Я устремил взгляд на молодую женщину в плаще из серебристого меха, вдруг из ниоткуда взявшуюся среди разгромленого Тронхейма. Она плавно приближалась ко мне, её белые распущенные волосы волновались на ветру, а взгляд был глубок как океан.
— Опусти меч, Бальдр, — приказала мать, положив руку мне на плечо и заглянув в глаза.
Будто околдованный, я убрал меч.
— Как ты оказалась здесь, мама? — проговорил я, не веря глазам.
Мать прошла мимо меня и протянула руку брату. Вали ухватился за неё и вскочил, тут же спрятавшись от меня у матери за плечом.
— Госпожа моя! — воскликнул Вали. — Спасибо, что пришла и спасла меня!
— Не могла я допустить гибели последнего сына…
Мать поглядела на меня печальными глазами, и её взгляд напомнил мне, что я был мертвецом.
— Хёрд погиб сегодня, я почувствовала… — произнесла она. — Твоя смерть, Бальдр, причинила мне очень много горя, и потому я ушла…
Мать положила ладонь мне на запястье. Я опустил взгляд в землю.
— Разве я был виноват в своей смерти? Это Вали ублюдок убил меня! — воскликнул я.
— Ты был виноват, сам знаешь… Я предостерегала тебя, что всё плохо кончится, ты не слушал. Убери меч в ножны: закончилась битва.
Я зло помотал головой, снова не желая слушать. Вали молодец, молчал. Если бы он вякнул хоть слово, я бы не пожалел мать и зарезал бы его на месте. Но я был послушным сыном, и несмотря на то, что ненависть пожирала меня, я сунул меч в ножны.
Вали взял мать под руку, и они двинулись к долгому дому. Я хотел отправиться за ними.
— Конунг Бальдр! — остановил меня яростный возглас.
Сжав пальцы на рукояти меча я развернулся: на меня надвигался Годи, весь окровавленный, с прорезанной на груди кольчугой и почерневшим лицом. В его руке блистал клинок. Я испугался, что он идёт снести мне голову за Хёрда, и напрягся всем телом, однако решил не обнажать меча… вина за то, что я не уберёг брата, чернила моё сердце. Если Годи хочет снести мне башку, пусть попробует. Я конечно дам ему в морду, но не сталью, а кулаком, пусть будет живой.
Годи толкнулся грудью о мою грудь, а потом тяжёлой рукой прижал мою голову к своей.
— Бальдр… — прохрипел он. — Хёрд правда погиб?
— Погиб, — ответил я. — Погиб как герой, Годи!
Воин отцепился от меня и затряс головой.
— Я так его любил… — просипел он, позволяя себе слабость.
У меня чуть не навернулись слёзы, но я сжал кулаки и скрипнул зубами — и это быстро прошло. Годи вдруг вонзил клинок в землю у моих ног, припал на колено и склонил голову.
— Я буду верно служить тебе, конунг Бальдр, как служил твоему брату!
— Вставай, друг, — я взял его за плечо. — Я рад, что ты со мной. Иди выпей чего-нибудь, я скоро тоже приду.
Набежали чёрные тучи, темнело на глазах. Густое серое облако притянулось к земле. Дождь размягчил землю, и под ногами хлюпала жижа. Ветер завывал над крышами домов. Мне казалось, что я слышу вой варгов и топот йотунов. Я огляделся по сторонам, но ничего опасного не увидел. Внутренне я вздронул: Хассер вместе со своими приспешниками может явиться в любой миг из сгущающейся тьмы, и я совершенно безоружен перед ними — мне нужен Эйсир! Хорошо, что мама здесь, я попрошу у неё брошь…
Я осмотрелся и отдал хирдманам приказ навести порядок на улицах.
— Все устали, понимаю, — сказал я. — Но надо разгрести гадюшник.
Я развернулся, желая догнать мать и Вали. Кто знает, что он ей напоёт без меня? Но путь мне преградил рослый хирдман из числа людей конунга Харальда, на вид он был старше меня, но выглядел куда свежее. Волосы его, как у всех южан были темнее, чем у нас, жителей Истлага, а у этого даже отливали рыжеватым оттенком и были вьющимися, как у Маргрет.
— Конунг Бальдр, — приветственно поклонился воин. — Я Арнвольф, сын конунга Харальда, помнишь меня? — он протянул мне широкую ладонь, и мы пожали друг другу запястья.
— Припоминаю, — соврал я. — Как твой отец?
— Без сознания, но ещё жив! Скажи, где его разместить?
— Несите его в долгий дом, — указал я. — Моя мать займётся его раной. И сами размещайтесь там же.
Арнвольф кивнул и быстрым шагом направился к раненому отцу.
— Сверри! — окликнул я соратника, стоявшего посреди улицы с остекленевшим взором. Я подошёл. — Как ты, друг?
— Все мои погибли, — проговорил он. — Вот так вот, Бальдр…
Я положил руки ему на плечи и прижался лбом ко лбу.
— Похороним сегодня всех, как героев. Ты получишь от меня землю, золото и место в долгом доме.
Сверри тяжело вздохнул, и я понял, что никакие богатства не способны облегчить сердце воина.
— Подготовь драккар для Хёрда, — приказал я. — Людей я тебе пришлю.
Я подошёл к хирдманам, стаскивающим тела в кучу и приказал, чтобы шли к Сверри. Ещё раз оглядев дымящиеся дома Тронхейма и воинов, наводящих на улицах порядок, я заковылял к долгому дому.
Как я устал… Сейчас бы забраться в бадью и отмокать. Надо послать за Маргрет. Нет, лучше я сам поеду к ней в Хедвиг, а то тут при матери и семействе Харальда не дадут и обнять её до свадьбы — пёс их дери. Завтра же отправлюсь! Попрошу у матери брошь, да и Рагги должен приехать, займусь мечом.
Не земле, прислонившись к земляной стене дома, сидел Кетиль с окровавленной головой. Шлем и меч лежали рядом. Я ускорил шаг и присел перед ним.
— Кетиль? — потормошил я его по плечу без особой надежды. — Ты живой?
К моей великой радости, хирдман открыл глаза, они будто светились на раскрашенном кровью и грязью лице.
— Живой, — улыбнулся он, зубы все были в крови. — Устал только немного.
— Куда ты ранен?
— По голове топором получил, хорошо в шлеме был. А так вроде цел… Я один остался из отряда и отбивался, пока воины Харальда не пришли. А потом силы меня будто оставили.
— Поднимайся, пошли в дом, — я помог Кетилю подняться и предложил опереться на моё плечо.
Мы вошли в двери долгого дома, было шумно, женщины — наложницы Херда и его служанки принимали раненых и попутно готовили пир, мы ведь победили, а значит нужно отпраздновать.
Я посадил Кетиля на скамью и тут же Сольвейг заплясала над ним. Я прошёл по комнатам в поисках Вали. Зачем я позволил ему свободно уйти?! Мать делает меня мягким! Посажу его в клетку, нагадил ведь, стольких людей погубил — должен ответить.
— Где Госпожа? — схватил я за локоть Орнеллу, пробегавшую мимо с ворохом перевязи для раненых.
— В женской половине, конунг…
— А ярд Вали?
— С ней же…
Я выпустил Орнеллу, и она заторопилась прочь от меня с бледным видом. Вчера ведь приставала, а сегодня что, в гневе меня увидела и испугалась?
Подойдя к занавеси в женские покои, я услышал голоса.
— У тебя чистое сердце, Йорунн, сделай ещё глоток, это поможет тебе встать на ноги. Твоё время ещё не пришло.
Я вошёл и увидел мать, сидевшую у постели Йорунн, и свою подругу, державшую в руках чашку. Обе они поглядели на меня и обе улыбнулись.
— Йорунн! — воскликнул я. — Живая!
Она протянула руки мне навстречу и обняла за шею. Я присел на постель рядом с матерью.
— Прекрасная девушка, — проговорила мать.
— Мама, ты можешь вернуть Йорунн молодость?
— К сожалению, это не в моих силах, — покачала головой мать.
В углу комнаты скрипнула доска, я повернулся и увидел Вали, поедающего меня глазами.
— Зараза… — прошипел я, раздув ноздри.
— Ты должен помиловать брата, — строго произнесла мама, успокаивающе погладив меня по запястью. — Ты покажешь себя великодушным вождём.
— Слабаком я покажу себя! — выпалил я. — Дай хоть я посажу его в клетку!
— Нет, — покачала головой мама. — Вали твой брат. Помиловав его, ты покажешь, что способен на прощение близких, все будут стремиться стать твоими близкими, тебя будут уважать и восхвалять. Ты уже покарал конунга Олава и показал, как жестоко обходишься с врагами… Ты победил, Бальдр.
— Ты всё знаешь… Скажи, как ты оказалась здесь? Откуда узнала про битву?
— Я прибыла с конунгом Харальдом, — ответила мать, поднимаясь от постели Йорунн. — Проводи меня к нему, я должна осмотреть его раны. Про поход Олава многие знали, и Харальд решил ему помешать ради своей дочери Маргрет и ради Лейфа, наследника Истлага.
Держа мать под руку я привёл её в большой зал. Арнвольф и его люди уже принесли Харальда в дом и разместили в покоях Хёрда — других попросту уже не было, всё заполонили раненые. Мама устремилась к лежащему без движения конунгу.
Я взял со стола кубок, налил себе мёда и проковылял к трону Хёрда, стоявшему на возвышении. Отсюда мне был виден весь дом. Я посматривал через распахнутые занавеси, как мать вместе с Арнвольфом суетятся возле Харальда. С конунга сняли доспехи и одежду, всё было насквозь пропитано кровью, и от её вида у меня самого заныли раны. Я оглядел себя, свои изрезанные доспехи и заметил, что подо мной расползалась лужа крови.
В зал выполз Вали и с опущенной головой прошёл за стол.
Кивком головы я подозвал двух хирдманов.
— Как ваши имена?
— Я Харбард, а это Голум, конунг Бальдр, — поклонились мне хирдманы.
— Глаз с моего брата не спускайте, — приказал я. — Вздумает покинуть Тронхейм — убейте.
Я опасливо обернулся к матери и убедился, что она не слышала, какой приказ я отдал.
— Слушаюсь, конунг, — поклонился Харбард.
Воины прошли за стол и сели рядом с Вали.
Из женской половины вышла Йорунн и, тревожно озираясь, двинулась ко мне, встала напротив, взяла мою голову в ладони и изучающе осмотрела лицо.
— Ты уже на ногах, ничего себе, — проговорил я.
— Удивляюсь, как ты ещё на ногах, — сделала она удивлённые глаза.
— Я теперь конунг, — криво усмехнулся я. — Должен быть на ногах или найдут другого.
— Хёрд погиб? — Глаза Йорунн наполнила неподдельная печаль.
Я кивнул, поглядел на дно кубка и вылил остатки в рот.
— Йорунн, приготовь мне напиток богов! — попросил я. — У меня долгая ночь впереди, много дел, нужны силы.
— Не смогу, я истратила все запасы, — покачала головой подруга. — Травы, которые нужны для напитка, закончились, а растут они в верховьях гор. Дня два нужно, чтобы добраться, но с тёмными тварями, гуляющими по округе, это невозможно.
Я кисло поморщился в ответ на её слова.
— Ничего, Бальдр, я сейчас принесу тебе крепкую настойку, она расслабит тебя.
— Расслабляться-то как раз мне не следует, — проскрипел я.
— Я понимаю. Но это необходимо.
Йорунн покачала меня за напряжённые плечи и подозвала двух женщин.
— Займитесь его ранами, разве не видите, конунг ранен! — рявкнула она.
Я удивился, откуда в слабом теле старухи столько силы. Как хорошо, что мать подняла её. Может, я ещё найду способ, вернуть ей отданные мне годы, договорюсь с Хель… Я претяжело вздохнул, подумав о том, сколько ещё всего мне предстоит сделать. Отлить меч, отыскать Хассера, очистить земли от тварей…
Я откинулся на спинку кресла, женщины принялись раздевать меня и промывать раны. Они прикасались ко мне осторожно, на лицах их были неприязнь и страх. Обе молчали, как рыбы. Я оглядел их расшитые щёлком платья и дорогие украшения, бусы, которые звенели на полных грудях. Для служанок они были слишком старые, на лица не особо-то красивые, но руки у них были нежные. Я вдруг понял причину недовольства.
— Вы были наложницами Хёрда? — проговорил я.
Они переглянулись и кивнули.
— И у вас, наверняка есть дети, и вы боитесь, что я прогоню вас?
— Боимся, — сказала одна.
— Не бойтесь, — успокоил я. — Хёрд был моим любимым братом. Мы враждовали в прошлом, но на войну пошли вместе. Я позабочусь о вас и о ваших детях! Живите в долгом доме под моей защитой, у вас всегда будет кров, еда и золото! И все вы, — громко сказал я на весь большой зал, — все кто служил Хёрду, все под моей защитой! Годи! — позвал я воина. — Назначаю тебя старшим хирдманом, приведи людей в порядок, всем заплати, займись наведением порядка в Тронхейме.
Годи слушал меня, вытянувшись по струнке, а потом закивал и поднял кубок.
— За конунга Бальдра!
— Кетиль! — позвал я хирдмана. Он выглядел уже гораздо лучше, женщины перевязали ему голову и напоили мёдом.
— Да, конунг, — поднялся он.
— С рассветом отправь гонцов во все усадьбы с известием, что мы победили! И прикажи бондам прислать в Тронхейм по пять мужчин, мы потеряли много воинов, обучим новых, воинство нужно восполнять. В Хедвиг никого не посылай — я сам туда поеду. Завтра.
Йорунн поднесла мне кубок с крепкой настойкой, я отпил и почувствовал, как по телу пробежала горячая волна. Я сделал ещё глоток, и ярость моя смягчилась.
— Спасибо, — тихо сказал я подруге.
Мать и Арнвольф вышли из покоев Хёрда.
— Как конунг Харальд, Госпожа моя? — обратился я к матери.
— Харальд борется, он очень сильный человек, но рана его тяжела… — Мама потерла руки, лицо её было уставшим.
— Садись, — указал я на столы, — ты преодолела сегодня большой путь, отдохни. Арнвольф, прикажи своим людям осмотреть остатки флотилии, всё ценное пусть несут сюда. Тела хоронят в море.
Я видел, как по лицу Арнвольфа скользнула тень недовольства от того, что я отдавал ему приказы, ведь он был почти равным мне. Почти. Но пока его отец был жив, я был единственным конунгом в Истлаге.
Ко мне подошёл воин и сказал, что Сверри ждёт на пристани, драккар для Хёрда подготовлен. Я осушил кубок и поднялся.
На улице совсем стемнело, но ветер стих и дождь перестал, факелы в руках воинов мерно мерно шуршали, сопровождая наше шествие. Под ногами хлюпала грязь, но мои новые башмаки не пропускали влагу. Женщины одели меня в шерстяную рубаху и принесли толстый меховой плащ. После настойки боль в теле унялась. И несмотря на висевшую в воздухе всеобщую печаль, мне было достаточно уютно.
Я положил ладонь на плечо Сверри и поглядел в черноту моря, там, невдалеке, стоял драккар Хёрда, у него на носу призрачным светом мерцала масляная лампа, чтобы Хёрду было неодиноко.
— Я всё сделал, — сказал Сверри. — Конунг готов отправиться в путь.
Лицо воина выглядело светлее, чем нынче днём, когда мы виделись после битвы. Проделанная работа, долг, отданный вождю, облегчил хирдману душу.
— Отвези меня на ладью, я попрощаюсь, — сказал я.
Я вошёл в лодку, со мной взошли четверо воинов-гребцов, двое воинов с факелами и Сверри. Мать тоже села с нами. Последним в лодку забрался Вали, опасливо садясь подальше от меня.
Мы двинулись к драккару, почти как сегодня утром. Только водная гладь теперь была спокойной. Уж лучше бы море бушевало! Хоть так я мог бы на него позлиться! А теперь сидел и грустил, кусая обветренные губы. Тело плотно стягивали повязки, и лишь они удерживали в груди моё сердце. Маргрет, ведь ты ещё не знаешь, что случилось… Как бы я хотел, чтобы ты была сейчас со мной и поддержала меня…
Хёрд лежал на столе, сооружённом из досок, прокинутых поперёк скамей для гребцов. На его плечах белел новый мех. Руки были сложены на животе, а под ними лежала рукоять меча. Хоть ты и не воевал, брат, ты был храбр и смел, ты погиб с мечом в руке, как истинный воин.
Мать расцеловала брата в щёки, выпрямилась и отёрла от слёз лицо, а затем отодвинулась, уступая мне дорогу. Интересно, по мне она тоже так горевала? Вероятнее всего, нет, меня ведь убили как преступника и зарыли в кургане с червями.
Я поцеловал Хёрда в холодный лоб. Следом подошёл Вали, коротко навис над лицом Хёрда и прошёл дальше. Потом — Сверри. Он положил руку Хёрду на грудь и что-то прошептал, слова его унёс ветер.
Мне протянули горящий факел, и я уложил его на солому рядом с Хёрдом. Она быстро разгорелась, дым ударил в нос, я отодвинулся.
— Идём, — протянул я руку матери и помог ей спуститься в лодку.
Сверри жестом указал воинам разлить масло из бочонков. И когда все перешли в лодку, он взял факел и закинул его на борт драккара. Ладья вспыхнула в мгновение ока и ослепила мой взор.
Когда мы вернулись в долгий дом, женщины уже накрыли столы. Мы все расселись. Мать села рядом со мной, и по другую сторону от неё сел Арнвольф со своими воинами. Я же по другую сторону от себя усадил Годи, и он поил меня, как обещал когда-то.
— Я слышала, ты завтра едешь в Хедвиг? — сказала мать.
— Да, Госпожа, — кивнул я, отложив баранью ногу.
— К Маргрет? — слегка улыбнулась она.
Я облизал пальцы и кивнул.
— Как здоровье моей сестры, Бальдр? — произнёл Арнвольф.
— С Маргрет всё хорошо, и с Лейфом тоже, — ответил я, нахмурившись.
Арнвольф потянулся ко мне с кубком и дружелюбно улыбнулся. Мы выпили.
— Ты удивляешь меня, Бальдр, — произнесла мама.
Я вопросительно поглядел на неё.
— Я поражаюсь твоей любви к единственной женщине, отголоски её доходят до меня сквозь пространство…
— Госпожа… — прервал я мать, бросил хмурый взгляд на Арнвольфа, наполняющего матери кубок.
Разговор был слишком личным, я не хотел говорить о Маргрет в присутствии пусть даже её родного брата и даже своего друга Годи.
— Не беспокойся, — поняла моё смущение мать и улыбнулась. — Арнвольфу можно верить, как и твоему другу… — поглядела она на озадаченного Годи.
— Я благословляю вас с Маргрет и благословляю ваших детей… — она подмигнула так, что заметил это лишь я один, — которых вы скоро родите, — докончила фразу.
— Спасибо, Госпожа.