В апреле Саше исполнилось семь лет, ему уже потихоньку начали подбирать учителей, а детских мамок-нянек менять на суровых мужчин-воспитателей. Впрочем, я старался проводить с наследником побольше времени дабы привить ему по возможности свое мировоззрение, что мне казалось возможно даже более важным, чем бесконечно возникающие «срочные» государственные дела. И уж точно я тратил на воспитание наследника больше времени, чем покойный Павел, который и вовсе заглядывал ко мне сильно не каждый день. С другой стороны, я был аж третьим сыном, так что однозначное сравнение тут было бы не совсем корректно.
После дня рождения сына — я по привычке в отличие от местных считал день рождения большим праздником чем именины — волевым решением отставил текущие дела в сторону и, воспользовавшись возвращением Александра к исполнению обязанностей императора, решил взять отпуск.
Весной-летом 1825 года мы впятером — включая маленькую Олю — совершили небольшой круиз по Балтийскому и Северному морям. Заехали к тестю в Берлин на пару недель, побывали в Копенгагене, Амстердаме и Лондоне.
В Прусской столице нас как обычно встретили с распростёртыми объятиями, поскольку отношения между двумя государствами сейчас находились на наивысшей точке. Не удивительно, учитывая постоянную кредитную подпитку, которую Петербург оказывал Берлину. Немцы по уши погрязли в долгах, и даже приобретенные по окончании прошедшей войны земли в центральной Германии — надо признать неслабо разоренные и требующие значительных вложений, прежде чем начнут приносить прибыль в казну — помочь в данной ситуации не могли.
Десять миллионов русского кредита подобно воде сквозь пальцы ушли на подготовку и ведение войны, — причем по большей части они вернулись в русскую же казну через покупку в империи оружия, продовольствия и прочего необходимого для современной войны — и к началу 1825 года оказалось, что даже обслуживать набранные ранее долги Пруссия уже не в состоянии. Под секвестр пошел королевский цивильный лист, армия, инфраструктурные проекты и все равно призрак надвигающегося банкротства никак не хотел отдаляться.
В такой ситуации я привез тестю проект образования таможенного союза между Россией и Пруссией, который должен был способствовать росту товарооборота и соответственно — общей выгоде. Ну а в качестве жеста доброй воли русский Император соглашался выделить еще миллион серебряных рублей в кредит западному соседу и родственнику.
Причем в новом кредите — с помощью которого Берлин должен был частично перекрыть предыдущие долги — процентная ставка не только не снижалась, но даже вполне себе росла. Чуть-чуть — на 0,5% годовых, но этого было достаточно, чтобы все понимали главный посыл Санкт-Петербурга: благотворительностью мы не занимаемся и нищим не подаем.
Деньги Фридрих Вильгельм с радостью принял, а насчет таможенного союза обещал подумать. Положение Пруссии сложилось отвратительное, но не на столько отчаянное, чтобы открыто ложиться под Россию. С другой стороны, баланс сил в германских государствах был существенно смещен в сторону Австрии, и вряд ли положение Берлина могло в обозримом будущем как-то улучшиться, скорее наоборот.
Эх знал бы тесть, благодаря кому его государство могло пролететь подобно фанере над Парижем мимо шанса на европейское господство… Но опять же, возможно в этом варианте истории Германия будет меньше страдать от войн и поражений в них, кто знает.
Посмотрели введенную в строй только в предыдущем 1824 году Потсдамскую железную дорогу длинной чуть меньше 20 километров. Железные рельсы, купленные — на те самые кредитные деньги — у нас же паровозы… В общем, сомнительное достижение. Пруссаки отставали от нас в плане железных дорог лет на десять-пятнадцать.
В Лондоне встретился с наследником престола Вильгельмом, который уже сейчас потихоньку перебирал на себя обязанности короля на фоне плохого состояния здоровья старшего брата. Король Георг IV слишком любил поесть, отчего страдал от крайней формы ожирения, был практически слеп на один глаз и с трудом мог передвигаться на своих двоих. Плюс лечили его опийной настойкой, что приводило к нередкому выпадению короля из реальности на периоды по нескольку дней. Естественно полноценно править такой, по сути, инвалид не мог.
Познакомились с маленькой принцессой Викторией, которой, судя по всему, и в этой истории предстоит занять трон после своего бездетного дяди Вильгельма. Маленькая пухлощекая девчушка пяти лет отроду с подозрением встретила очередных незнакомых ей взрослых, и так и не пожелав ничего сказать в ответ на наши приветствия. И не скажешь, что эта юная барышня в будущем добрых шесть десятков лет будет занимать английский трон и выведет империю на пик ее могущества. Впрочем, вполне возможно, что в этот раз кое-кто — не будем показывать пальцем — сможет подставить островитянам на этом пути знатную подножку.
— Забавная девочка, — прокомментировала увиденное Александра. — Кстати по возрасту вполне подходит нашему Саше.
— Ну да. Только вот учитывая сложившуюся ситуацию, ей скорее всего придется занять трон, поэтому мужа ей подберут попроще, чтобы не отсвечивал. — Я оглянулся, убедился в отсутствии лишних ушей и добавил, — а еще у Виктории проблемы со здоровьем. Она носительница гемофилии. Знаешь такое заболевание.
— Гемофилии? — С определенным трудом выговорила слово жена, об этой болезни она явно не слышала.
— Да, из-за нее у больных плохо сворачивается кровь и даже мелкая ранка может стать смертельно опасной. Непосредственно болеют ею мальчики, а девочки только носят в себе и передают потомству.
— Откуда ты знаешь? — Удивленно вскинула брови великая княгиня, — я об этом не слышала.
— Знаю, — загадочно улыбнулся я, мысленно матерясь за свой длинный язык. Перед тем как болтать нужно было как минимум узнать, что местным известно об этой болезни. — Только никому об этом не говори. Если Виктория займёт трон, такая информация может стать настоящим козырным тузом, вынутым из рукава. Гиря, брошенная на весы размером со слона. За то, что мы будем хранить молчание, англичане очень дорого заплатят.
— Ну да, — медленно кивнула Александра. — Иначе все узнают, что потомство королевы порченное, и никто не захочет с ними вступать в брак. Понимаю, буду молчать.
Съездили с женой посмотреть на первую Английскую полноценную публичную железную дорогу Ливерпуль-Манчестер. Она, мягко говоря, не впечатлила: и скорость передвижения и комфорт пассажиров нельзя было сравнивать не то, что с Гатчинской железной дорогой на даже с как бы «заводской» веткой Пермь-Нижний Тагил.
Особенно насмешили паровозики, явно проигрывающие нашим в мощности и общем технологическом уровне. Не зря все же я начал вкладываться в эксперименты с паровозостроением за десять лет до открытия первой полноценной железной дороги.
С другой стороны, надо отдать британцам должное, не смотря на определенную техническую убогость — я даже по случаю выкупил за смешные деньги пару списанных уже паровозиков для будущего музея — англичане поставили дело на твердую коммерческую основу, а учитывая несопоставимость денежного ресурса, вскоре они вероятно должны были сначала догнать нас, а потом и перегнать. Грустно, но пока в плане массового внедрения техники нам с британцами тягаться было достаточно сложно. Что там сложно: просто невозможно.
В Нидерландах подписал договор на поставку восьми паровозов для их собственной «экспериментальной» железной дороги Амстердам-Харлем, а также заказал постройку нескольких транспортных кораблей для обслуживания маршрутов РАК.
Надо признать, что везде появление «Суворова», служащего нам такой себе разъездной вооруженной яхтой вызывало удивление и шок. Не то чтобы пароходы были совсем уж уникальной редкостью, однако именно военных пароходов пока было совсем не много. Единицы.
В начале осени 1825 года я дал старт еще одному небольшому проекту, о котором очень давно размышлял, поглощая во множестве блюда доминирующей тут французской кухни. Собственно, французская кухня, если брать не крестьянский стол, а именно ресторанный уровень, в это время была чуть ли не единственной. Я же хотел это изменить.
— Итак господа, — сидящие за столом повара чувствовали себя явно неуютно. Времена, когда шеф-повар модного ресторана мог быть знаменитостью, медийной персоной, спокойно вращавшейся в высшем обществе, были еще очень далеки, а работники ножа и поварешки оставались по статусу где-то на уровне обслуживающего персонала. Естественно приглашение отобедать с великим князем и наследником престола в такой ситуации воспринималось с немалой тревогой, — я попросил вас сегодня посетить Михайловский дабы обсудить важную на мой взгляд проблему. Отсутствие как таковой высокой русской кухни, сочетающей передовые кулинарные приемы, течения ну и конечно национальный колорит.
Ради такого случая я приказал дворцовым поварам приготовить некоторые блюда из прошлой жизни, которые у меня ассоциировались именно с русской кухней: холодец, окрошка, салат «оливье», котлету по-Киевски и еще с десяток других традиционных для постсоветского стола кулинарных шедевров.
— Ваше императорское высочество, — совсем по-ученически поднял руку один из поваров, что в купе с достаточно массивной внешностью выглядело достаточно забавно, — а почему вы обратились именно к нам?
— Хороший вопрос, — я усмехнулся и кивнул. — К сожалению, в Петербурге, не смотря на всю «столичность» города, совсем не много действительно хороших поваров имеющих к тому же русскую фамилию и православное вероисповедание. Согласитесь, господа, не дело допускать каких-нибудь французов до наших посконных пирогов с визигой, что они в них могут понимать.
По обеденной зале прокатилась робкая волна смешков. Повара начали потихоньку выдыхать и задавать насущные вопросы, переводя собрание на более-менее рабочие рельсы.
Конечно, национальная кухня — это совсем мелочь, особенно в сравнении с теми же железными дорогами или тяжелой промышленностью. Однако если брать общую канву продвижения русской культуры, то почему бы и не поднять этот вопрос сейчас, пока та же азиатская кухня европейцам еще совсем не известна и место ее не занято.
Вообще некоторый опыт ведения ресторанного бизнеса у меня уже тут был. Товарищество «Русский шоколад» к 1825 году уже имело на балансе не только собственное кондитерские фабрики, сахарозаводы, магазины и транспортные корабли для перевозки не растущих, к сожалению, в России какао-бобов, но также сеть небольших кафешек, ориентированных на продажу сладкой продукции. По сути, «Русский шоколад» стал прообразом такой себе вертикально ориентированной транснациональной компании, которая владела всей цепочкой от начального производства до точек розничной торговли. За двадцать лет существования годовой оборот сладкой фирмы вырос с тридцати тысяч рублей до пятисот. Не рекорд, конечно, но и стыдиться подобным результатом тоже не стоило.
Впрочем, опытом это назвать было не совсем честно, поскольку напрямую в управлении сладким бизнесом я участия не принимал, ограничившись вложением денег, идей и административным прикрытием, без которого вести дела в России, к сожалению, и в эти времена было достаточно проблематично.
С другой стороны, тут я тоже не собирался заниматься непосредственно заниматься управлением едательными заведением. Более того, мне как таковая и прибыть-то, — хотя какая там может быть прибыль на фоне всего остального: копейки — была не нужна. Как и в случае с газетами, гораздо важнее был пропагандистский эффект.
— И что вы, ваше императорское высочество, хотите непосредственно от нас? — Подал голос другой работник общепита, на этот раз подчеркнуто худой, что для людей его профессии особенно в эти времена было немалой редкостью.
— Я хочу издать книгу. Сборник рецептов, каждый из которых в идеале, — я поднял кверху указательный палец, — должен ассоциироваться с Россией. Дабы в любой ресторации Европы, а возможно и мира, человек заказав это блюдо знал, что оно происходит из нашей кухни. Естественно одними только кулинарными методами этого добиться невозможно, нужна еще и хорошая реклама, но этот вопрос я возьму на себя.
Работа по сбору материала для такой себе книги о вкусной и здоровой пище, основанной на родных рецептах и их кулинарных интерпретациях заняла в итоге больше полутора лет. Для увеличения количества участников и дополнительного привлечения внимания к этой затее был объявлен конкурс. Условия конкурса были просты и незатейливы: нужно было придумать кулинарный рецепт, основанный на характерных для России продуктах и способах их приготовления. Ну и отправить его в редакцию естественно.
Характерные для русского стола растительные ингредиенты: грибы, лесные ягоды, гречка, редька, репа, черемша, щавель; продукты животного происхождения: сметана, творог, мед, осетрина, икра; и конечно же сами способы их обработки: соление, квашение, копчение, сушка — той же рыбы, например, уваривание в холодец и студень — такие ориентиры были выставлены желающим попробовать свои силы в объявленном конкурсе.
Устанавливалось несколько категорий: первое, второе, холодные закуски, горячие закуски, выпечка, напитки алкогольные и безалкогольные. За первое место в каждой из категорий предлагался приз в сто рублей, за второе — семьдесят и за третье — сорок. Плюс несколько сотен утешительных призов в десять рублей авторам тех рецептов, которые будут отмечены высоким жюри.
Кроме того, лучшие рецепты должны были в итоге войти в книгу с обязательным указанием авторства, что так же мотивировало профессиональных и не очень поваров присылать в редакцию результаты своих кулинарных изысканий.
Честно сказать, я сам не удержался и в качестве шалости настрочил десяток рецептов — подписавшись все тем же Кузьмой Прутковым — из будущего, без которых сам мало представлял отечественную кухню: оливье, селедка под шубой, котлеты по-Киевски и по-Пожарски, бефстроганов, мясная солянка и суп-пюре из лесных грибов — все то, что сам готовил еще в прошлой жизни. Более того — вот уж хохма — один из рецептов, а именно рецепт котлеты по-Пожарски, был удостоен малым поощрительным призом в десять рублей. Мне было очень приятно.
Результатом стало то, что редакцию банально завалили мешками с присылаемыми со всей страны письмами. Рецептов было так много, что пришлось нанимать сразу несколько поваров — грамотных и еще и с фантазией, — которые бы проводили первоначальную отбраковку совсем уж откровенно бредовых предложений, доля которых, как всегда в таком случае бывает, доходила до 60%.
Впрочем, и действительно годных находок оказалось очень много. Настолько, что мы с Измайловым почесав затылки решили выпускать дополнительное кулинарное приложение к «Правде», в котором печатали лучшие на наш взгляд рецепты.
Фактически все это действо приобрело форму некого «реалити-шоу» с поправкой на местную специфику и уровень развития телекоммуникационных средств. Каждую неделю в газете публиковали отобранные нашим жюри рецепты после чего собирали отзывы читателей и составляли «топ» понравившихся читателям рецептов. Получилось интересно, интерактивно и, не побоюсь этого слова, свежо.
Приложение неожиданно стало пользоваться бешенной популярностью. Интернета-то еще не было, залезть в две секунды и посмотреть, чего интересного и необычного можно приготовить за пять минут, было просто невозможно, а единственным источником кулинарных знаний зачастую были рукописные тетради с рецептами передающиеся по наследству от хозяйки к хозяйке.
В такой ситуации необычайный спрос на такую простую бытовую информацию оказался в некотором смысле даже вполне понятен, и в итоге дошло до того, что спустя пару лет, приложение отпочковалось от «Правды» в отдельное ежемесячное первое в своем роде ориентированное на женщин издание «Хозяйка». Там мы естественно существенно расширили набор поднимаемых тем, однако рубрика «пять рецептов месяца», оставалась неизменным хитом все последующие годы существование газеты.
Вообще, что касается моей медиа империи, то за последние годы она существенно расшилась не столько «в глубину», сколько «в ширину». Как говорил Наполеон, география — это судьба, а в жизни Российской империи география просто за счет ее величины играла даже большую роль, чем в среднем по палате.
Большие расстояния между городами и трудности с логистикой приводили к тому, что поначалу мои газеты выпускались только в столицах. Все же между двумя главными городами империи было налажено достаточно регулярное движение, чтобы проблема с передачей копии уже набранного оттиска в Москву не казалась столь уж существенной. Тем более что при выпуске газеты в ежемесячном формате задержка в день-два никакой особой роли не играла.
Так же постепенно подключили к сети распространения и другие основные города империи: Варшаву, Ригу, Пермь, Тулу, Нижний Новгород, Казань. А вот с остальными — с населением в пять-пятнадцать тысяч душ — было гораздо сложнее. Плюс, чем дальше от столицы, тем локальные, сугубо местечковые события все больше выходили на первый план и соответственно отрицательно влияли на продаваемость общеимперских газет. То есть если в Петербурге пресса худо-бедно себя окупала и даже приносила дополнительную копеечку в мой бюджет, то распространение газет в каком-нибудь Киеве или Смоленске выходило предприятием сугубо убыточным.
И тут собственно виделось два возможных варианта — либо сократить охват за счет отсечения невыгодных с коммерческой точки зрения населенных пунктов, либо наоборот его углубить, добавив к основным изданиям подготавливаемые непосредственно на местах провинциальные приложения. Да, второй вариант обещал на первых парах значительное увеличение расходов, однако и перспективу давал немалую в плане влияния на умы пользу. Естественно я выбрал второй вариант, что повлекло за собой открытие филиалов моей медиа империи в двух десятках городов второго — а вернее скорее даже третьего — «эшелона значимости».
В результате штат газетчиков: репортеров, авторов, редакторов, наборщиков, техников и прочего персонала, так или иначе относящегося к издательской деятельности, к концу 1825 года перевалил за тысячу человек. Немалое достижение по любым меркам.
Более того в этом году появилось первое заграничное отделение нашего основного новостного издания. В Берлине начала издаваться газета «Wahrheit», причем сразу на двух языках: на русском и на немецком. Далеко не факт, что Прусский король был в большом восторге от такого идеологического вторжения на свою поляну, однако объективно он пока от нас слишком зависел, чтобы делать чересчур резкие движения. Ну а я просто пользовался ситуацией.
А еще 1825-й вошел в историю как год, когда в газете впервые напечатали фотоизображение. Собственно, и до этого иногда в газетах печатались иллюстрации, однако их изготовление было делом крайне сложным, по сути, ювелирным. Нужно было выгравировать уникальное клише, оттиск которого потом использовался для нанесения краски. Дело это было сложным, муторным, дорогим, а главное — результат был достаточно недолговечным, быстро теряющим в процессе работы мелкие детали, отчего изображениями в прессе редко кто заморачивался.
С перенесением фотографии же все было гораздо проще и сложнее одновременно, поскольку гравировка происходила с помощью травления электролизом. Да и тут длительность жизни штампа оставляла желать лучшего, вот только стоимость его изготовления падала настолько, что этим можно было не слишком заморачиваться.
Естественно впервые эта технология была применена в декабрьском выпуске «Правды», где коллектив газеты верноподданнически поздравлял императора с сорокавосьмилетием. Собственно, именно фотопортрет императора и был той самой первой напечатанной в газете фотографией.
Что качается Александра, то он счастливо пережил ноябрь-декабрь 1825 года. Ни смерти императора, ни восстания декабристов в этой истории не случилось.