Я брёл среди льдов и кромешного мрака. Холодный ветер обжигал лицо, пожирал руки и ноги. По животу текла липкая, ещё чуть тёплая кровь. Я приложил руку к рёбрам.
— Проклятье, как же больно!
Боль мучила меня, крутила, истязала беспрестанно. Бок пекло, словно к нему приложили раскалённые угли. Но физическая боль была лишь малостью. Мне было страшно: я был один, кругом — тьма. Покинутый и забытый, я волочил ноги по ледяной пустоши, пытаясь вспомнить, кто я. Но не мог. И от этого делалось ещё страшнее.
Я сильнее прижал руку к ране, стараясь совместить рассечённые края.
— Меня убили! Зарубили топором, как пса! — прорычал я.
Меня затрясло от злости и бессилия. Я упал на колени, на твёрдый колючий лёд и вцепился ногтями в его обжигающую поверхность.
— Очнись, Бальдр! — прозвучал хриплый голос будто из-под земли.
Перед глазами поплыли видения, обрывки воспоминаний прошлой жизни. Они несли свет и утешение, и я тут же ухватился за них. Мне привиделась светловолосая женщина. Она склонилась надо мной, я ощутил запах летних лугов и горных цветов. Её поцелуй был нежным, трепетным и оставил на губах горячую тягучую влагу. Я притянул женщину к себе за бёдра, ощущая, как в животе разрастается огонь: сумасшедшее пламя! Через миг я испытал блаженство, разлившееся по всему телу. Женщина, лицо которой я не помнил, вновь мягко поцеловала меня, и я обратил внимание на мерцание амулета с красным камнем меж белых сладких грудей. Потом она отдалилась. Сначала я перестал чувствовать её тепло, потом — запах. Тело её больше не белело под моими смуглыми руками. Мне вновь стало очень холодно и одиноко.
Правый бок отозвался болью — я зажмурился, чтобы стерпеть мучение. А когда приоткрыл глаза вновь, то вместо амулета с красным камнем увидел пламя одинокой лампы, висевшей под низким потолком. Глаза, давно не видевшие света, заслезились, и я опять зажмурился.
— Бальдр, — прошептал скрипучий старческий голос. — Бальдр, ты слышишь меня? Если слышишь, сожми мне руку.
Я слышал противный скрежещущий голос, но шевелиться не хотел. Не хотел отпускать видение женщины, принёсшей мне самое большое счастье, какое я только знал. Как её зовут? Проклятье! Я не мог вспомнить.
— Очнись, Бальдр! Ну, не стони так. Тебе не положено стонать! — снова прохрипел кто-то надо мной.
Я почувствовал мерзкий запах мертвечины и сморщился, борясь с тошнотой. Что-то вонзилось в рёбра, это было так больно, что я дёрнулся и застонал. Я услышал свой голос! Жжение от раны становилась всё ярче и окончательно вернуло к реальности. Нехотя я открыл глаза и разглядел над собой седую старуху. Она зашивала мне рану.
— Кто ты? — выдавил я.
— Да, теперь ты меня ни за что не узнаешь! — усмехнулась старуха. — Я Йорунн… Помнишь меня?
Это имя мне совершенно ничего не говорило. Увидев моё замешательство, старуха вытянула морщинистое лицо и присвистнула:
— Надеюсь, скоро вспомнишь!
Честно говоря, мне было плевать, кто она. Старухи не горячили моё сознание. Больше всего я тревожился оттого, что не помнил, кто я сам!
— Кто я? — прорычал я.
Горло саднило, будто я наглотался камней. На зубах скрипела земля.
— Ты ярл Бальдр! Великий воин! — с благоговением протянула Йорунн, зацепив иглой край раны.
Я вновь застонал и попытался отодвинуться от несущих боль прикосновений.
— Тише не двигайся, пожалуйста, а то я не смогу зашить. А если не зашить, то ты будешь цеплять рёбрами ветки, и мухи будут липнуть на твоё мясо — думаю, оно тебе не надо.
— Что случилось? Как я здесь очутился?
— Я подняла тебя из мёртвых, — ответила Йорунн.
От слова «мёртвый» я вздрогнул. Воспоминания о пронзительном одиночестве, о холоде и тьме подняли дыбом волосы на теле — забегали мурашки. Как же там было плохо! Хорошо, что никто не видел, как я униженно падал на колени, подумал я.
Я уставился на пламя масляной лампы, висевшей на цепочке над головой, и не хотел отводить взгляд от живого огня.
— Наверное, у тебя была причина вернуть мёртвого? — проговорил я, немного помолчав. — И причина, наверняка, немалая?
— Ты догадлив, милый! — произнесла старуха. — Над страной нависла угроза: печать с древней горы снята, и из-под неё, из тёмного мира, лезут йотуны и варги. Они заполонили леса! Губят людей! Ни один земной клинок не способен пробить их шкуру. Только Эйсир, твой меч, который подарил тебе отец, меч принесённый из иного мира, может их сокрушить! Хёрд приказал мне вернуть тебя, чтобы ты указал, где меч.
Йорунн нависла над моим лицом, я почувствовал запах из её рта. На удивление это был не старушечий поганый запах — от неё пахло сыром и мёдом. А мертвечиной, как я понял, воняло от меня.
— Скажи, куда ты дел свой меч? — Глаза Йорунн горели тревогой, и я позавидовал ей — в старухе теплилось столько стремления и живой силы, сколько не было у меня — великого воина!
— Я не помню ни меча, ни Хёрда, ни тебя! — разозлился я, остро ощущая свою немощь.
Йорунн бессильно вздохнула.
Я повернул голову в бок, к погруженной во мрак стене дома. Вновь образовалась тишина, и на меня накатил страх, в котором я существовал в загробной жизни. Но ветер ударился в закрытые ставни и завыл над крышей. Я живо ощутил, что мир вокруг был живым, и только тогда я успокоился.
Дом, в котором мы находились, был сложен из камня. Комната выглядела пустой. Не считая стола в самом центре, на котором я лежал, другой мебели не было. На стенах были развешаны полки, и на них стояли пузырьки из тёмного стекла. Осмотревшись по сторонам, я бросил взгляд на своё обнажённое тело. Кожа была серой, грязной, с налипшими ошмётками то ли одежды, то ли сажи.
Йорунн потянула на себя иглу, второй рукой подняла нож и обрезала нить. Хромым шагом она проковыляла к моим ногам и склонилась над бадьёй, что стояла у меня меж ступней. Над бортиком бадьи разбегался прозрачный водяной пар.
— Интересно, удастся ли тебя отмыть? — усмехнулась старуха, отжав мокрую тряпицу, и принялась тереть ею мои ноги.
Мне стало мерзко. Если бы меня трогала молодая женщина, я бы не противился, но прикосновения старухи вызвали тошноту.
— Дай я сам! — я попытался сесть и перехватить руку Йорунн.
Но сил подняться у меня не достало, я с грохотом рухнул назад на стол.
— Лежи, Бальдр! — приказала Йорунн. — Не двигайся! И не смущайся, раньше ты мне и не такое позволял.
Я не хотел даже представлять, о чём она говорила. Я закрыл глаза и, гоня прочь мысли, принялся наслаждаться горячим теплом, ласкающим измождённое тело. Кровь пришла в движение, и вены зачесались. Это было приятное чувство — чувство жизни! Я наконец согрелся, и меня потянуло в сон. В настоящий человеческий сон.
— А что это за место? — вялым голосом спросил я. Мне не хотелось провалиться в небытие именно сейчас, когда я только что обрёл жизнь!
— Мы у меня в усадьбе, недалеко от Песчаного берега.
— Давно я был мёртв? — поинтересовался я.
— Десять лет, — протянула Йорунн, вновь смочив тряпицу в тёплой воде, и перешла на другую сторону стола. — Люди Хёрда извлекли тебя из кургана и привезли сюда, ко мне. Хёрд верит, что ты сможешь помочь. Другой надежды у нас нет.
— Кто такой Хёрд? — фыркнул я.
Меня так злило то, с каким почтением Йорунн называет это имя! Кто такой этот Хёрд, который решает быть мне среди живых или среди мёртвых?!
— Ох, ты всё забыл, — вновь вытянула лицо Йорунн. На её глазах мелькнуло волнение. — Он твой брат и конунг!
Я громко хмыкнул. Старуха отвела взгляд и принялась усиленно тереть моё бедро.
— Похоже, твоя кожа до конца не отмоется от черноты, — пробормотала она. — Смерть не бывает без последствий…
Йорунн отложила тряпицу в сторону и накрыла меня тёплой шкурой прямо на столе. Тяжесть меха сковала моё разгорячённое злое дыхание.
— И от чего же я умер?! — прошипел я.
— Я очень устала. Сегодня больше ничего тебе не скажу. Поспи, и я посплю.
Йорунн сняла лампу с цепочки и ступила на порог.
— Подожди! — воскликнул я, напуганный тем, что останусь один в темноте. — Оставь лампу!
Старуха понимающе кивнула, поставила лампу на полку и скрылась в проходе. Я погрузился в сон.
Меня разбудил скрип двери, и я тут же открыл глаза. Ко мне приблизился воин со светлой бородой, заплетённой в косу, и очень озадаченным лицом. Под мышкой он держал свёрток тряпья, а в руке — кожаные башмаки.
— Ярл Бальдр, — поклонился он. — Рад видеть тебя во здравии! Я Торир…
Воин осёкся, скользнув взглядом по моему, видимо, отвратительному лицу, и тут же отвернулся.
Я откинул с груди шкуру и, почувствовав прилив жизненных сил, резко сел. Но натянувшиеся швы на боку причинили боль заставили быть осторожнее. Я поглядел на живот и на бок — и содрогнулся. На мне были раны от топора. Меня зарубили, как свинью!
Перед глазами возникло видение. Сверкнула смертельная сталь. Я стоял, окружённый людьми, и мне некуда было бежать. Ко мне вышел воин в шлеме, скрывающим лицо, и занёс топор. Я услышал хруст собственных рёбер. От силы удара я упал. Убийца ударил меня ещё раз, лежачего и безоружного, а потом и ещё… Но я не чувствовал ничего, кроме глубочайшей досады.
Торир положил вещи рядом со мной, и я вышел из задумчивости.
— С кого ты снял эти старые вонючие тряпки? — проворчал я, взяв рубашку и сунув в неё руку. Ткань туго обтянула мышцы. — Явно не угадал с размерчиком!
— Это твоя одежда, ярл, — ответил Торир. — Йорунн сохранила её с былых времен.
— Ух, похоже раньше я был помельче.
— Не удивительно, — скривил лицо в усмешке Торир. — Ведь ты мертвец! А мертвецы пухнут!
Торир вёл себя настороженно, не глядел мне в глаза. И я подумал, что тому может быть лишь две причины. Первая — я действительно мерзко выгляжу. Но бывалый воин, каким показался мне Торир, наверняка видывал и похуже. Вторая причина, подумал я, могла быть в том, что Торир опасается моих поступков, мои воспоминаний. Да, вот он стоит и косится на то, как я натягиваю гетры и башмаки, его рука лежит на поясе, готовая выхватить меч. Парень не на шутку напуган.
— Кто ты, Торир? — спросил я, выпрямившись. — Ты хирдман моего брата Хёрда?
Воин утвердительно кивнул.
— Да, мы были с тобой слегка знакомы. Несколько раз встречались на пирах, но благо ни разу в битвах, — пожелал уточнить он. — Я был ещё юнцом, когда тебя… убили. Память вернулась к тебе? Йорунн сказала, что ты ничего не помнишь.
— Не помню, — ответил я. — Но не скажу, что совсем ничего. Я жутко голоден. Есть что пожрать?
Я прошёл вслед за Ториром в соседнюю комнату. Она была попросторнее. Под крышей светились отверстия, в центре камнями был выложен длинный очаг. Я ощутил запах тушёного мяса, хлеба и сыра, и живот заурчал. Я готов был съесть целую корову!
Торир снял крышку с глиняного кувшина, который стоял на столе, и, наполнив кружку белой жидкостью, протянул мне.
— Это скир, выпей. Йорунн сказала, что твёрдую пищу тебе пока нельзя.
Запах соли и кислого молока соблазнил меня. Я задрожал от усилившегося голода и жадно опустошил кружку. Но скир оказался вовсе не таким вкусным, как я ожидал. Он напомнил вкус глины, на зубах почудился скрежет земли. Мне стало противно, и я не сумел проглотить последний глоток, сплюнув на пол.
— А он не испортился? — сморщился я.
— Скир не портится, — хмыкнул Торир. — Время только делает его лучше!
Я ещё раз сплюнул и вытер рукавом язык и бороду.
— Идём, ярл, нам нужно ехать, — позвал Торир, отворяя дверь на улицу.
Мы вышли во двор. Унылое низкое небо висело над крышей, а за земляной оградой усадьбы высилась гора, вершина которой утопала в белом облаке.
Из-за угла с грозным рыком вылетела мохнатая псина и набросилась на меня. Я вздрогнул от неожиданности, но не попятился. Я успел подхватить прислонённую к стене деревянную бадью и ударил пса в распахнутую челюсть. Удар опрокинул зверя на землю. Пёс заскулил, но быстро вскочил на ноги, угрожая окровавленным оскалом. Торир извлёк меч и замахнулся на собаку.
— Уймись, гадина! — выругался он.
Пёс утробно зарычал и отбежал за угол дома.
— Неплохо для мертвеца! — раздался голос из-за моего плеча.
Я обернулся и увидел надвигающегося на меня высокого светловолосого воина.
— Торир, привяжи пса! — указал воин соратнику, а потом обнял меня за плечи. — Бальдр! До конца не верил, что смогу вновь увидеть тебя!
— Ты был мне другом? — я вгляделся в его лицо, стараясь что-нибудь вспомнить. Его немолодое лицо и подёрнутые сединой виски ни о чём мне не говорили. Но всё же я был ошеломлён человеческой близостью, и даже выронил из рук бадью.
— Ах, нет, я был тебе врагом! — рассмеялся воин. — Я — Олав! Ты что и правда ничего не помнишь? Я не решился идти к тебе первым, думал, ты меня ухлопаешь, и лишь потом станешь говорить! И потому послал Торир. Мы любили с тобой повоевать, братец! И я действительно очень сожалел, когда тебя убили!
— Надеюсь все мои враги были похожи на тебя, — усмехнулся я, уперевшись лбом в лоб воина.
Он выпустил меня из объятий.
— Сейчас мы приготовим лошадей и отправимся к конунгу Хёрду, — проговорил Олав. — Он велел привести тебя к нему, когда Йорунн… поднимет тебя.
— Кстати, а где старуха? — Я пошарил глазами по двору. — Не хорошо уйти, не простившись.
— Она спит, и будет спать ещё много дней, — сказал Торир. — Обряд потребовал много сил. Она ведь не старуха, ты знаешь? Йорунн была молода, но договор с Хель, чтобы она отпустила тебя, стоит дорого.
Я растерялся, ноги подкосились, и я уселся на скамью, стоявшую возле крыльца.
— Йорунн была молодой? — удивился я. — И отдала свою молодость за возможность вернуть меня из могилы?
— Именно, — кивнул Олав.
— Видимо, у вас тут дела действительно плохи…
— Поверь, молодость одной женщины ничего не стоит, когда под угрозой вся страна: все мужчины, женщины и дети, — яростно блеснул взгляд Торира.
Холодный ветер трепал мне волосы и пробирался под полы плаща. Начинал накрапывать дождь. Я глядел на небо и чувствовал, как оно всё сильнее давило на меня. Я вспомнил холодный ветер Хельхейма и чувство невыносимого одиночества. Быть мёртвым вновь мне совершенно не хотелось.
— Что ж, — вздохнул я, поднимаясь. — Поедем, посмотрим на моего брата конунга. Может быть, в пути память ко мне вернётся.
Мы подошли к конюшне. Торир вывел лошадей, и все они взволнованно заметались, заржали и поднялись на дыбы.
— Тише, тише! — воскликнул Олав, схватив одну из них за поводья.
Торир зло хлестнул вторую и выругался. Я хотел помочь с третьей, но понял, что причиной их волнения был я сам — мертвец, поднятый из могилы.
Я отошёл в сторону. Торир продолжал хлестать бедную лошадь.
— Ладно, ладно, не бей её! — проговорил я. — Они напуганы, но в этом нет их вины.
Когда я отдалился достаточно, кони присмирели.
— Похоже придётся мне идти пешком, — невесело хмыкнул я.
Олав и Торир поглядели на меня, а потом друг на друга, и во взгляде их было много тревоги.
— Это будет медленно! — буркнул Торир. — До ночи к жилью не дойдём, твари выползут из щелей и нападут на нас!
— Что ж, у нас нет выбора, — проговорил Олав. — Пойдём лесной дорогой, разведём костры. Огня они боятся.
— Какие же вы трусливые! — воскликнул я. — Тоже мне хирдманы конунга!
Я запахнул плащ и первым двинулся к воротам.
— Далеко топать до моего братца? — оглянулся я на спутников, которые всё еще стояли в нерешительности. — Идёте?
Олав намотал поводья моего коня к луке своего седла и тронулся. Торир затянул ремни на тюках своей лошади и направился следом.
— До Тронхейма несколько дней пути, — мрачно сказал Олав.
Мы шли по вязкой от грязи дороги, я перепачкался по колено в глине. На какое-то время обнажилась угольно-чёрная вершина горы, которая была видна из усадьбы Йорунн. Гора меня поразила правильностью формы. Но долго любоваться не пришлось: хмурые облака вновь закрыли её собой.
Пока мы шли, я долго размышлял о том, кем я был, как я жил прежде и за что был убит. Но расспрашивать своих спутников я не решался, опасаясь того, что они раскусят мою слабость или попросту солгут, ведь они не были мне друзьями.
Дорогу обступили тонкие деревца с поросшими мхом стволами. Ветви их были изящно переплетены между собой. Чем дальше мы шли по дороге и углублялись в чащу, тем крепче и выше становились деревья, но даже самые крепкие из них едва ли превышали рост два человеческих роста.
— Давай встанем здесь, — сказал Торир, нервно почёсывая бороду. — Нужно запастись дровами.
Олав кивнул.
Я был счастлив услышать о привале, потому что уже задыхался от усталости. Я был уверен, что с лёгкостью одолею дневной переход, не зря же в прошлом я был великим воином! Ведь я даже не нёс мешка! Но оказалось, мертвецы не были выносливы. От чрезмерного напряжения меня даже вырвало под кустами.
Торир принёс мне воды и расстелил тюфяк. Я лёг. Олав склонился ко мне и протянул длинный нож в кожаных ножнах:
— Это на всякий случай, Бальдр.
Я кивнул и положил нож под тюфяк. Вскоре передо мной заплясали языки пламени. Ночь быстро опустилась на лес. Олав и Торир натащили много стволов и развели костры так, что мы оказались внутри огненного круга. Лошадей расседлали и привязали здесь же, на противоположной от меня стороне. И они стояли, как вкопанные, их глаза были полны страха, но деваться им было некуда.
Мои спутники принялись готовить ужин, но я не хотел есть. Глотнув из фляги воды, отдающей болотной тиной, я отвернулся к потемневшему лесу и ощутил весь его холод и сырость. Как только настала ночь, и темнота сузила мир до круга, освещенного костром, в моей душе вновь заскрипел страх. Я глядел через языки пламени в темноту, и она до боли напоминала бескрайние замёрзшие просторы Хельхейма. Моё сердце обливалось страхом.
— Ты чего так далеко уселся, Тори? — послышался у меня за спиной тихий голос Олава.
— Ярл так воняет, что перебивает мой аппетит, — проворчал Торир.
Я вздохнул и закрыл глаза. Перед моим внутренним взором вновь возник амулет на шее женщины. Я всё пытался вспомнить, кто она.
«Может быть, ты ждёшь меня где-нибудь? Десять лет не такой уж большой срок», — надеялся я.
Эти мысли согрели моё сердце.
Наверное, я задремал, но неясный шум вернул меня в сознание. Шум, похожий на рычание, нарастал, и я открыл глаза. Круг огня в двух местах прогорел. Олав спал, а Торир сидел, склонив голову к коленям, и очевидно задремал в карауле. Я поглядел в темноту леса и увидел несколько светящихся зелёных огней. Они мерцали за листвой и приближались. С каждым мигом огней становилось всё больше. И тут я увидел их…