В середине 1824 года мы запустили в тестовом, пока ограниченном масштабами одной губернии, режиме крестьянскую реформу, о которой я думал последние двадцать лет. В качестве испытательного полигона была выбрана Пермская губерния, которая по многим причинам подходила для этого дела лучше любой другой.
Во-первых, тут было банально немного кормящихся от земли крепостных, и соответственно — потенциально страдающих от реформы поместных дворян. Существенную часть населения составляли рабочие частных или казённых горнозаводских предприятий, для которых с упразднением крепости вообще мало что должно было поменяться — жалование должно было вырасти, да возможность распоряжаться своей судьбой появиться.
Во-вторых, Пермская губерния с постройкой первой полноценной железнодорожной сети с центром в Нижнем Тагиле сразу начала стремительно развиваться в экономическом плане. Начали появляться разного рода промышленные предприятия: открылось несколько ткацких производств, фарфоровая фабрика, частные механические мастерские, берущие подряды на обслуживание железной дороги и ее подвижного состава. Плюс возможность прямого сообщения от Екатеринбурга до Перми через Уральский хребет тут же притянула к этому маршруту Китайские и частично Казахские торговые пути. Неожиданно для себя Пермь стала большим перевалочным пунктом, где грузы перегружались с волжских барж в вагоны и обратно. Все это требовало рабочих рук, которых как обычно постоянно не хватало.
Таким образом, получившие волю крепостные имели сразу несколько возможных вариантов для изменения своей судьбы: можно было переселиться за Урал на свободные земли, можно было уйти работать на высасывающие всю доступную рабочую силу промышленные предприятия, а можно было не делать ничего и оставаться на том же самом месте где и раньше. Только не в качестве крепостного, а в качестве вольного арендатора.
Учитывая опять же нехватку рабочей силы в регионе, даже последний вариант, на первый взгляд, казался достаточно неплохим. Помещики в данной ситуации будут просто вынуждены конкурировать за рабочие руки, что автоматически повысит уровень жизни крестьян. Ну во всяком случае, именно этот эффект предполагался на берегу.
И да крестьян освобождали от крепости без земли. Это было сложное решение, однако продумав над проблемой чуть ли не полтора десятка лет, я понял, что сейчас с землей мне отпустить крестьян не дадут. Физически. Пристрелят к чертовой бабушке. Был такой великий князь Николай Павлович и весь выйдет, подобно его неугомонному батюшке. И никакие СИБ и жандармы не спасут: обязательно найдется какой-нибудь «активист-одиночка», который захочет отомстить за поруганные права всего дворянского сословия.
В итоге я пришел к выводу, что лучше дать волю сейчас без земли, с возможностью переселения на юг, восток или за море, чем ждать еще сорок лет и потом повторять путь Александра II, который тоже не смог просто так дать людям землю и вынужден был городить историю с выкупными платежами, превратившуюся в итоге в тяжелейшее ярмо на шее обычного крестьянина. Из двух плохих вариантов я выбрал тот, который мне казался менее плохим.
С процедурной точки зрения я попытался обыграть отмену крепостного права в одной отдельно взятой губернии как инициативу снизу. Еще в конце 1823 года с местным предводителем губернского дворянства Михаилом Федоровичем Раевским была проведена разъяснительная беседа о том, что хочет он или нет, но эксперимент с освобождением крестьян будет проводиться именно в Пермской губернии, и вариантов тут у него ровно два: либо подыграть, заработать почет, уважение и войти в историю как человек нового времени или стоять на пути несущегося вперед паровоза с очевидными для себя последствиями. Михаил Федорович был человеком разумным поэтому сделал правильный выбор и сам развил бурную деятельность. Провел опрос местных дворян, купцов и промышленников, на кого нужно надавил, кого нужно уговорил и выдал в начале года открытое письмо на имя императора и регента с просьбой об упразднении крепостного права на Пермщине.
После этого само принятие решение о реформе оказалось делом техники, и даже ретроградам из Госсовета не нашлось что возразить. Тем более, подобный прецедент уже имелся с прибалтийскими губерниями пять лет назад, поэтому аргументов «против» просто не нашлось.
Тем не менее проблем с непосредственной реализацией всего этого дела на практике — было бы странно, случись по-другому — навалилось выше крыши. Например, банально оказалось, что в Российской империи не хватает землемеров. Уж не знаю, как с этим справлялись во время реформ 1861 года в моей реальности, но тут пришлось собирать их по всей центральной России и плюс дополнительно обучать на ходу еще с полсотни специалистов. Ведь задержка с межеванием помещичьей и отдельно выделенной для переселения государственной земли вполне могла обернуться натуральным бунтом. Впрочем, чем-чем, а крестьянскими бунтами тут удивить кого-то было достаточно сложно, по статистике такие случаи имели место не реже одного-двух раз в год. Это те, которые с жертвами и поджогами помещичьих усадеб, мелкие инциденты никто вообще даже не считал.
В целом все мероприятия, связанные с межеванием, переписью населения, переселением, и оформлением новых документов — как личных, так и определяющих собственность на земельные участки, заняли в отдельно взятой губернии почти двенадцать месяцев и закончились только в середине 1825 года.
Отмена крепостного права в отдельной губернии привела в итоге к интересным последствиям. Резко повысилась стоимость рабочей силы, что с одной стороны несколько ударило по местным промышленникам, вынужденным теперь закладывать в себестоимость новую для себя статью расходов, а с другой — привлекла на Урал полноводный поток переселенцев из других областей империи. Это достаточно быстро насытило рынок труда и одновременно сформировало относительно большую прослойку потребителей, способных обеспечивать спрос не только на дешевые продукты питания, но и на простейшие промышленные товары.
Уже к 1827 году Пермская губерния неожиданно для всех вышла на первое место по закупкам сельскохозяйственной техники. Земля на Урале была далеко не самая плодородная, да и климат совсем не тот что в Причерноморье, а всю понаехавшую ораву нужно было чем-то кормить. Везти же зерно откуда-нибудь с Северного Кавказа было весьма накладно. Поэтому местные помещики, понимая, что по старому вести хозяйство уже нельзя и стремясь частично заменить относительно дорогой труд наемных рабочих механизмами, принялись активно скупать продукцию саратовского завода сельхоз машин.
Конечно далеко не все было так однозначно благостно. Случилось и несколько локальных бунтов с поджогами помещичьих усадеб, многие старые дворяне, привыкшие жить на широкую ногу и при этом не интересоваться хозяйством, очень быстро пошли по миру, в чем естественно потом долго обвиняли реформу и лично меня. Обанкротилось несколько мелких частных металлургических производств, а большинство казённых Уральских заводов потребовали полной перестройки своей деятельности дабы «вписаться в рынок». И тем не менее, успешность реформы невозможно было не признать. Буквально за следующие четыре года население губернии увеличилось в полтора раза, а численность жителей самой Перми выросло до пятидесяти тысяч человек, обогнав по этому показателю такие города как Воронеж, Вильна, Киев, Нижний Новгород и вплотную подобравшись к Туле и Казани.
Тут, правда, еще государственная переселенческая программа активно помогла этому процессу. К середине двадцатых на юге страны самые лакомые куски земли уже оказались порезаны на делянки, а те что еще оставались, были оставлены «на вырост». Поэтому направление деятельности переселенческой комиссии само собой сместилось на восток, в чем построенная железнодорожная ветка до Екатеринбурга была немалым подспорьем.
Ну а на следующий 1825 год планировалось проведение аналогичной реформы в Архангельской губернии. Там было не так много населения и опять же количество пострадавших должно было быть невелико. Потом по плану на «освобождение» стояли остальные северные губернии и дальше — наоборот южные, населенные в основном свободными хлебопашцами, переселенными из центральных регионов страны и тоже не слишком боящиеся реформ. Идея заключалась в том, чтобы приучить помещиков центра России к мысли, что рано или поздно реформа доберется и до них, не кидать лягушку в кипяток, а медленно нагреть воду до нужной температуры. Вся же реформа должна была продлиться лет восемь-десять и закончиться в середине тридцатых полным изничтожением крепостного права.
Утро 7 ноября 1824 года началось раньше обычного и совсем не так приятно, как могло бы, учитывая наличие посапывающей жены под боком. Впрочем, из-за того, что Александра была на восьмом месяце беременности, любовные утехи в ближайшем обозримом будущем мне в любом случае не грозили. Во всяком случае не с женой.
— Ваше императорское высочество! — Из объятий морфея меня вырвал громкий шепот и легкое, но настойчивое прикосновение к руке. — Ваше императорское высочество, просыпайтесь.
— Что случилось? — Я попытался собрать глаза в кучу и сел на кровати. Рядом зашевелилась потревоженная жена.
— Наводнение в городе, — лакей из дворцовой прислуги явно был не восторге от необходимости будить меня посреди ночи, однако на этот счет имелись совершенно однозначные инструкции. В случае любых потрясений природного или, как бы сказали в будущем, техногенного характера докладывать регенту в любое время дня и ночи. Не зависимо от того спит он или нет.
Я с трудом продрал глаза, встал, накинул халат и вышел из спальни чтобы окончательно не будить беременную женщину. Ребенок нещадно пинался, и Александра далеко не всегда могла нормально проспать всю ночь.
— Насколько все плохо?
— Не знаю, ваше императорское высочество, — пожал плечами выполнивший роль посланника, принесшего плохие вести, лакей. — К вам человек от генерал-губернатора. Ожидает в приемной.
— Хорошо, в таком случае, кофе туда же. Крепкий, сливки, сахар и что-нибудь пожевать. Только быстро.
— Сделаем в лучшем виде, — кивнул слуга и испарился.
Я кофе не очень жалую, да и не сильно он меня берет, но учитывая время — я бросил взгляд на большие напольные часы с маятником: четыре утра — имело смысл хоть немножко взбодриться.
— Доброе утро, — ожидавший меня в приёмной капитан при моем появлении спешно вскочил, попытавшись придать лицу осмысленное выражение. Очевидно, что ранние побудки ненавидел не только я.
— Здравие желаю, ваше императорское высочество! Капитан Рождественский от генерала Милорадовича.
— Тише, капитан. Не обязательно всех будить. Проходите в кабинет, — я сел за свой рабочий стол, указал посетителю на стул напротив. — На сколько все плохо.
— Плохо, ваше императорское высочество. Вода уже поднялась на почти на три фута от ординара и стремительно прибывает дальше. Сильный ветер со стороны залива.
— В городе есть какие-нибудь планы на такой случай? Что обычно делают во время наводнений?
— Не могу знать, ваше императорское высочество!
— Бардак, мать вашу, — процедил я сквозь зубы, борясь с подступающей зевотой.
Последнее большое наводнение произошло в январе 1822 года, но тогда все произошло ночью и очень стремительно. Вода быстро пришла и быстро ушла. До этого же наводнений столица не знала аж с 1802 года, люди банально отвыкли от стандартной в общем-то в этих местах напасти. И именно после того раза я отдал распоряжение предупреждать меня о возможных наводнениях едва станет понятно, что катастрофы избежать не удастся.
— Генерал Милорадович запрашивает приказаний, — видя, что начальство не в духе, капитан вновь подскочил на ноги.
— Приказания… — Я потер щеки, пытаясь собрат мысли в кучу. Что вообще имеет смыл делать в таких случаях. — Привести столичный гарнизон в боевую готовность. Вывести солдат на улицы для оповещения о беде и оказания помощи гражданским. Оповестить флот, пусть подумают, чем помочь могут. В тех зданиях, где есть риск затопления начать к этому готовиться: заколачивать окна укреплять двери. А вообще я разрешаю действовать Михаилу Андреевичу на свое усмотрения в рамках требуемых для защиты города. Понятно?
— Так точно! — Согласился капитан. Вряд ли я смог за пару минут придумать что-то новое, до чего бы местные сами не смогли дойти своим умом, однако порой и понимание того, что начальство поддержит твои разумные инициативы, стоит само по себе не мало.
— В таком случае свободен, — отпустил я офицера. — Докладывать мне каждые два часа.
Капитан щелкнул каблуками и испарился. Принесли кофе. Горький, пришлось заедать шоколадом. В голове немного просветлело, чего не скажешь о городе за окном. До рассвета было еще полноценных два часа и небо на востоке еще даже не начало светлеть. На улице было темно, шел дождь, с воем дул западный ветер, шатая деревья и бросая на стены домов мелкие капли воды. Отвратительная погода.
«Надо переносить столицу куда-нибудь на юг», — в очередной раз пришла в голову привлекательная мысль. — «Вот только куда? В Крыму с водой проблемы постоянно, на берегу Азовского моря тоже с этим не слишком хорошо, да и глубины там порт нормальный построить не дадут. Восточное побережье Черного моря — там горы нависают близко, городу некуда будет расширяться, а на западном — граница близко. Николаев разве что, он уже и назван как будто в мою честь».
Допив кофе и еще раз прикинув, что можно сделать в случае наводнения, внезапно вспомнил, что на верфи Берда на Матисовом острове как раз сейчас должны были готовиться к передачи флоту два паровых колесных буксира, заказанных в том году морским министерством. Идеальное плавсредство в качестве экстренного спасателя в непогоду: мощная машина с легкостью выгребет против любого течения, а малая осадка позволит в случае затопления города проходить прямо по улицам.
Быстро приняв решение, я принялся одеваться, отдав заодно приказание готовить взвод охраны к выходу из дворца. Полгода назад была сформирована особая рота дворцовых гренадер, состоящая исключительно из сверхсрочников с идеальным послужным списком, каждый из которых был награжден георгиевским крестом. В отличии от прочих гвардейских подразделений, почти все время проводящих в столице и практически не имеющих боевого опыта, в дворцовые гренадеры брали только настоящих ветеранов в возрасте от 25 до 40 лет. Они были не только украшением дворца, но и вполне реальной боевой силой.
От Михайловского замка до находящихся рядом с устьем Невы верфей доскакали за пятнадцать минут. Погода на проверку оказалась еще более мерзкая чем казалось изнутри дворца. Картину с ветром и дождем дополняла еще и низкая — всего несколько градусов — температура. Очень быстро пробирало холодом до костей, не смотря на теплую одежду.
Вода в каналах к этому времени уже заметно подошла к обрезу, потихоньку начав выплескиваться на столичные мостовые, и, судя по неутихающему ветру, дальше могло быть только хуже.
На верфях по раннему времени почти никого не было: только немногочисленная охрана, которая с тревогой смотрела на прибывающую воду и была несказанно рада появлению хоть какого-нибудь начальства, на которое можно перекинуть ответственность. И это при том, что при наличии почти готовых судов, как раз им-то беспокоиться было особо не о чем.
— Быстро разыскать мне местных мастеров, — принялся я раздавать приказы. — Пошлите кого-нибудь в адмиралтейство, пускай пришлют моряков. Найдите что-нибудь, что можно будет прицепить к буксиру и использовать как спасательный плот. Разводите пары на буксирах! Свистать всех наверх! Йохо-хо и бутылка рома!
Последнее я правда добавил уже мысленно. Почему-то, не смотря на обстоятельства, мною овладело странное возбуждение и непривычное ожидание приключений. Видимо постоянная бумажная работа на самом деле достала меня гораздо сильнее, чем я сам предполагал. Такой вот неожиданный выверт подсознания.
Появление на верфи гвардейского отряда во главе с самим регентом вызвало немалый переполох. Тут же все принялись суетиться и готовить оба буксира к выходу. Светало. Вода в Неве меж тем уже поднялась больше чем на метр и потихоньку — хотя, как потихоньку, весьма стремительно на самом деле — двигалась к полутора.
Плотов на верви не нашлось, а мастерить их из подручных средств было слишком долго, зато обнаружилось несколько весьма вместительных весельных катеров, которые тут же были принайтованы к буксирам цугом. В каждый такой катер спокойно влезало полтора — а если потесниться, то и два десятка — человек.
К этому времени на верфь прибыли моряки, с помощью которых были сформированы временные экипажи буксиров, и два спасательных отряда отправились в город.
К десяти часам утра вода поднялась на два метра и полностью затопила ближайшие к устью реки районы. Дома в этот момент походили на огромные корабли посреди океана борющиеся со штормом. И судя по волнам, порой захлёстывающим аж на высоту второго этажа, исход этой борьбы совсем не был столь уж очевиден.
Казалось, хуже всего дела обстояли на Васильевском острове. Просто потому что это остров и люди оттуда даже будучи вовремя предупрежденными банально не успели сбежать на более высокие места города. Причем если каменные двух-трехэтажные здания со стороны стрелки острова в целом позволяли обитателям относительно безопасно пережидать наводнение на верхотуре, то деревянные постройки находящиеся в глубине острова быстро начало просто смывать набегающим холодным водяным потоком.
— Прям по линии правь, — приказал я рулевому, а сам стал на носу высматривая нуждающихся в помощи людей. Улицы тут уже окончательно превратились в каналы, подобные Венецианским, реализуя таким образом давнишнюю задумку Петра Великого, который хотел видеть именно водный транспорт основным в своей новой столице. Вряд ли правда он имел ввиду именно вот это.
Достаточно быстро мы собрали полный комплект бедолаг, застигнутых стихией в неподходящем для этого месте. Все три катера, прицепленные к буксиру, оказались не то что заполненными — переполненными, глубоко осели под весом людей, ко всему прочему пытавшихся спасти какой-то нехитрый скарб. Кричали бабы, плакали дети, скупо матерились пытающиеся навести порядок в этом бардаке мужики.
— Куда править, ваше императорское высочество? — Молоденький мастеровой, младше двадцати на вид, поставленный у штурвала, обеспокоенно поглядывал на осевшие в воду лодки, но свое орудие производства держал крепко.
— Хрен знает, — я огляделся, пытаясь сориентироваться: вокруг бушевала стихия и казалось нет в мире такого месте, куда бы она не смогла добраться. — К Петропавловке правь.
Даже если Заячий остров полностью затопит, бастионам крепости от воды точно ничего не сделается. Там вполне можно будет временно разместить пострадавших. Может не сильно комфортно, но сухо и тепло.
7 ноября 1824 года выдался очень длинным днем. Вода прибывала аж до двух часов, после чего медленно пошла на спад. За этот день мы успели сделать полтора десятка рейсов, собирая по городу нуждавшихся в спасении людей и переправляя их в главную столичную крепость. Петропавловка многое повидала на своем веку, была она и боевой крепостью, главной цитаделью города, использовалась как городская гауптвахта и как застенки тайной канцелярии, и теперь ей пришлось поработать как временный пункт приема беженцев.
Комендант крепости, оказавшийся в столь тяжелый момент на своем посту, поначалу было охренел от такого нашествия оборванных, промокших, замерзших и оставшихся вообще без ничего людей и попытался протестовать, однако получив прямой приказ — вот кого он точно не ожидал увидеть в качестве командира спасательного буксира, так это великого князя и регента — сдался.
— Ну а куда мне их везти, Александр Яковлевич? Не в дворец же, — у меня не было особого желания объяснять свои мотивы, но как показывала практика, люди, понимающие смысл своих действий, и работают обычно лучше. — Только у вас в городе сейчас свободные помещения есть. Полюс запас еды и дров.
Петропавловка, как ни крути, оставалась крепостью и имела на складах кое-какие запасы на всякий случай. Этот случай, можно сказать, настал.
Во второй половине дня вода начала постепенно уходить и уже к полуночи окончательно вошла обратно в положенные ей богом и людьми берега. Все это время я провел на спасательном буксире, сновавшем туда-сюда по залитому водой городу и пытался помочь всем, кому вообще помочь было возможно. Домой вернулся уже к утру следующего дня весь замерзший, промокший насквозь и валящийся с ног от усталости.
Последствия от наводнения для столицы были чудовищные. Погибло несколько сотен человек — точное количество установить было просто невозможно, поскольку уходящая в залив вода забрала с собой немало трупов — было повреждено не менее половины зданий города, часть — полностью разрушена. В денежном выражении ущерб составлял несколько миллионов рублей. Возможно десятки миллионов. Это еще только предстояло подсчитать более точно.
Положение ухудшалось тем, что как будто насмехаясь над людьми, природа буквально на следующий наслала на пострадавшую столицу мороз. От этого жестоко пострадали как люди, так и подтопленные здания. Нужно было срочно обустраивать пункты выдачи горячей еды, теплой одежды и обогрева чтобы не допустить увеличения жертв теперь уже от холода. Нужно было где-то брать одеяла, одежду, дрова, провизию. Много чего.
Я, впрочем, этим уже заниматься не мог. На следующий день сказались последствия пережитых водных приключений, и я свалился в кровать с зашкаливающей температурой. Меня ожидало новое сражение теперь уже за собственную жизнь.