Ночью, когда тёмные тучи затягивают небеса, становится трудно определить время. Особенно это трудно, когда душу тяготит ожидание. Всё-таки решившись, сторож отпёр дверь. Совсем чуть-чуть, чтоб вышмыгнуть и схватить деньги!
Дверь тихонько щёлкнула и отворилась. Сторож схватил свою добычу. Александр тоже.
Похоже, это будет просто.
Бесшумно расправившись со сторожем, Александр уверенной походкой прошёл в подвал. Стоило ему спуститься в катакомбы и выглянуть за угол, как он обнаружил, что был бесшумным в этом подземелье не он один. Первое, что он увидел, это копьё, стремительно приближавшееся к его лицу.
Александр отпрянул в сторону, но слишком поздно. Его застали врасплох. Впервые за долгое время страх и паника слились воедино и разлились по венам, сковывая движения и ум. Алкоголь и отвлечённые мысли обвили и без того пойманного в ловушку убийцу и потянули его к неминуемой смерти. Ему оставалась лишь одно мгновение, и мгновение это тянулось целую вечность, и вечность эта оборвалась в один момент.
Его сердце словно разорвалось, так сильно оно вдруг сжалось. В то же мгновение по всем его венам растеклась иная смесь, мгновенно выжегшая все сомнения. Помогая себе руками, отталкиваясь от стены, он рванул в сторону. Копьё просвистело прямо над его ухом, оставив лишь царапину на виске. От этих резких, неестественно быстрых движений копейщик распахнул глаза и замешкал. Александр же не собирался останавливаться. Копьё ещё не успело остановиться, когда он схватил древко рукой и продолжил его ход. Не ожидавший этого охранник выпустил его из своих рук. Заполучив оружие, убийца тут же раскрутил его в руке и, совместив рывок с выпадом, пронзил горло врага.
Кровь брызнула из человека, ручьями побежав по копью. Александр ногой сбросил с острия умирающего. Сердце неистово качало по венам будто не кровь, а первородную, жгучую ярость. Он будто снова оказался под дождём, на краю земли, один на один с чудовищем. С противником, достойным его навыков.
Он бросил взгляд на замершего человека. Пухлый, грязный, в обносках. Эти оборванцы только и могут, что прятаться по подвалам, бить исподтишка и вечно корчить из себя что-то. Неспособность принять своё место в мире, их слабость, их повиновение судьбе и року — всё это разжигало пламя в Александре. Обернувшись, он вонзил копьё в замочную скважину, превращая её в железное месиво. Теперь эти проклятые обитатели трущоб остались взаперти с ним, и им не избежать своей участи.
Он отправился по катакомбам, выдолбленным прямо в скальной породе, спускаясь всё глубже в прохладное логово мародёров. Очень скоро показались те самые камни преткновения — в местах, где проход расширялся и был облагорожен балками и кирпичной кладкой, к стенам были привалены те самые мраморные плиты, вырванные из дороги. С них даже не успели отчистить грязь.
Здесь же Александр вновь повстречал обитателей трущоб. На этот раз они даже раздобыли где-то чистые робы с капюшонами и вооружились приличными кинжалами. Однако они всё равно оставались лишь ни на что не способным отребьем! Он набросился на них из тени, скрывая своё присутствие, заглушив шаги и дыхание. Один из них сдох сразу, даже не оказав сопротивления. Второй же, увидев смерть своего товарища, не окаменел, не оробел, он тут же бросился на Александра, выхватывая свой кинжал.
Он никак не ожидал такой стойкости духа и прыти от помойных побирушек.
Лезвие опасно приближалось к его горлу. Близость смерти взбодрила его, позволяя полностью обнажить свои клыки и навыки, а лёгкие раны и порезы обостряли их ещё сильнее. Он упивается тем, насколько сильны его способности и инстинкты, что, даже витай он в облаках, они срабатывают безукоризненно. На звуки жестокой расправы по катакомбам стал разноситься топот. К нему мчалась целая толпа. Тяжело дыша, залитый чужой кровью, Александр стоял посреди коридора. В его горящих глазах виднелась лишь жажда крови. Противники не мешкали, убийца тоже.
Его мышцы горят, его веки не моргают, он без тени пощады разит красным от крови копьём одного за другим, не позволяя им даже приблизиться к себе. Бой становится всё горячее, смерть стоит у него за спиной, ожидая, когда он оступится. В ответ же его собственные навыки становятся всё смертоносней. В этой бойне Александр, потеряв времени счёт, в какой-то момент понимает, что его тело движется само.
Великолепно! Его тело стало настоящей аватарой смерти! Рефлексы обострились и обратились в безостановочную цепь, в танец смерти! Вместе с этим ликованием Александр также почувствовал то, что отрезвило его.
Накатывающий, нарастающий холод. Происходящее перед его собственными глазами он видел всё больше издалека. Он почувствовал, как его хватают за шкирку и отбрасывают назад, во тьму и лёд.
Не понимая, что происходит, он вскочил на ноги. Это место не походило ни на подвал, ни на идущие за ним катакомбы. Но оно было ему знакомо. Это была тёмная бездна из его кошмаров. В её всепоглощающих недрах он не видел даже собственных рук. Но он всё ещё чувствовал их. Он чувствовал, как они разрывают плоть и крушат металл, что он голыми руками расправляется со всеми сбежавшимися на сигнал головорезами. Его тело действовало само, без его участия. И его участие в этом иссякало окончательно, как и его силы, и он лишался последних связей с собственным взбесившимся телом.
Теперь он был один. Совершенно один, окружённый мраком, который видел в своих кошмарах, но теперь всё было по-настоящему. Смола под ногами медленно утягивала его вниз. Он дёрнул ногу, но это не помогло, смола лишь сильнее стала затягивать его. Это был не просто конец. Это был ужас. Если это смерть, то он не напрасно её боялся. Он не раз оказывался в самых безвыходных ситуациях, но сейчас всё было хуже: его затянуло по пояс, смола сковала опущенные руки.
Не было горечи от того, что провалил задание, как это бывало ранее. Пламя, что ранее двигало им и заставляло идти дальше и снова испытывать себя, постепенно угасало. Он понимал, что поручение Лукреции его мало волновало. Как и мало волновало его письмо, из-за которого он прибыл в Дюран. Он не чувствовал горечи, нет. Чувство неизмеримо сильнее причиняло ему страдания более глубокие, чем всё то, через что он прошёл раньше.
Страх, что он зря потратил время. С самого своего пробуждения под деревом висельников он лишь шёл на поводу у своего страха перед утраченным прошлым. Он сделал так мало того, чего по-настоящему хотел, хотел всем сердцем, искренне и самоотверженно. Всё, что он делал, было лишь продиктовано обстоятельствами и возможностями. И сейчас, находясь в посмертном кошмаре, он чувствовал, как вслед за его волей угасает и его сознание, и всё, что у него осталось.
Он погрузился в смолу по самую макушку. Смола бы с хлюпаньем сомкнулась над его головой, но здесь не было ни света, ни звуков, ни надежды. Осталась лишь пустота. И сожаления. Его темница окутала всё тело, остывала и застывала, хороня его в своей толще. Здесь было невозможно дышать. Невозможно думать. Даже сердце больше не билось. И только страх пульсировал всё сильнее и сильнее, не оставляя его даже здесь.
И перед его взором лишь пролетали скудные воспоминания последних лет. Битва с тварью в графстве Ягуара, попойка с товарищами в портовом городе, охота с графиней на чешуйчатого быка, бескрайняя пустыня и единственный оазис… Он отказался от всех этих мест, каждое из которых могло бы стать его домом, только лишь для того, чтобы продолжать бежать прочь.
Память покинула его, смола выдавливала из него последние остатки человечности. В его разуме осталась лишь одна-единственная мысль, которая тлела в его сознании, не давая смоле и страху сковать себя окончательно.
Он ещё жив.
Он отказывается лишаться удовольствий, что изредка удавалось вырвать из жадных лап судьбы. Он не сдастся, он будет бороться, даже если это бессмысленно, пусть у него нет шансов, пусть у него нет выхода. Пока он жив, какой бы ужасной и жёсткой ни была эта жизнь, — он вырвет своё из её хищных лап!
Он распахнул глаза, они источали слабый, тусклый свет. Но это был единственный свет в этом царстве тьмы.
Рука затряслась от переполнявших его чувств. Кипящая смола обжигала, причиняя боль, словно тысяча игл, но это не останавливало его. Он поднял руку, но озеро смолы над ним уже сковалось льдом. Невзирая на боль, что следовала за каждым вздохом, за каждым движением пальца, он пытался пробиться обратно. Но лёд был слишком крепок. Не желая сдаваться, Александр принялся царапать его. Смола вокруг бурлила и обжигала, подобно магме, но лёд не таял от неё и не трескался от усилий Александра.
Очевидно, этого было недостаточно. Ничего не изменилось. Обезумевшая бездна начала затягивать на дно, сжигая его дочерна. Он закричал что было сил. Пытался всплыть. Пытался бороться. Но в тусклых лучах света его глаз исцарапанная ледяная преграда лишь дальше отдалялась.
Не моргая, он мог лишь смотреть, как всё глубже погружается в пучину. Давно пора было признать, что пора сдаться, закрыть глаза и принять свою судьбу. Но он не хотел. Не хотел отказываться от того, ради чего каждый день марал руки в грязи и крови. Он не закрыл глаза.
И тогда он увидел ответный проблеск света там, за льдом. В следующий момент лёд раскололся, разлетелся на осколки, и к Александру в смолу погрузились цепи. Они обвили его протянутые руки, и он почувствовал, как его вытягивают обратно. Мысли вновь хлынули в его разум.
* * *
Он очнулся и сразу рухнул на колени, как подкошенный, обхватывая руками голову. Он чувствовал, что продолжает погружаться обратно в смолу, проваливаясь в самое сердце бездны. Он видел, как сотни цепей пронзали его тело, и слышал, как его зовут по имени. Он только что был мёртв. Нет. Намного хуже. Он стал пленником собственного тела, запертый в нём, словно сломанная игрушка, заброшенная в старый сундук. Он чувствовал извечный холод, зубы стучали, тело разбивала дрожь. Но кожу его что-то согревало. Сфокусировав взгляд, он оторвал руки от головы и поднёс их к глазам. Его дрожащие пальцы были залиты кровью, меж них застряли куски плоти, но сами его руки были невредимы. С отрешением сбросив с рук ошмётки, он невольно проследил за их полётом. Они упали недалеко, на изувеченные, разодранные, разорванные трупы людей в красных балахонах. Вокруг валялось расколотое и погнутое оружие и множество трупов. Люди вокруг были не просто убиты. Все они были изувечены с особой издёвкой, как после живодёров, наигравшихся с животным. Александра пугало не только то, что это было сделано его руками, но и то, что на мгновение он нашёл некое изящество, лёгкую небрежность в этих трупах, как будто тут была не битва, а игра. Желудок свело, сжало, к горлу подкатил ком, и его вырвало. Перед глазами поплыли моменты, упущенные им в этом подземелье, воспоминания, чёткие и ясные, как летний день, воспоминания, в которых он превратился в чудовище.
— Александр! — чьи-то руки вцепились в его плечи и начали трясти. Видения перемешались, он вновь не мог понять, где находится. Хлёсткий удар по щеке привёл его в чувство, прервав поток мыслей. — Это я! Ян!
Перед ним стоял человек в робе, залитой кровью. Он узнал голос мальчишки из трущоб.
— Ты в порядке?
Зажмурившись изо всех сил, Александр вернул себе контроль над остальными чувствами. Ян помог ему встать. Повсюду были трупы и окровавленные мраморные плиты.
— Что… — Александр задыхался, воздуха всё ещё не хватало. — Что тут произошло? — прохрипел он.
— Ты рвал культистов голыми руками. Ясное дело, впал в боевую ярость, но меня сразу узнал. Так что не боись, это не бешенство.
Александр мотнул головой и взглянул в лицо паренька. Действительно, глаза разного цвета, да и ещё один из них красный, подобно рубину, встречаешь не каждый день, но он не мог поверить, что из того ада его вырвал какой-то проводник из трущоб. Это было не больше, чем совпадением.
Потерев шею, Александр сплюнул. Он и раньше в сражениях испытывал жажду крови, но находил это, как и ярость боя, чем-то, скорее, более метафорическим. Но сейчас холодок пробежал у него по спине. Он не просто потерял над собой контроль, он едва не потерял себя, превратившись во что-то дикое, бешеное, во что-то… иное.
Ян всё это время смотрел на Александра с вызовом, отвечая на его пристальный взгляд. Но спустя некоторое время всё же отвёл глаза и скрестил руки на груди:
— Мне казалось, что это для тебя привычное дело, но сейчас я вижу, что на тебя что-то нашло.
Александр огляделся, словно пытаясь убедиться, говорят ли они ещё об изувеченных трупах.
— А для тебя это, значит, привычное дело?
— А что тут такого? — Ян отпихнул оторванную ногу, присев возле обезглавленного тела, и принялся обшаривать карманы.
— Если для тебя тут нет ничего «такого», то почему ты отвёл взгляд?
— Некомфортно находиться рядом с человеком, который так резко теряет и находит себя, — сказал он, бросив короткий взгляд на Александра.
— И что ты вообще тут забыл? Ты что, один из них?
— Был. Но я пришёл в этот культ не служить, а искать ответы. Кто-то собирается спалить муравейник. И я пытаюсь это предотвратить.
Поборов позывы желудка, Александр вновь откашлялся, в горле жутко першило и хотелось пить:
— Крупновата цель для паренька, не находишь? — спросил он, пытаясь отдышаться. Ян не ответил. Он бродил среди мёртвых тел и их ошмётков, планомерно, без отвращения запуская руку в каждую мантию в поисках своих ответов.
Александру тоже не мешало бы найти свои собственные ответы на то, что же с ним случилось. Быть может, у него появились проблемы намного серьёзней одного приступа ярости, потому как он до этого не мог представить себе, что способен рвать людей на куски одними лишь руками, гнуть и ломать оружие. Он во что бы то ни стало обязан найти эти ответы. Но не сейчас и не здесь.
— Как ты можешь так спокойно рыться среди этого фарша?
— Ну… некая оторванность от происходящего просто необходима в подобных делах. — Ян вытер руки об одежду покойника и встал, обернувшись к Александру. Ещё раз вытирая руки уже об собственную мантию, он, склонив голову слегка набок и вскинув брови, взглянул на своего собеседника. — Думаю, ты-то должен это понимать как никто. Спрошу ещё раз: ты в порядке?
— Я как будто… Как будто моё тело восстало против меня и вышвырнуло меня самого на задворки сознания, пока оно изничтожало людей вокруг себя. Это ты называешь боевым трансом? Видел или, может быть, слышал что-то подобное ранее?
— Боюсь, что это твоя личная проблема, — Ян вздохнул. — Я не знаю, как и почему ты здесь оказался, но ты здорово помог мне. Ты не похож на того, кто следовал идеалам рыцарства, но у нас, кажется, общие цели, по крайней мере сейчас. Не нам, жителям трущоб, критиковать… — он окинул взглядом изувеченные тела, ища подходящее слово, — методы, которыми ты пользуешься. Однако, если от этого страдают злодеи, то не всё ли равно?
— Боюсь… — Александр тяжело вздохнул, в нос тут же врезался смрад последствий резни. Его спасло, что желудок был пуст. Утерев пот со лба, он повернулся к Яну, — это не тот вопрос, который можно решить перебрасыванием парой слов.
Ян молча и долго, оценивая слова Александра, смотрел на него. В руке у парня звякнул мешочек.
— Держи, ты, кажется, это обронил при нашей прошлой встрече.
Он, звякнув мешочком ещё раз, подкинул его Александру. Тот поймал и молча взял свои деньги обратно. Кошель был ощутимо легче, чем он помнил, но ему это было безразлично.
— Мне пора, — сказал Ян. — И, если, конечно, ты не хочешь здесь задержаться, то иди за мной, я выведу нас через тайный проход, он здесь неподалёку.
Александр кивнул и поспешил последовать за странным юнцом, не оглядываясь на разорванные куски человеческих тел. Ян завёл его в библиотеку, где все книжные шкафы были пусты, потому как книги раскрытыми валялись на полу. В дальнем углу комнаты виднелась деревянная лестница. Она вела, казалось, в тупик, но Ян налёг на одну из стен всем весом, и незакреплённая стена рухнула на улицу. Испуганный облезлый помойный кот, зашипев, бросил недоеденную мышь и исчез в тени. Ян и Александр выбрались на поверхность, под яркий лунный свет. На небе не было ни облака. Не говоря ни слова, они кивнули друг другу, и здесь их пути разошлись.
Александр брёл по мраморной дороге обратно к храму, ни о чём не думая и стараясь успокоить нервы. Когда он вышел на прихрамовую площадь, он остановился. Ночью здесь было закономерно безлюдно. Не было того карнавала, где люди гуляли и танцевали посреди трущоб. Сейчас это было тихое и красивое место. Тени скрывали беспорядок, а луна, роняя свой серебристый свет на металлические детали, наполняла это место мистическим блеском.
Убийца задрал голову к небу, обратив свой взор на расколотую луну. Его беспокоили последние события. Что это вообще было? Наваждение? Нет, всё было на самом деле. Почему паренёк-проводник был так пугающе спокоен? Причастна ли Лукреция и её чёрное зелье к тому, в какое место он попал? Стоит ли поделиться с госпожой храма недавними событиями? Или же втереться к ней в доверие, заявив, что он со всем справился? Но что, если это повторится?.. Может ли он ей доверять? Всё это кружилось в его голове вокруг главного вопроса. Может ли он доверять… себе?
Он отчётливо осознал, что в следующий раз, потеряй он над собой контроль, поддайся ярости, доверься инстинктам, ему не вернуть себе озверевшее тело. Ему стоит сдерживать пыл или, ещё лучше, не сражаться вовсе, пока он не разберётся с этим.
Вырваться из лап смерти мучительно, но ещё более мучительно принять решение, что же с этими лапами делать дальше.