. Но отступал он недолго. Ганраец рассвирепел, затем зашелся безумным хохотом — наконец-то пришло то самое раздолье, о котором давно мечтал его больной ум. Он лихо отбивал удары стальных копий, а контратаками отсекал конечности, протыкал насквозь горхолдов в лица или глотки, срезал головы хлесткими ударами. Тех, кто был изворотливее и прикрывался щитом, он ловил в момент атаки, перехватывал руку, ведущую меч, или древко копья, подсекал опорную ногу и молнеиносным разрезом меча разваливал незащищенные черепа горхолдов, чьи шлемы слетали при ударе о каменную поверхность моста в падении. Когда Глоддрик безжалостно забил первую десятку, горхолды больше не могли так нажимать, оттесняя Карателя дальше — к воротам. Трое горхолдов решили напасть одновременно — двое с топорами и воин посреди с парными мечами выписывал двойной восходящий удар, взрезавший воздух и стремившийся отделить голову Глоддрика от тела. Но ганраец отскочил от этой атаки так, что лишь кончики мечей слабо проскребли новые царапины на его нагруднике, затерявшиеся среди бессчетного количества старых, поистершихся от времени, затем встречным ударом перерубил древко нападающего с топором по косой, следующей атакой, дорисовывавшей крестообразный двойной удар, он прорезал его кольчугу под коротким нагрудником, выпустив кишки, а затем врезал кулаком другому горхолду, который не сумел попасть с первого раза в быстро метущегося из стороны в сторону Карателя, отбивавшегося от забитой передовой линии, на которой умещались по пять горхолдов за раз. Во второй попытке наступить горхолд слишком сильно замахнулся топором, отчего получил удар латного покрытия костяшек, напоминавшего по своей сути кастет, в кадык, но ошеломление продлилось не больше пяти секунд. Следующий удар разрубил его голову аки тыкву, что было возможно после так неудачно слетевшей каски.
Так Глоддрик в одиночку продолжал остервенело рубиться с напиравшими без устали рабами Заргула, которых, казалось, не становилось меньше, хотя участок моста, с которого Глоддрика никак не удавалось сдвинуть, уже был завален трупами и залит кровавыми ручьями. После очередного — пятого десятка убитых у Глоддрика открылось второе дыхание. Он обернулся вокруг своей оси, кривой клинок с рукоятью из равшаровой кости плясал на ветру в вихреобразном танце, выписывая смертоносные и едва различимые глазу удары — меч размывался в атаке Ганрайского Демона. Теперь наступал Глоддрик — смерч его сыплющихся во все стороны круговых и крестовых ударов, атак с разворота крошил плоть краснокожих, косил и валил их, сыны Азрога в исступлении пытались неумело защищаться, но им не хватало скорости. Их конечности и головы залетали за край моста, кровавые фонтаны били во все стороны, вся одежда и щитки Глоддрика были забрызганы вражеской кровью. Так было убито еще с двадцать неприятелей. Его безумный смех, лишенная рассудка улыбка и вертящийся со скоростью торнадо Глоддрик сеял смерть в передних рядах. Горхолды даже не успевали защищаться, многие из них лишь закрывались щитами, пока те не были прорублены или же их ноги не были подрезаны метким попаданием, после чего уже упавших солдат с безжалостной неотвратимостью пронзал в глаз или горло, а то и разрубал надвое туловище, если удар был совсем страшной силы, что мог пробить латы, меч Глоддрика. Когда же немолодое тело Карателя перестало выносить непрерывную нагрузку, он использовал последний импульс своего порыва, чтобы вспрыгнуть и с разворота снести головы двум самым ближним мечникам, а когда копейщики ударили ввысь, надеясь насадить его на пять наконечников, Глоддрик припал к земле и, перекатившись через плечо, подсек мечом их ноги в районе колен, свалив пятерых без остатка, болезненные вскрики которых заглохли, когда ихх затоптали товарищи. Вот снова напали мечники, Глоддрик своим знаменитым встречным ударом обезоружил врага, отрубивши ему кисть, следующий меч, летящий ему в голову, он перекрутил с хриплым выдохом и последовавшим за этим ревом вломил рукоятью в висок утратившему равновесие горхолду, которого, на его беду, повело вперед. Следующих троих он зарезал двумя косыми ударами и горизонтальным с разворота, которым перерубил предпоследнего мечника в районе пояса. Последний воин наскочил на главу Карательного Отряда, пинком отбросив падающего на колени товарища, туловище которого уже начало отделяться от линии пояса, а кишки полезли к земле. Но ударом колена в солнечное сплетение, пусть и по кольчуге, Глоддрик сбил дыхание врагу, после чего заломил шею в простецкий захват, прижав рукой голову врага к своему боку, и, дернув душащую противника руку вверх, с хрустом переломил шею красноголового солдата, который тут же обмяк и упал лицом вниз на грудь разделенного на две половины товарища. Следующая партия троих мечников и воина с топором и гарпуном с загнутым копьем напали вчетвером. Глоддрик перехватил свободной рукой кисть ближайшего воина, занесшую меч, выкрутил ее, рванул врага на себя, поставив подножку, и лицо того еще не успело повстречаться с залитым кровью камнем, как кольчуга была пробита уколом, Глоддрик всадил меч аккурат в сердце падающего врага. Другой рукой рывком его выдернув, он пошел на опережение, осыпая градом ударов мечников, которые поочередно при попытке контратаковать пострадали из-за слишком неумелых и размашистых ударов — руки их были отсечены еще в полете, а первый оказался с перерезанной свистящим верхнедуговым ударом глоткой, а другой — с разрубленной головой от нижней челюсти до мозга. Последний попытался подцепить Глоддрика гарпуном в пах, но Ганраец резанул так быстро, что воину можно было лишь посочувствовать — его нога в районе бедра была отсечена, сам он повалился назад, но не успел упасть, как обратный удар разлучил голову валящегося легионера с туловищем.
Мясорубка продолжалась, Глоддрик взмок, его сердце начинало покалывать, а дыхание — сбиваться. Когда количество убитых горхолдов перевалило за девяносто, он стал двигаться в разы медленнее, каждое движение причиняло все большую мышечную и суставную боль, но Глоддрик до конца работал на пределе своих возможностей, его стиснутые зубы и растянутые в яростном оскале губы внушали панический ужас наступавшим на мост воинам Азрога. Но вот Глоддрик не успел защититься — он снова отвел мечом вражеское копье в сторону, ребром ладони перебил трахею врага и, перехватив меч лезвием вниз, отрубил голову, другой копейщик пошел на него щитом, стремясь отогнать хоть на шаг, но Глоддрик уперся в ответ, рывком отвел щит и боднул врага головой в лицо, расквасив ему нос. И вот тут-то его настигла беда. Слишком шустрый враг с двуручным мечом зашел сбоку, когда Глоддрик бил другого головой, и хирургически точным движением подрезал сухожилие на левой ноге. Глава Карательного Отряда захрипел, но лицо его не скорчилось от боли, лишь шире стала безумная улыбка несмотря на то, что здоровая нога его подогнулась, не выдерживая веса. В падении на колено он ухитрился использовать инерцию падения набок угодить лезвием врагу в голову. Точный удар разбил шлем в сочленении, крепление лопнуло, и пластины каски разлетелись в разные стороны, а удар вышиб мозги из черепной коробки врага. Когда Глоддрик упал на колено, этим воспользовался один из горхолдов, чтобы всадить наконечник алебарды ему под ключицу. Глоддрик рукой, несмотря на пульсирующую боль, ухватился за вражеское орудие, дернул алебарду вбок, подрубил врагу ногу и, когда он упал, разрубил голову, но следующий пилум вонзился в боковину меж ребер. Затем было брошено другое копье и, прошив кирасу в районе правой части груди, неглубоко вошло, едва не задев легкое. Глоддрик зарычал, раж охватил его до предела. Он истекал кровью, его хромающая нога отозвалась адской болью, когда он оперся на нее, а когда оттолкнулся от той, сухожилие которой было подрезано, боль заставила до онемения челюсти сжать зубы, но он смог рывком подняться на ноги, отбить нисходящий удар меча врага и разрезать его шею. Пилум вонзился ему в бедро хромой ноги, Глоддрик в ответ пронзил грудь пикинера вверху, под шеей, на участке, не защищенном кирасой. Он снова упал на колено, онемевшая нога с резаным сухожилием и изувеченная, из которой вытекло порядочно крови, обе уже не выдерживали его вес. Глоддрик попробовал подняться, но на него посыпался град мечевых ударов, он отбивался и задел лицо одного из меченосцев, ослепив его, но мощным ударом топора его зазубренный меч с искрением был разломлен, а когда еще два клинка вонзились Глоддрику в брюхо, он харкнул кровью, однако обломок меча не выпустил. Другой рукой он нашарил валяющийся под ногами врагов топор и размашистой атакой расколол одному голову, а другому — отсек ступню, после чего добил уже падающего горхолда, обезглавив. И тут он, не выпуская топора и рукояти с оставшейся частью меча, издал протяжный вопль, походивший более на крик раненого хищника, чем человека. Этот вопль перешел в одержимый хохот, Глоддрик захлебывался в безумном смехе, захлебывался и кровью, которая заставила его зайтись болезненным кашлем, а затем харкнуть обильным кровавым сгустком. Когда же он поднял взгляд на горхолдов и ощерился своей известным на весь Союз оскалом буйного человека, одержимого нечистой силой, горхолды в страхе отпрянули. Сейчас они боялись его больше, чем Заргула.
Однако один из офицеров растолкал солдат и всадил пилум с разбегу Ганрайскому Демону, в бессилии стоявшему на одном колене, под сердце, не задев его по оплошности. Не сбавляя натиска, он рванул пилум кверху, подняв Глоддрика на ноги, и погнал к краю моста, намереваясь скинуть. Глоддрика хватило на последнее усилие — когда вражеский офицер уже толчком выбрасывал его вместе с пилумом, Ганрайский Демон вцепился обеими руками врагу в глотку, обхватил его ноги своими и, задействовав силу толчка и падения за ограду, перебросил через себя врага, после чего сам полетел в реку лавы.
Вот он с бешеной скоростью летит в пропасть, ров, наполненный кипящей лавой. Жизнь не проносилась перед глазами, как это рассказывали на войне многие солдаты, ведь жил он совсем не так, как хотел бы. Единственное, в чем нашел смысл своего существования Глоддрик, была защита Союза. В падении он отвел взгляд от стен черного дворца, уменьшающихся на глазах и скалы, на которой он был сложен, чьи рельефы проносились подобно каменному водопаду. Он обратил глаза в небо и где-то далеко, там, где пелена иссиня-черных туч еще не закрыла небо, увидел просвет солнечных лучей.
— Союз… — протянул он обессилевшую руку к свету, где-то там солнце освещало его родные края, края, которых он никогда не увидит, — моя родина… моя… родина…
Он расслабил руку и закрыл единственный глаз. Впервые в жизни Глоддрик испытыл безграничное блаженство, его разум находился в абсолютной безмятежости, ничто больше не беспокоило старого воина. Лишь теплый образ дорогой сердцу страны грел его душу.
«А все-таки я жил не зря» — подумалось Глоддрику за секунду до того, как его умирающее от ран тело окунулось в огненный ров. А через еще несколько мгновений замок обрушился, его осколки посыпались кучей камней, образовавших гору вместе с обломками моста, похоронившими горхолдов, которым не посчастливилось преследовать вторженцев. Ров, в котором сгорел человек, принесший себя в жертву ради успеха замысла Юкиары и Арстеля, вскорости был завален камнями. От Ганрайского Демона не осталось ничего, кроме воспоминаний.
***
Он выломал ворота мощным взрывом огненного шара, взрывная волна отбросила стражу на десять шагов, те же кинулись со всех ног сообщить своему повелителю о непрошенном госте. Однако этого не требовалось. Заргул заметил взрывы, стоя на балконе тронной залы, а затем перенесся на стену. Стоя в нескольких шагах от пролома в стене, на месте которого только что находились ворота, император сложил на груди руки и с пренебрежением оглядел Алагара точно насекомое, раздумывая, стоит ли оно того, чтобы быть раздавленным его стопой.
— Зачем ты вернулся? — обратился к нему Хранитель подземелий Азрога, — что хочешь доказать? Чего бы ты ни добивался, Алагар, единственное, что ты отыщешь здесь — это смерть, пусть и благородную. Преклонись передо мной, присягни Азроговому трону на верность, и я дам тебе шанс заслужить прощение.
Заклятие перемещения сработало, и вот уже Алагар оказался на стене. По одну сторону был город с крепостью поражающих размеров и сетью переплетенных бесчисленными каналами мостов и дорог однотипных и весьма убогих домов, где жили горожане, казарм и оружейных мастерских возле них, по другую — бескрайние просторы голой черной земли, которую без конца подогревала магма как из-под земли, так и снаружи. Два чародея, в свое время одолжившие силу подземелий в обмен на свободу воли своего разума, стояли друг против друга.
— Этого не произойдет никогда, и ты знаешь об этом. Деспотия Многорогого обречена на неудачу. А сородичи идут за тобой лишь из-за безволия, что порождает сила подземелий. Но она лишила воли и тебя.
Заргул расхохотался, уперев руки в бока:
— Как же вы все малодушны. Подземелья Азрога открывают глубинную силу в каждом, кто отважится принять их дар. Но люди, как и остальные народы Ранкора, слишком ограничены, чтобы оценить по достоинству возможности, предложенные судьбой моему народу. Из этого следует одно — вы созданы, чтобы жить под нашим началом. Лишь мудрость народа подземелий и железная рука его вождя смогут навести порядок среди вас.
— Твои слова очередной раз доказывают, что Азрогова скверна помутила рассудок славного народа, — сказал Алагар, — народы Ранкора готовы принять в свою семью и твой народ, забыв причиненные тобой страдания, мы могли бы сосуществовать в мире, но это невозможно, пока ими правит император-деспот. Взывать к голосу разума в тебе бессмысленно — слишком глубоко отравлен твой разум силами подземелий и их демонами. Но я помогу тебе очиститься, — разумеется, процесс очищения предполагал собой смерть носителя подземной скверны.
Заргул скривился в насмешливом оскале, вздернув точеный подбородок:
— Ты мне нравишься, Алагар, из тебя бы выше толковый фаворит. В тебе есть сила духа, бескомпромиссность и идейность, только выбрал ты не ту сторону. Лучше сдайся и покорись — против меня у тебя нет шансов.
Маг взялся за черный посох обеими руками, выставив яйцевидный кристалл перед собой:
— Победа или поражение не имеет значения. На моей стороне правда. Этого уже достаточно, чтобы не отступать.
— Да будет так, — изрек Заргул, разведя руки в стороны, — если ты хочешь повторить судьбу своего учителя, я не возражаю.
Кристалл на посохе Алагара заискрился алым светом, одетый в обноски чародей шагнал по узкому настенному проходу. Из его магического проводника вырвалась шаровая молния, размерами с валуны, которыми заряжали катапульты. Искрящийся шар электричества бил молниями во все стороны и со скоростью света летел в сторону Заргула. Император слабо смеялся, он принял атаку на руки, поймав молнию, словно мяч, после чего из его алых ладоней сорвались два электрических разряда, точно бросившиеся кобры, они бы порвали Алагара на части, но лишь врезались в глыбу, которую Алагар силой телекинеза и резким взмахом посоха отломал от части стены за проломом и запустил перед собой. Молнии врезались в обломок, разнеся его в каменное крошево, но атака была заблокирована. Йоши-Року когда-то учил, что в бою, если силы неравны, сильное преимущество дает перехват инициативы. Алагар последовал совету покойного мастера, он дернул посох вперед, перед навершием заклубился воздух, превратившись в ветряной порыв, в котором закрутился вихрь. Ветряные лезвия смерча, созданного колдовством Алагара, секли каменное покрытие настенной дороги, устремившись в сторону императора подземелий, рассекающие пространство вихревые клинки его превратили бы его в тонко нарезанное мясо, но Заргулу оказалось достаточно выбросить руку над головой, чтобы создать незримую защитную стену, которая тут же взорвалась от столкновения с вихрем. Сила взрыва заставила Алагара покачнуться и отступить на шаг.
— Сколько бы ты ни атаковал, все потуги бессмысленны, — говорил Заргул, — я бессмертен, в отличие от тебя.
Император выпустил длинную очередь из разрывающих материальное пространство энергетических сфер алого цвета, созданных из магического источника в недрах подземелий Азрога. Магический щит Алагара трещал под ударами взрывающихся при столкновении искрящихся сфер, сыпался на исчезающие осколки. Сжав зубы, Алагар влил в щит больше энергии, но безрезультатно — он треснул, мгновенно растворившись, но все же героя Ранкора спасла быстрота реакции — его кристалл впитал в себя последнюю сферу, сконцентрировал ее на вершине яйца, после чего алый луч, сотканный из темной магической чакры, был направлен в грудь Заргула. Император ответил таким же импульсом темной силы, при столкновении лучи скопили посередине сгусток алого света, который образовал мощный взрыв.
— Какой примитив, — ядовито усмехнулся Заргул, — и это все, что ты можешь?
Не проронив ни слова, Алагар воздел посох к небосводу, после чего перед ним образовалось порождение огненной стихии — демон-ифрит, ног у которого не было, вместо них были одни всполохи пламени, алый же торс, пронизанный огненными жилами, источал горящий ореол, а вокруг головы исходили языки пламени, точно от свечного фитиля. Ифрит взревел и бросился в стремительный полет в сторону Заргула. Император усмехнулся — игра с созданием существ стихийного происхождения его забавляла.
— Петушиные бои решил устроить, значит, — прокомментировал Многорогий.
Заргул простер руки в стороны, из его ладоней вырвались порывы ледяного ветра, в несколько секунд из ветрила, точно из строительного материала, был слеплен двуногий ледяной голем, иглы из головы которого, похожие на сталагмиты, были устремлены вверх. Элементали встретились в жестокой схватке, молотили друг друга, пытались бороться, скинуть врага со стены, вода гасила огонь, а жар ифрита плавил лед. Все же ифрит одержал победу, жестким ударом в корпус он раздробил его на осколки льда, рванул к Заргулу, но тот одной молнией оставил от огненного демона не больше горсти пепла.
— Я ждал чего-то большего после стольких лет, — с презрением проговорил Заргул.
Император Азрога, утративший к бою интерес, решил не тянуть и прикончить врага. Нескончаемый поток молний врезался в наскоро сотканный защитный экран Алагара, молнии рвали незримую защиту, когда же экран не выдержал, отступник подземной империи перенаправил одну из молний, многократно усилив ее, но Заргул лишь пропустил ее через себя, разряды проходили по всему телу императора, но быстро угасли. Многорогий дал залп сгустков скверны, накаленных огненной силой, они не только разъедали плоть, но и жгли ее, защитный экран Алагара не выдержал, красноволосому магу пришлось вырвать из стены перед собой кусок, обратив его в щит, но очередь плевков скверны быстро обратила его в пыль, один из сгустков все же угодил Алагару в плечо. Болезненно скривившись, он остался на ногах, хотя обожженная и пораженная ядом плоть пузырилась и пульсировала нестерпимой болью. Алагар попытался ответить нестройным залпом взрывных энергетических шаров, которые по круговой траектории летели в императора, но Заргул создал защитный экран и выбросил его, заставив мгновенно расшириться, сферы лишь разбились от него, безнадежно угасая. Заргул выпустил молнию с двух рук, которая разбила щит Алагара и заставила его свалиться на спину. Красноволосый маг, превозмогая боль, поднялся. Заргул от души наслаждался происходящим.
— А с Йоши-Року было не так просто, — глумился Заргул, — он явно не всему тебя обучил.
Двое магов, черпающих силу в подземельях Азрога, вот только один был в разы могущественнее другого. Под стеной на относительно безопасном расстоянии давно уже собралась толпа горхолдов, с боязливым интересом наблюдавшая за поединком своего вождя и неизвестного им пришельца. Кто-то стоял молча, во все глаза следя за магической битвой, некоторые прославляли имя Многорогого и его заслуги. Регалии Заргула были неоспоримы для военных, которых в толпе стояло прилично.
Алагар осознал, что для победы стоит перестать сражаться на поле, которое полностью контролировал противник. Силы подземелий были хорошо известны Заргулу, хоть они и извратили его, превратив в жестокого диктатора и врага всего мира, он по праву считался сильнейшим из адептов магии подземелий. Алагару для победы нужно было иное. Он вспомнил, как сказал Юкиаре, что обрел Илгериаса внутри себя. В этом и был ответ. Мысленно он обратился к Создателю. Алагар взялся обеими руками за посох, оперся на него и закрыл глаза. В его воображении сияла ярким светом сфера Арая Илегриаса. Он нашел ответ.
— Решил помолиться перед смертью? — рассмеялся Заргул, — только не слишком долго — у меня полно забот поважнее, чем убивать тебя.
Алагар чувствовал, как светлая, чистая сила наполняет его. Вера была мостом между ним и высшим началом, просящий да получит, как помнил Алагар из Священного Писания, как было описано в Книге Трех Миров. Светлая сила переполняла его, Алагару казалось, будто он обрел невесомость и воспарил, и сейчас пролетает где-то высоко, над облаками. Но смертное тело не способно выдержать такой прилив магической силы. Его скрутила сильнейшая боль, хоть муки и не отразились на каменно-спокойном лице Алагара, слепящее сияние вокруг Алагара жгло его кожу, плоть, но он твердо стоял на ногах. Чародей попробовал сфокусировать силу в посохе, но атрибут разлетелся на куски — разумеется, столь примитивный инструмент не был рассчитан на такую мощь. Оставалось одно — сделать проводником самого себя. Пусть и хватит его только на одну атаку, одного удара должно быть достаточно, чтобы сразить Заргула и покончить с войной.
Он направил руки одну против другой, собирая силу в сфере белого света меж ними. Тело Алагара окутало не только сияние, но и языки пламени — он заживо горел. Оглушительный крик боли и ярости, выстрел потока чистой магии, идущей от Создателя. Заргул попытался ответить сфокусированной в луче энергией подземелий, но сила Илгериаса ее развеивала, неумолимо приближаясь к цели. И в этот момент начала рушиться крепость Азарельда, в ту самую секунду Юкиара разрушила источник силы и бессмертия Многорогого. Император ощутил это, понял, что теперь плоть его смертна, а приближающееся воздаяние за грехи было неотвратимо. Ропот среди горхолдов, глядевших то на обваливающийся форт и летящих с рушащегося моста солдат в пропасть на проигрывающего правителя, был заглушаем грохотом камней, криками умирающих солдат и предсмертными возгласами их вождя.
— Я хотел блага для своего народа! Для мира! Я строил будущее! Я — император Азрога! Я…
Луч света пробил Заргулу грудь, прожег в ней зияющую дыру, после чего мгновенно погас, а сияние вокруг Алагара развеялось, оставив только огонь, доедающий остатки плоти на его скелете. Сгоревший труп Алагара, на котором не осталось ни волос, ни одежды, лишь горелое мясо на просвечивающих костях, упал на колени, а затем Алагар распластался на стене. От Заргула ничего не осталось — сила Илгериаса его испепелила. Так в одно время погибли Юкиара, Глоддрик и Алагар — храбрая и чистосердечная девушка, верный долгу перед родиной старый воин и нашедший искупление прегрешениям маг, достойных людей, отдавших жизни ради спасения Ранкора. А народ Азрога в один день утратил вождя и обрел свободу.