- Вождя под землю!
- Похороним дедушку!
- Долой язычество!
Тут до меня дошло, что, наверное, Катя имеет в виду Ленина. Честно говоря, я против похорон. Ведь я его еще не видел. Но в принципе это, конечно, позор, и Кате я завидовал: мне хотелось тоже что-нибудь крикнуть, да в голову ничего не приходило, кроме стиха "святая ревность гражданина".
А Мишка все крутился. Первоначально все было, наверное, задумано, чтобы привлекать внимание к митингу, но потом Мишка его даже отвлек. Коммунисты, бритоголовые, прохожие - все смотрели только на него. Члены так загляделись, что опустили трехцветный флаг на землю, и кто-то из посторонних уже кинул на него пять рублей.
- Да чо вы смотрите! - заорал тут один бритоголовый. - Они же тут все жиды!
Бритоголовые пошли на коммунистов. Те замахали авоськами и отступили. Бритоголовые начали драку. Коммунистический дед, брякая орденами, наскакивал на него и азартно кричал:
- Бей фашистов!
С перекрестка уже бежали менты. На нас никто не обращал внимания. Грянула пушка с крепости, сгустился мрак и пошел горячий проливной дождь; молния хряськнула в тополь, и тот аккуратно лег поперек Невского; дыбороссы собрали флаг, Мишка поспешно спрятал выручку, и мы побежали под навес, на котором было написано: "Балтика".
- А! - кричал в красной темноте среди грома Мишка. - Как я?!
Но никто не поддержал его, потому что вообще трудно находиться в обществе гения. А Мишка, конечно, был гений. Он сидел на дубовой бочке среди снастей. Все было обставлено подобно кораблю. Катерина пила мелкими глотками и все время курила в сторону.
- Ну, давайте обсудим план дальнейших действий, - предложил толстый старый член Валера.
По плану Валеры, который он, двигая бровями, нам изложил, выходило, что есть три пути, прокладываемые в сумраке белой ночи: один вел в кабак, другой - в кабак на Неве, третий - в магазин, а потом в штаб-квартиру.
- У нас плюрализм, - сказал наконец Мишка. - Это значит, что будет все, как я сказал. То есть мы скинемся и пойдем на Неву. Там романтично и есть где поссать.
- Фу, какой ты пошлый! - немедленно вскричала Катерина.
Я поддержал ее, и мы пошли в другую сторону, но пришли все равно к Неве - туда волокла нас бурная толпа.
До того я никогда не видел настоящей питерской белой ночи. Сквозь оливье пробираешься ты в ней, сквозь разноцветное оливье, накромсанное кусочками разной формы: тут круглый горох, и квадратная колбаса, и аморфная картошка, и все в светлом тенистом майонезе. К небу прилипли таинственные, мокрые покровы. Солнце в желтом дыму качалось за крепостью, - нетрудно было поверить, что оно - звезда. А еще в Питере были какие-то абсолютно остервенелые выпускники.
- Ура! - ревели они жуткими голосами, катаясь друг на друге. - Мы дожили!
То одна, то другая патлатая голова металась передо мной на фоне яркого, светлого неба. Я оглянулся: Катя презрительно курила.
- Мне кажется, - указал я ей, - что ты все время о чем-то думаешь.
- А ты - не думаешь?
- Я - нет, - честно признался я, растолкал толпу и побежал в кусты мимо пьяных теней.
Кусты колыхались неподалеку от Эрмитажа. Я вбежал в них и в панике не заметил, что напротив меня пристроился еще кто-то.
- Стой, кто идет! - засвистели менты, и затопали, и окружили кусты.
В блестящей темноте я вырвался на свободу; Дворцовый мост поднимался под общее улюлюканье. Мишку я нашел возле хилой лошади.
- Прокатиться, - хриплым голосом сказала девица.
Люблю ездить на лошадях.
- А почем? - спросил я.
- Смотря, - пожала плечами девица.
Лошадь была ничего. Я сел на нее, наддал, и она поскакала. Народ почему-то шарахался, хотя я ехал не так уж быстро. За мной сквозь толпу гнались Мишка и хозяйка лошади.
- Он губернаторский племянник, - доносились до меня Мишкины враки. - С него больше шестидесяти рублей брать нельзя.
- Чего? А шестьсот не хочешь за такую езду?
Услышав сумму, я обалдел, наддал лошадке, и та рванула сквозь толпу прямо на ментов, которые как раз расставили руки, говоря:
- Ага! Вот он, кустарный писун!
Рядом с Эрмитажем на площади, кажется, строили какой-то дом, по крайней мере, котлован уже вырыли. В кромешной темноте мы вдвоем с лошадью пронеслись по дну котлована. Посередине стояла для ориентира невысокая колонна, на вершине которой темнела фигура прораба.
- Ну, стой, - шепнул я лошади, привязал ее к колонне и метнулся назад.
Народу уже поубавилось; Мишка опять крутился на голове, перед ним в пыли сипло звенели пятаки. Из-за всей этой беготни пиво во мне взболталось, и опять захотелось в кусты. Я наехал на Мишку.
- Ты говорил, - обидчиво сказал я, - что около Невы есть туалеты.
- Я не так говорил, - лапая ладошками землю, ответил Мишка, - я говорил, что тут есть где поссать...
- Ну и где же?
- Умный человек всегда найдет, - сказал Мишка.
Уже начало неприятно белеть небо. В этом новом свете я увидел: на волнах у каменных ступеней качался катер. На боку у катера было выведено: "Чекист".
- Вон, - указал я, - там катер, называется "Чекист". Не нассать ли мне на него?
- Пожалуйста, - позволил Мишка.
Катер сильно качался, но мне удалось сделать свои дела; потом я сделал шаг назад и опрокинулся в воду, причем пришелся прямо вертикально к поверхности Невы, отчего ноги мои перелетели через голову. Несколько секунд я очумело хлебал воду, потом резко вынырнул и обнаружил, что Нева полна долларами. Экскурсовод стоял на катере и крыл меня по матери. Катерина стояла на берегу, ерошила прическу и заливисто курила.
"Все-то у меня не слава Богу", - подумал я досадно. Лошадиные подвиги Катерина не видела, а вот как я в воду упал - это пожалуйста, завсегда.
- Десять долларов, - сказал я, вваливаясь в квартиру, бабушке. Заработал честным трудом!
- Каким таким честным трудом? - подозрительно спросила бабушка, зевая.
- Из Невы человека спас! - гордо ответил я.