— Нда… Забавно получилось, — несколько раз перечитав ноту испанского посла, чтобы хоть как-то вкурить, что от меня хотят, я отложил документ в сторону — нужно будет сохранить для истории, — откинулся на спинку кресла и на несколько минут отрешился от реальности, прокручивая в уме неожиданно сложившуюся ситуацию. Вот уж действительно тот случай, когда предугадать последствия своих действий практически невозможно.
— Ваше императорское высочество? — Христофор Андреевич Ливен, министр иностранных дел, которому этим утром испанский дипломат вручил ноту протеста, осторожно окликнул меня, не зная, как реагировать.
Отъезд из столицы Александра — судя по письмам и коротким телеграммам он на юге отлично проводил время — вызвал изрядный переполох во властной верхушке. Никто не мог понять, как долго продлится совершившаяся рокировка, и вернется ли Александр к своим императорским обязанностям вообще когда либо. Я же со своей стороны, несколько парадоксальным образом, не торопился менять назначенных братом чиновников. Это когда у тебя власти нет, ты весь такой резкий и безапелляционный: этот дурак, этот подлец, всех разогнать, назначить новых. Только массовые расстрелы спасут родину. А когда такая возможность непосредственно предоставляется, начинаешь задумываться, по какой причине тот или иной вельможа был поставлен на свой пост, и не сделаешь ли ты только хуже, поменяв его на кого-либо другого. В общем, за первые полгода работы я, не оправдывая ожидания высшего света, никого из назначенцев брата так и не поменял. Что с другой стороны не избавляло отдельных персонажей — Ливен был в их числе — от определенной неуверенности в своем будущем.
— Что сами скажете, Христофор Андреевич?
— Никаких новостей от атамана Незмаевкого по линии моего министерства не поступало, ваше императорское высочество…
— Просто Николай Павлович, пожалуйста, — перебил я министра, тот кивнул.
— Если все то, что посол передал, — правда, то это казус белли. Испания вполне может объявить России войну.
— Ну это, предположим, меня не сильно волнует, пусть Фердинанд сначала с Наполеоном разберется, — отмахнулся я. Испанцам в эти дни было чем заняться и без России даже если не учитывать, продолжающуюся войну за независимость в колониях
— Хм… То есть мы никак на ноту реагировать будем?
— А что будет, если мы признаем независимость Мексики? — Я посмотрел на опешившего от такого предложения Ливена и усмехнулся. Все-таки тут люди слишком скованы своими предрассудками, это порой мешает им взглянуть на картину как бы сверху, отбросив личные пристрастия. Даже дипломаты руководствуются в первую очередь скорее принципами дворянской сословной солидарности, а не привычной мне «реалполитик». Как дети малые, ей Богу.
После заключения мира с Турцией по окончании последней войны вылезла проблема части казаков Задунайской сечи, которым в стремительно сужающейся Османской империи места было все меньше и меньше. Я их недолго думая отправил — ту часть, которая согласилась сотрудничать с русскими властями, конечно — на условиях, так сказать, частного подряда в Никарагуа, охранять перешеек в том месте, где через него на другую сторону переправляются наши переселенцы. Три тысячи человек с женами, детьми и всем хозяйством, пришлось даже у англичан транспортники арендовать, своих кораблей не хватило.
Мысль была проста — чем дальше от дома, тем меньше проблем они смогут доставить. А так глядишь: приживутся в Южной Америке, станут агентами влияния, когда задумаемся о рытье канала, свои люди будут в тех местах не лишними. В общем, ошибся я. Оставшись без присмотра двух больших империй, казаки тут же развернули бурную деятельность — надо признать, что переправу при этом они охраняли хорошо — и начали лезть в местную политику. Ну и долазились.
Тут надо понимать, что население всей Новой Испании, колонии в которою входили земли от Калифорнии до Колумбии, было в начале девятнадцатого века крайне невелико. Несколько миллионов человек, а если брать территорию будущего Никарагуа, то можно с уверенностью сказать, что больше трехсот-пятисот тысяч человек там точно не обитало. При этом политической властью и какой-то собственностью обладали исключительно «белые» выходцы из метрополии. Плюс еще креолы. Таких было суммарно процентов двадцать. То есть появление еще нескольких тысяч — вместе с казаками, отправленными за океан ранее — белых, прирожденных бойцов, полжизни отдавших военному дело, не могло не повлиять на расклад сил.
Ну и в общем, то ли по большой собственной дурости, то ли посулили ему что-то, но бывший кошевой Задунайской Сечи ввязался со своими людьми в местные разборки на стороне революционеров. Вроде как сумел, взяв в качестве ядра свой отряд сколотить боле-менее пристойное войско и хорошенько наподдать лоялистам. А потом и местным, желающим отделиться от остальной Мексики. Такой вот конкистадор, хренов, из средней полосы. Батька Махно, мать его.
— Независимость Мексики? — Мысль явно не укладывалась в голове дипломата.
— Да, черт побери, Христофор Андреевич, хватит удивляться, давайте думать, что можно получить из этой ситуации! — Я с силой прихлопнул ладонью по столу, отчего Министр иностранных дел аж подпрыгнул. Определенно, Ливена нужно менять, он совсем не того уровня вельможа, которого я бы хотел видеть на этом ответственном посту. Человеку очень сильно не хватает фантазии. Где бы только подходящую замену найти. — Мы можем надавить на атамана и извиниться перед испанцами, но что это нам даст? Отношения с Фердинандом все равно лучше не станут, да и нужен он нам как собаке пятая нога, испортим отношения и с казаками, и мексиканцами. Потеряем дорогу через перешеек. Очевидно, что Испания свои колонии не удержит, а значит рано или поздно с ними какие-то отношения налаживать придется. Почему бы не сделать это первым и не навариться сильнее всех?
— Хм… — В глазах министра мелькнуло понимание. Принципы «реалполитик», оторванные от идеологической мишуры, моим дипломатам еще только предстояло усвоить. Талейрана на них нет. — Что нам вообще можно у Мексики потребовать? Подтверждение договора между нами и Фердинандом об аренде Калифорнии? Продолжение транзита наших переселенцев через Центральноамериканский перешеек. Какие-то торговые преференции? Может аренду порта на Атлантическом побережье, не лишним будет там иметь морскую базу, учитывая отказ от островов в Карибском море.
Отданное нами бриттам Гаити те пока взять к ногтю не успели. Слишком уж там дикое было черное население, готовое в любой момент начать резать белых, ну армия англичанам пока нужна была в другом месте. В том, что островитяне в итоге гаитян задавят, я нисколько не сомневался, вот только получится ли у них из этого выжать хоть какую-нибудь пользу? Хороший вопрос.
— В будущем меня еще будут интересовать телеграфные и железнодорожные концессии, — добавил я к списку министра свой пункт. — Впрочем, это дело вероятно не ближайших десяти лет. Еще земля под посадку каучуковых плантаций… Что Мексиканцы могут дополнительно потребовать за всю эту красоту?
— Честно говоря, ваше императорское высочество, — Ливен был явно смущен, — я практически ничего о Мексике не знаю, боюсь, что просто не могу без дополнительного изучения вопроса ответить хоть сколько-нибудь по существу.
— Понятно… — Что поделать, сейчас вся мировая дипломатия так или иначе крутится вокруг Европы. Все что находится чуть дальше покрыто плотным туманом войны, который местные совсем не торопятся рассеивать. Им просто не интересно. Европоцентризм такой европоцентризм. Ладно хоть про людей с песьими головами уже не вспоминают. — Так давайте, Александр Христофорович, ваш регент и великий князь расскажет главному дипломату страны, о том, чего нам ждать от ситуации вокруг Мексики в ближайшие годы. Раз уж министерство наше не сподобилось этот вопрос провентилировать.
— Давайте, — упавшим голосом согласился Ливен, понимая, что это, как ни крути, его личная недоработка. Уж получив ноту от испанцев можно было изучить вопрос.
— Стабильности в Мексике не будет в ближайшие лет двадцать. «Лет двести, если говорить честнее, но такой прогноз министр не поймет», — добавил я мысленно. — Вероятно часть территорий на перешейке попробуют отделиться от Новой Испании и образовать либо даже несколько государств. Ну а потом я вижу неизбежное столкновение Мексики и США с очевидно плачевными последствиями в плане территориальных потерь для первой. Так что наша цель — усилить Мексиканцев, чтобы в случае начала войны, они могли как минимум немного посопротивляться. Ну и конечно за помощь свою слупить с латиносов по полной. Нужно будет прощупать вопрос насчет окончательной покупки Калифорнии и всех северных незаселенных ныне Мексиканских северных областей. Можно им за это наше оружие предложить или еще что-нибудь. А еще вроде в Мексике есть добыча серебра, не плохо было бы и в ней как-нибудь поучаствовать.
В последнем я, впрочем, был совсем не уверен. То, что Мексика была одним из мировых лидеров по добыче серебра в 20 веке совсем не означало, что его добывали уже сейчас. С другой стороны, никто не мешает нам этот вопрос изучить подробнее и уже потом делать выводы.
— Прогноз понятен, ваше императорское высочество, — согласился Ливен. Еще бы он не был понятен, если я на послезнание ориентируюсь. Хотя теперь уже и не факт, что дело пойдет именно таким образом, раздавленная мною бабочка была явно размером со слона. — А что по Мальвинским островам?
С Фолклендами-Мальвинами получилось совсем смешно. Достаточно приличного размера острова лежали на крайнем юге континента и имели весьма скверный, холодный климат, отчего все на них претенденты до сих пор основать там постоянно поселение так и не сподобились. Вернее попытки были однако сплошь неудачные.
Нам же опорная база на пути вокруг Южной Америки — хоть людей и переправляли в основном через Никарагуанский перешеек, большая часть грузов перевозимая на тяжелых океанских транспортниках так и ходила вокруг, и вероятно ходить будет не одно десятилетие до открытия рукотворного канала призванного соединить два океана прямым проходом — все равно нужна была как воздух.
И вот пользуясь тем, что в Европе вновь началась большая война, и основные мировые акторы заняты в другом месте, я дал кличь среди казаков, приглашая переселяться их на новые территории. Очевидно что данные острова далеко не райские Карибы или какие-нибудь Сейшелы, где 26–28 градусов круглый год, и большие черепахи ползают по белому песку, отнюдь. 7 градусов среднегодовой температуры, бесконечные холодные ветра и холодные же воды вокруг. Из приятного наверное только пингвины, хотя вряд ли суровые казаки сочтут наличие птиц во фраках существенным плюсом.
С другой стороны поскольку я, как наследник, по должности был еще и атаманом всех казачьих войск в стране, подобная инициатива от меня никого в общем-то не удивила. В конце концов и в Гренландии люди живут как-то, а там всяко климат не лучше. Ну и условия здесь были предложены максимально вкусные: оплата переезда, щедрые подъемные, отмена всех видов и податей на следующие пятьдесят лет. Дополнительное жалование для «оружных» людей способных в случае чего оборонять острова от интервентов. Можно бить зверя, ловить рыбу, обслуживать приходящие в обе стороны Магеллановым проливом суда, иметь собственный военный флот — более того на него выделалось отдельное ассигнование — и просто жить никак не завися от начальства с Большой земли.
Возможно человеку из 21 века такие условия не покажутся особо привлекательными, впрочем интернета тут не было по всей планете, поэтому основную потребность человека будущего все равно удовлетворить бы не получилось никак, однако тут добровольцы вполне нашлись. Несколькими рейсами на «Южные» — в 1850 году после смерти Крузенштерна они получат имя великого русского мореплавателя, до того двадцать лет архипелаг просуществует фактически со временным названием — острова были в течение 1821–1823 года переправлены полсотни казачьих семей и отдельно несколько десятков вольнонаемных работников, командированных туда на временной основе.
Первое время их присутствие, видимо, оставалось незамеченным, тем более что Аргентина как раз в это же время активно воевала за независимость от Мадрида, и на какой-то выстуженный клочок земли на юге всем было откровенно положить. А тут видимо дошли до Фердинанда новости о нашем «самозахвате», и он решил второй протест присовокупить к первому. До кучи, так сказать.
— А что с островами? — Я пожал плечами, — поселений там не было, они такие же наши как скажем английские или вообще аргентинские. Пусть сначала со своими колониями разберется, а потом претензии выставляет.
— И что мне ответить, ваше императорское высочество? — Ливен был явно сбит с толку. Раньше Россия такое себе по отношению к другим европейским странам не позволяла. Ничего, то ли еще будет.
— Хм… Ну вы же дипломат. Ответьте уклончиво, — я пожал плечами, — что мол сожалеем, но ничего за неимением связи с атаманом не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. И вообще он не наш подданный, а турецкий, российское подданство казакам никто не предоставлял. Возьмите паузу, мне ли вас учить?
На этом аудиенция и закончилась, министр ушел, оставив меня в задумчивости и с твердым ощущением, что половину чиновничьего аппарата нужно гнать ссаными тряпками. Где бы только других взять?
Тем временем летом 1823 года наступил перелом в войне седьмой коалиции. Ней после апрельской победы над соединенными австро-прусскими силами получить из сложившейся ситуации политические дивиденды не смог. Протоптавшись месяц близ Вены на полноценный штурм маршал так и не решился, а потом уже стало поздно.
11 июля о своем выходе из состава Рейнского союза и переход под знамена коалиции объявил король Саксонии Фридрих Август I. Одновременно с этим его войска составляющие половину корпуса Груши, действовавшего на Берлинском направлении, под покровом ночи снялись с места и ушли на юг, где в районе Лейпцига соединились с оставшейся частью саксонской армии. Такой Маневр поставил французского маршала в катастрофическое положение: на севере у него были шведы, на востоке пруссаки, а на юге — саксонцы, а под рукой маршала всего двадцать тысяч штыков.
23 июля саксонская армия вторглась в пределы королевства Вестфалия, где практически без сопротивления принялись занимать один за другим города и посёлки. 27 июля о выходе из войны и объявлении нейтралитета объявил король Баварии Максимилиан.
1 августа англичане предприняли попытку высадить десант на севере Франции в районе Гавра, косвенно подтверждая своими действиями участие в предательстве союзников Парижа. Явно неспроста островитяне решили ударить в тыл французам именно в этот момент.
Затея с высадкой десанта, однако полностью провалилась. Опять. Оставленный в резерве тридцатитысячный корпус под командованием маршала Макдональда скорым шагом пролетел расстояние от столицы до берега Ла-Манша всего за три дня и обрушился на не ожидавших такой скорости британцев под командованием генерала Хилла.
Британцы не смогли захватить сходу причалы города — те были защищены береговыми батареями — и были вынуждены десантироваться на необорудованный берег, потом затянули с переправкой на сушу артиллерии и в итоге с подходом французов предстали перед ними буквально со спущенными штанами. И не важно, что новобранцы Макдональда, набранные с бору по сосенке и лишь немного разбавленные возвратившимися с излечения ветеранами, сами едва стояли на ногах после стасемидесятикилометрового марша. Не готовые к сражению десантные части начали паниковать уже с первыми выстрелами, и лишь присутствие на рейде английских линейных кораблей, способных немного прикрыть свою пехоту у самой линии прибоя, спасло англичан от полного уничтожения. Тем не менее неудачный десант стоил им две тысячи убитыми и четыре с половиной тысячи пленными.
Все это вынудило Нея спешно отступить из-под Вены, забрав войска необходимые для обороны самой Франции. Понятно, что свое влияние в центральной Германии империя уже потеряла, но тем не менее большую часть завоёванного покойным Бонапартом еще можно было спасти.
Так или иначе в Париже были настроены драться до конца и не пустить захватчика на свою территорию. Все же поражения где-то там, на другом конце континента воспринимались населением совсем не так болезненно и скорее наоборот способствовали подъёму патриотизма. А победа под Гавром и вовсе вызвала натуральную истерику с призывами идти на восток до самой русской границы и вновь напомнить немцам 1805–1807 года.
Оставшиеся в столице регенты спешно формировали резервные дивизии, укомплектованные мобилизованными из резерва призывниками второй очереди, что буквально за пару месяцев дало Нею запас в девяносто тысяч более-менее обученных штыков. Очевидно, что без каких-то коренных изменений Франция в том же стиле способна была сопротивляться еще очень долго. Годами.
В этой ситуации я приказал своим дипломатам активизировать деятельность и призвать стороны к переговорам. Для усиления своей позиции, я приказал 1-ой и 2-ой западным армиям покинуть свои места дислокации и выдвинуться к границам. Естественно воевать я не собирался, однако и допускать полного деребана Бонапартовского наследия тоже не хотел. Сильная Франция мне нужна была в качестве противовеса возможной объединенной Германской империи. Сильная Франция виделась всяко лучше сильной Германии. Да и англичанам давать неограниченное влияние в Западной Европе тоже не слишком хотелось. Ладно бы Российская империя могла реально занять место французов, но нет, без войны сделать это было не возможно, а воевать я категорически не хотел.
Активизация русской армии — даже без дополнительной мобилизации мы имели на западных границах порядка 200 тысяч штыков — вызвала немалый переполох в Европейских столицах. Тут же в Питер поспешили дипломаты всех причастных стран, чтобы понять «на чью сторону забора» мы собираемся упасть, ведь вступление России в войну на стороне Франции та же Австрия могла просто не пережить. Ну а наше присоединение к седьмой коалиции делало сопротивление Парижа совсем безнадежным — приятно, черт побери, быть на месте любящих прийти к шапочному разбору и в итоге получить больше всего профита американцев.
Всего за неделю мне пришлось поучаствовать в двух десятках дипломатических встреч — как один на один так и в процессе многосторонних консультаций, — обозначивая вышеизложенную позицию России. Мол война уже всех достала, пора мириться, а если кто-то не хочет, русские готовы прийти и рассказать, почему худой мир лучше доброй ссоры.
Наше предложение провести мирный конгресс нашло отклик в сердцах партнеров далеко не сразу. Дольше всех сопротивлялись все те же англичане, и лишь неприятная перспектива остаться один на один против всего континента — выбор Вены и Берлина между полным уничтожением и переходом на сторону возможного франко-русского союза был очевиден и особо даже не обсуждался — заставила Лондон согласиться на перемирие. Большой общеевропейский мирный конгресс с участием всех сторон решено было провести в претендовавшем на нейтралитет Мюнхене.
Для участия в этом балагане пришлось из отпуска выдергивать Александра, чему император был крайне недоволен, однако в итоге согласился с тем, что на таком мероприятии империю должен все-таки представлять правитель, а не наследник или какой-то там регент-местоблюститель.
Конгресс проработал четыре месяца — весьма, нужно сказать, бурных месяца, — и перед самым рождеством стороны наконец смогли прийти к единому знаменателю.
Условия многостороннего мирного договора были такие:
— Все европейские страны признают династию Бонапартов законными правителями Французской империи, а Наполеона II — непосредственно императором;
— Испания возвращает себе Каталонию;
— Папскую область возвернули Папе;
— Рейнский союз объявлялся распущенным;
— Пруссия получала Любек, французские земли на правом берегу Эльбы вместе с Гамбургом, и восточную часть бывшего королевства Вестфалия с Магдебургом;
— Голандоговорящие Земли по берегу Северного моря отсоединялись от империи и создавалось Королевство Нидерланды. Франкоговорящая Валлония оставалась в составе Франции;
— Королевство Вестфалия упразднялось, его южная часть передавалась Саксонии, а из северной и западной части создавалось королевство Ганновер, которое уходило Английской короне в качестве личного владения монарха не входящего в состав Великобритании;
— Австрия получала южную часть Баварии вместе с городами Инсбрук и Зальцбург, а также Венецианскую область Итальянского королевства, ограниченную течением рек Адидже и По;
— Бавария и Швейцария — последняя осталась в своих довоенных границах — признавались нейтральными странами, не входящими ни в какие союзы;
— Восточная граница Франции от Швейцарии до Нидерландов устанавливалась по реке Рейн;
— Королевство Берг и королевство Вюртемберг оставались вассальными Французской империи, с правом назначения там правителей по желанию Парижа но без присоединения непосредственно к империи;
— Дания как союзник Франции теряла Норвегию, которая уходила Швеции;
— Оставшиеся после Французов, Австрияков и Папы итальянские земли целым куском отдали в Сардинское королевство как компенсацию за отобранный некогда Пьемонт;
— Англия получала Ганновер, право назначить монарха в Нидерландах, остров Гельголанд, отказ Франции от Мальты и всех других занятых Англичанами французских земель за пределами Европы. А также небольшую чисто символическую контрибуцию в миллион франков;
— Все страны соглашались соблюдать данные границы и отказывались от всех высказанных ранее территориальных претензий.
Большим успехом я считал то, что удалось не дать Пруссии забрать кусок западногерманских земель, способных стать для Берлина настоящим экономическим локомотивом. Кусок же итальянских земель скорее ослаблял Австрийскую лоскутную империю, чем усиливал, что тоже приятно. Плюс то, что Англии удалось напарить Ганновер в прямое управление — это, как мне кажется, делало островитян уязвимыми и более зависимыми от внутриевропейской политики. В такой ситуации ни о какой «блестящей изоляции» и речи идти не могло.
Опять же сложилась ситуация, в которой никакого Германского союза не могло быть и близко. Если англичане еще теоретически готовы были войти Ганновером в такое образование, Французы, отвечающие за Берг и Вюртемберг, были против, но на них можно было надавить, а Саксонию просто никто не спрашивал, то Максимилиан Баварский уперся рогом и входить в какие-нибудь отказался категорически. Возможно дело было в том, что его просто задолбало то, что во время каждой войны, бои проходят на его земле, что понятным образом сказывалось на экономике не лучшим образом. А может дело в займе, который мы ему организовали с условием что Бавария останется нейтральной. Так или иначе хоть как-то объединиться немцы не смогли.
Покупку Российской империи Финнмарка оформили дополнительным соглашением прямо на конгрессе. Александр конечно возмущался с подобной расточительностью — миллион рублей за кусок еле-еле населенного побережья, которого и в России завались — но в итоге не только согласился с моими размышлениями насчет Арктики, пока еще не существующего Северного морского пути, Груманта и так далее, но даже выделил миллион из своих личных денег.
Шведский король, со своей стороны оказался в шоколаде со всех сторон. Отбил затраты на войну, присоединил Норвегию, повысил международный авторитет страны после череды поражений и в итоге смог поднять собственные акции для окончательного перехвата управления государством.
Плюс Россия же легитимизовала все приобретённые за последние тридцать лет территории, которых, если говорить совсем честно, было изрядно: Финляндия, Польша, Мемель, часть Галиции, Ионические острова. Если не считать англичан — с этими соревноваться по выдавливанию прибылей из любой заварушки не мог решительно никто, — то Россия от всей продлившейся почти три десятилетия войны получила больше всех.
На этом затянувшаяся почти на три десятилетия лет эпоха Наполеоновских войн в Европе официально была закончена. Можно было немного выдохнуть и сосредоточить на внутреннем развитии.