Королевство Дюрандаль обширно, богато и неизведанно — здесь каждый найдёт то, что ищет.
И даже не всегда будет помехой, если это уже кому-то принадлежит.
Но не всех манит богатство и слава. Дорога алчущих спокойствия тянется в глухие земли графства Ягуара, которое раскинулось в верхнем углу всевозможных карт. Но способны ли сухие страницы карт передать его душу? Ведь скупые каракули никогда не сорвут вас с места, они не метнут вас к тёплым морям, не вознесут на вершину мира, в окружение облаков, и не обрушат вместе с ними в густую траву, всегда пахнущую росой. Там, далеко на севере, между тёплыми морями и высокими горами жители графства не знают ни зим, ни войн. Но чем ярче сияет свет, тем кровожадней оказываютсятени. Это же место столь сиятельно, что тени его губили как многих жителей, так и гостей.
Мало кто задумывается, естьли у неба кровь, а если и есть, то какого она цвета? Но здесь ответ настигает даже тех, кто и не задумывался об этом вовсе. Все в графстве жили счастливо, в тени гигантских деревьев, на богатых плодородных землях, боясь лишь одного. В конце лета, в самый богатый на урожай период, в эти земли приходит мертвящий ливень. Когда на головы людям упадут первые капли грядущего кошмара, разогнув спины, побросав мотыги и серпы, они обратят взор в небеса, чтобы ужаснуться от того, во что превратилась некогда умиротворяющая голубая высь. Чтобы ужаснуться от того, что она становится бескрайним месивом, где ожившие облака звереют и пожирают друг друга.
Под тысячью глаз из их разорванных тел на землю исторгнется настоящий потоп, погружающий всё графство под воду. Ягуары спустятся с ветвей, крокодилы выползут из своих нор, а плоды и посевы будут обращены в слякоть. Вода и кровь захлестнёт всё графство…
Но люди научились противостоять стихии. Они возвели города на деревьях, что устремляются в самые небеса, подобно пикам скал, о которые в шторм разбивается беснующееся море. Творящемуся безумию остаётся лишь раз за разом разбиваться об эти маяки надежды.
Как раз в такой спасительный город по размытой в слякоть дороге гнала уставшая лошадь, неся на себе двух людей и их жалкие пожитки. Старик сжимал вожжи насквозь промокшими перчатками, а парень сидел на крупе и держал над их головами навес. И парень и старик многим отличались друг от друга, но высеченное непогодой выражение лица у них было одинаковым.
Парень закашлял. Кустарный навес, собранный из палок и натянутой между ними ткани, содрогнулся, и очередная порция воды выплеснулась на шею недовольно фыркнувшей кобыле.
— А урожай не пропадёт? Не сгниёт? — вдруг подал взволнованный голос не выдержавший монотонной поездки веснушчатый юнец, уже достаточно взрослый, чтобы не быть ребёнком, но ещё слишком юный, чтобы считаться настоящим мужчиной.
— Амбар сухой, — не менее сухим голосом ответил старик. — Крыша просмолена, да и высоко стоит он, а плавающая погань пока не научилась карабкаться по сваям. Бояться-то нечего. Я бы больше боялся наших работничков. Если эти обезьяны попортят урожай, я их самолично закопаю!
— А воров нам не стоит бояться?
— Кого?! У нас воров не водится, мы все честные люди! Да и как ты себе это представляешь? — Старик повернул голову и окинул мальчишку взглядом из-под прищура. — Много ли на лодке можно будет утащить клубней? А? Или кто-то сейчас настолько дурной, что с телегой потащится по этой грязюке? Глупости не говори, а лучше вообще не говори. Я хочу побыть в тишине.
Поджав губу и нахмурившись, парень отвернулся от старика, обратив всё своё внимание на некогда зелёный лес. Картина была удручающей. Ливень начался только вчера, и бойня облаков пока ещё назревала, но уже сейчас лес стоял голым, а сбитая листва плавала на поверхности заполненных водой оврагов. Укрыться от ливня было уже негде. Лишь одно дерево переливалось изумрудными красками в закатных лучах солнца. Их привычный единый свет расплетался лишь на закате, когда они, неразлучные небесные странники, разделялись горизонтом, и оставленное в одиночестве серебряное сияние ненадолго укрывало мир перед наступлением мглы. Но никто не спешил перевести дух на единственной сухой поляне, под этим деревом. Ведь с его раскидистых крепких ветвей, покачиваемых ветром, свисали тела повешенных людей.
Все жители графства знали, что Древний Закон запрещал останавливаться здесь. Привал, разбитый под раскачивающимися мертвецами, не мог обернуться ничем хорошим. Но всё же сейчас кто-то нарушил это правило, и под деревом висельников сидел человек.
— Дед… — не веря глазам, протянул мальчишка. Старик не ответил. — Там под висельником человек.
— Ты меня по каждому сорвавшемуся с петли будешь дёргать?
— Нет, этот, похоже, живой…
Старик натянул поводья, лошадь нехотя остановилась. Прищурив старые, поблёкшие глаза, старик пригляделся. Действительно, лежавшая у дерева фигура не могла быть висельником, так как на нём всё ещё была одежда.
— Хм-м… — протянул старик. Бросив взгляд на небо из-под дрожащего навеса, он увидел, как два облака, что располагались прямо над ними, неторопливо кружили вокруг друг друга, словно ни одно не решалось приблизиться первым. — У нас в запасе есть немного времени, и, быть может, ещё успеется его спасти.
Сухая трава хрустела под ногами. Приблизившись к нарушителю, они убедились: закон един для всех. Лозы, спустившиеся с ветвей и выбравшиеся из-под земли, уже обвили путника. Крепкая походная одежда не стала им преградой — багровые шипы, прорезав её, впились в кожу.
— Не успели! Ему уже не выбраться, — сказал молодой парень, выжимая намокший край рубахи. — Зря останавливались.
— Я и говорил, что зря! — ответил скрипучим голосом старик и махнул рукой. Он собрался уходить, но вдруг остановился. Почесал бороду, скосил глаза на сумку путника, затем потёр шершавые руки и усмехнулся беззубым ртом. — Хотя почему зря? У него наверняка осталась пара ценных вещей.
— Постой! — схватив старика за рукав, парень начал озираться по сторонам. — Ты сам ведь мне рассказывал легенды и ужасы о дереве висельников! Здесь обитает зло, что будоражит умы и порождает слухи. Длань смерти, что оплетает и убивает тех редких людей, посмевших строить ночлег там, где спят вечным сном мертвецы…
По небу раскатился предсмертный рёв. Путники отвлеклись, устремили глаза к небу. Это было одно из облаков. Из его ран вырывались водопады, а само оно начало падать, разрываясь на куски. Но достичь земли ему было не суждено — окружавшие его сородичи накинулись, пожрав последнее, что от него осталось. Оборванные водопады стрелой устремились к земле, круша деревья, и с оглушительным грохотом впечатались в землю. Ливень разошёлся с новой силой.
— Мальчишка! — закатил глаза старик. — Я был среди тех, кто писал Древние Законы! Никакая это не длань мёртвых, это обычная кошмарная лоза! — Старик схватился за сплетение лозы и сорвал её с путника одним движением. — Шипы-то ядовиты, но они не убивают, а всего-то напускают кошмары и погружают в сон. И то… — Старик сплюнул и отшвырнул от себя траву, которая зацепилась за рукав шипами, будто желая обвить всю его руку, — …не сразу.
Юноша взглянул на спящего путника. Тот сидел, опустив капюшон на глаза и сложив руки на груди.
— Значит, он всё ещё жив?
— Ну, стало быть, отчасти, — кряхтя, старик присел перед путником. — Всё одно, если он проспал тут всю ночь, то яд проник ему в разум, а там уж всё… — Старик постучал костяшками по виску, вывесил язык и закатил глаза. Небрежно скинув руки путника с груди, старик начал шарить по его карманам. — Ему уже не помочь.
Старик был прав: чем больше страхов на сердце и ошибок за спиной имела жертва, тем сильнее был яд. Этот же человек, обвитый лозами и обыскиваемый прохожим, оказался во власти самого настоящего кошмара.
Он шёл посреди туманного болота, заваленного разлагающимися трупами. На холме перед ним виднелось разрушенное поместье. Эти руины источали помутняющие рассудок образы, обрывки ужасов всплывали, подобно разбухшим утопленникам. Леденящий кровь и душу ужас проносился вокруг, проверяя закалённость нервов. Казалось, его было не сломить. Трясущийся, тяжело дышащий, он прислонился к перекрученному дереву, ещё держа себя в руках. Но только лишь растёкся по болоту хрипящий, знакомый ему голос, как нервы его натянулись, подобно старой струне. Отпрянув от дерева, он заозирался.
Неразборчивый, липкий, всепоглощающий шёпот исходил, казалось, из самого болота. Затем всё стихло. Лишь поднимающиеся пузыри газа лопались где-то рядом. Этого отравленного и смердящего воздуха стало не хватать. Он начал задыхаться, перед глазами расстилалась пелена. Он слабел, веки становились тяжелее, а ужасы, что мелькали перед ним, обрастали обыденностью. Ему очень захотелось спать. Но в один момент он встрепенулся, скинув с себя нахлынувшую болотную дрёму, а вместе с ней и коснувшуюся его руку.
— Александр! — назвал его по имени голос, звучавший совсем рядом. Путника пробила крупная дрожь. Нервы не выдержали. Он почувствовал, как что-то внутри него лопнуло. Выкатив глаза, не противясь больше страху, он бросился бежать, не разбирая дороги.
Александр не заметил, как мёртвое болото сменилось столь же мёртвым городом. Разрушенные улицы были наполнены туманом и эхом. Чем дальше он забегал, тем чернее и гуще становился туман, а по улицам медленно проплывали маслянистые тени. Дорога оборвалась, и впереди ждала лишь тьма. Взгляду не за что было зацепиться. Он остановился. Дальше бежать было некуда, ноги начали увязать в смоле, а шёпот всё приближался. Он был всё ближе и ближе, а затем воцарилась звенящая тишина.
Он остался один посреди пустоты. Руки опустились, взгляд поник, и когда казалось, что этот кошмар будет вечен, он заметил сжатый до этого в кулаке до боли знакомый клочок бумаги. Это было письмо, и оно ускользало из пальцев.
Александр распахнул глаза.
Он лежал, прислонившись к дереву, а перед ним сидел человек и, выпучив глаза, смотрел на него. В своих руках он держал другой край письма…
Рука Александра сама выхватилакинжал и вонзила его в сердце вора. Вырвав из его ослабевших рук письмо, он оттолкнул от себя умирающего человека. Тот, завалившись, упал на спину и больше не двигался. Сухая поляна оросилась кровью.
Александр взглянул на письмо. На пожелтевшем, истрёпанном клочке бумаги были накарябаны невразумительные каракули, значения которых он не знал. Не сумев их прочесть, он сунул письмо обратно в карман, из которого его хотели похитить. Оперевшись о дерево, Александр встал. Голова раскалывалась, перед глазами всё плыло. Тело жгло, словно от тысячи укусов, голова кружилась, а в желудке было пусто. Он поднял взгляд к небу. До покачивающихся на ветру трупов было рукой подать, а над ними древо раскинуло свою изумрудную крону. Листья не намокали от воды, оставляя поляну под собой сухой, хотя повсюду были затопленные канавы, вода и слякоть.
Реальность ускользала от него, подобно письму: воспоминания перемешались. Ни как он оказался здесь, ни откуда пришёл, даже на вопрос «кто я?» он не мог найти вразумительного ответа. Единственное, что у него было, — это чёртово письмо, от которого щемило в груди. Видение это или кошмарная действительность — он не знал.
Рядом раздался шум. Александр обернулся. В нескольких метрах от него, едва сдерживая рыдания, паренёк пытался взобраться на коня. Взглянув на вора, лежащего в луже собственной крови, Александр вырвал кинжал из его груди, перехватил поудобнее и направился к парню. Тот обернулся на шаги, вскрикнул, оступился и упал на спину. Паренёк больше не ревел, он весь застыл. Александр подошёл к нему вплотную и взглянул в его остекленевшие глаза. Они смотрели не на него.
Медленно, стараясь быть почти неподвижным, Александр обернулся.
На них двоих пристально смотрели большие и холодные глаза, что мерцали всеми оттенками зелёного.
Массивная кошка спускалась вниз. Эта тварь сливалась с окружением, она была невидима среди листвы, пока сама не показалась на глаза.
Будь сейчас перед Александром волк или даже целая стая, он бы не колебался ни секунды. Но сейчас от одного вида этого зверя стыла кровь. У Александра был только кинжал против целой пасти острых клыков и мощных когтей на толстых лапах, которые удерживали эту тварь размером с телёнка на дереве.
Её грива больше походила на листву деревьев, а на пепельную шкуру были словно нанесены татуировки — неестественные узоры из закруглённых линий, которые, как и глаза, меняли цвет от голубизны неба до зелени травы.
Огромный хищник беззвучно ступил на траву.
Глаза кошки сузились, в них заклубился багровый цвет, она прижалась к земле. Узоры на шкуре вторили глазам, источая кровавое свечение. Второго шанса у него не будет. Боясь даже вздохнуть, Александр опустил руку на пояс так медленно, как это только возможно.
Недостаточно медленно.
Животное среагировало моментально, глаза твари обратились в красные огни. Грациозно изогнувшись, за одно мгновение кошка в прыжке преодолела расстояние между ними, выпуская когти и разевая пасть. Александр застыл. Разум оцепенел и уступил власть над телом опыту и инстинктам.
Рука нырнула вниз, к ремню, и в пальцах оказалась маленькая склянка. Внутри неё клубилась миниатюрная песчаная буря. Чудовищная кошка уже нависла над ним, готовясь разорвать в лоскуты, когда Александр сорвал пробку.
Песок замер, всего на миг. Александр зажмурился. Стихия оказалась на свободе. Раздался взрыв.
Всё тело, даже через одежду, почувствовало удар. Флакон разорвало на мельчайшие осколки, которые вместе с песком, более не сдерживаемым, безжалостно обрушились на всех вокруг. Песок хлестанул, стекло впилось до крови. Оказавшиеся ближе всего пальцы особенно пострадали. Но даже изрезанные, они не дрогнули, не выпустили кинжал. Глаза не открывались, но это было и не нужно. Ему достаточно было одного лишь звука. Рядом, над самым ухом раздалось жалобное рычание. Клинок тут же впился животному в горло, потянув человека вслед за увесистой тушей.
Упав на землю, они покатились кубарем по траве, ослеплённые жаждой крови и желанием выжить. Навыки убийцы превзошли инстинкты хищника. Кинжал пронзил сердце противника раньше, чем это могли бы сделать когти и зубы. Над лесом, прорезая шум дождя, раздался долгий протяжный вой.
И вой этот принадлежал не хищнику и не человеку…
Александр, задыхаясь, без сил рухнул на землю. Всё лицо горело и жгло в сбивчивый такт колотящегося сердца. В порезы на пальцах забился песок. Не готовые к работе, остывшие мышцы ныли и тянули после длительного сна.
Он попытался открыть глаза. Не смог. Веки не слушались, лишь плотнее сжались. Дыхание ускорилось, зубы стиснулись, на них заскрипел вездесущий проклятый песок. Глубоко вдохнув и начав нарочито медленно выдыхать, он осторожно опустил ладонь себе на лицо. Боль накрыла вспышкой, но на лице ничего серьёзней мелких осколков не ощущалось, тревога прошла. С шумом выдохнув, он смахнул неглубоко впившиеся стекляшки и закашлял. Сейчас лёгкие жадно требовали воздуха, который в них уже не помещался. Медленно, подрагивая, глаза всё же открылись. Над ним всё так же раскидывало ветви проклятое дерево, разбухшие от влаги мертвецы покачивались на ветру, и всё так же шёл бесконечный дождь.
Странное чувство зародилось в нём. Подозрение, будто его, Александра, и не существовало вовсе до того самого момента, как под деревом висельника проснулся убийца. Это чувство, казалось, принадлежало не ему, но подкреплялось тем, что любое воспоминание было похожим скорее на мрачную фантазию, окутанную и отравленную тем самым болотным туманом, что заполонил его кошмары. В этих зыбких снах невозможно было найти и клочка уверенности, чтобы убедиться в их достоверности. Но их леденящая реальность и явственность запечатлённых чувств вызывали дрожь. Впрочем, сейчас это было не важно.
Где-то вдалеке повторился вой.
Отдышавшись, он повернул голову и взглянул в сторону мальчишки. Тот так и остался на месте. И вот сейчас его взгляд был всецело направлен на Александра, он не шевелился, даже не моргал. Александр скривил лицо.
Растерянно замирать и ожидать, что всё разрешится само собой… Отвратительно.
Александр встал и под тихие всхлипы едва живого от страха паренька направился к лошади. Хозяин или незнакомец — кляче было всё равно. Подойдя ближе, он положил на неё руку. На покрытых грязью, припорошённых песком пальцах имелась пара достаточно глубоких порезов. Путник нахмурился, с этим нужно было что-то делать. Старое, дешёвое и изношенное седло, как и сама лошадь, в текущих условиях воспринимались не иначе как подарок судьбы. Намокшая седельная сумка, судя по всему, ничего ценного в себе не хранила, кроме, как водится, припрятанного по хитрым обычаям свёртка с монетами. Сейчас лезть за ними он не собирался. Вместо этого Александр потянулся к действительно ценной в данный момент вещи — фляге. Выкрутив пробку, он запрокинул голову, заливая в пересохшую глотку невесть что. Как оказалось, это было пусть и не совсем вино, но хотя бы уже что-то получше грязной и опасной воды из какой-нибудь лужи.
Утерев лицо, Александр плеснул на руку из фляги и поднёс пальцы ко рту. Вытянув из ран, как мог, песок, грязь и кровь, он сплюнул и ещё раз, кривясь, плеснул на руки. Раны начало жечь и щипать, но всё же это было лучше, чем столкнуться с заражением. Переведя взгляд на седельную сумку, он, открыв её, вытянул и отрезал ножом первую попавшуюся тряпку, замотав её вокруг посечённых пальцев.
Вздохнув, поднял флягу над головой и вылил остатки себе на лицо, слегка пройдясь по нему ногтями. Умывшись и убрав остатки стекла, он швырнул опустевшую флягу через плечо и вскочил в седло. Взяв поводья, Александр медлил.
Висельники раскачивались в последних лучах уходящего солнца. Вода затопила все овраги.
К ногам мальчишки упал окровавленный кинжал.
— Я сожалею, — сказал Александр, попытавшись выдавить из себя хоть что-то похожее на сожаление. Не получилось.
Он пнул клячу, и та тронулась с места.
Покачиваясь в такт шагу лошади, Александр осматривал свою пришедшую в негодность одежду. Мятые, изломанные сапоги утратили свою форму и были давно стоптаны. На мешковатых измаранных штанах до сих пор висели зацепившиеся куски колючей лозы. Рубаха, потемневшая, покрытая пятнами, так и молила, чтобы на неё поскорее перестали смотреть. Больше всего досталось кожаному жилету: старый, покрытый грязью и песком, он, похоже, не в первый раз принял на себя удар; шнуровка оборвалась и пропала, на правой половине имелся разрыв до бедра. Все эти лохмотья укрывал собой серый перештопанный плащ.
Самым чистым местом был глубокий карман на внутренней стороне рубахи с хранившимся там письмом. Александр нахмурился. Достав и развернув потрёпанный листок, он вновь уставился на надписи. Спешно накарябанные символы не находили в нём отклика. Это шифр? Незнакомый язык? Александр попытался припомнить, видел ли он раньше что-то подобное, но, кажется, он просто никогда не касался грамоты как таковой. Возникла занятная мысль. Почему бы просто не выбросить эту мятую бумажку и не забыть обо всём, как о страшном сне? Что вообще несли в себе эти строки? Он не знал. Он просто держал письмо в руках и не хотел его отпускать, не понимая ни его, ни себя. Письмо вернулось на место.
Он разберётся с ним. Пусть то единственное, что тянулось из запутанного прошлого, завершится. И закончив дело, он сможет двигаться дальше, не оглядываясь.
Дождь хлестал ему в спину. На небе облака сбивались в кучи. Среди вереницы мыслей разум Александра не покидал взгляд мальчишки. В нём был отпечатан ужас, который не смогла бы вызвать даже смерть.
Александр глухо рассмеялся. Что вообще может быть страшнее смерти?
Он не задумываясь убил человека, расправился с опасным животным и без колебаний хотел зарезать мальчишку. Это не волновало Александра. Душу кровавого убийцы тревожил вопрос, ответ на который витал в воздухе, готовый сойти с языка, но этого не происходило. И Александр начинал свирепеть.
Над лесом, заглушая непогоду, раздался звериный рёв.
В небе облака сбивались в кучу, ливень не оставил ничего сухого на своём пути. Вода, не умещаясь более в оврагах, начала подниматься. Смеркалось. И тут кляча предательски остановилась. Александр занёс руку для удара, но остановился. Предательство. Это слово эхом прокатилось в голове. Александр замер, а кляча продолжила свой путь. Среди бессвязных и сомнительных воспоминаний он отчётливо вспомнил предательство.
Он — предатель.
Над лесом прокатился рёв.
Его рёв.