Александр уже готовился сражаться за свою жизнь до последнего со «спасителем», который решил лично убить его за его выходку на арене, но, когда верёвка поднялась наверх, вся его готовность растворилась. Он увидел знакомое лицо.
— Люберт?!
— Ха-ха! Не надо имён! — сказал он, затягивая Александра на свой балкон.
Лицо Люберта не было закрыто маской, хотя эти мерзкие усики и следовало бы скрыть и вне арены. Впрочем, увидеть Люберта снизу не представлялось возможным. Но Люберт видел всё: половина его балкона, который снизу выглядел самым обычным, оказалась прозрачной.
— Когда я передавал указание «сорвать бой», я и думать не смел, что ты всё обернёшь так! — не имея больше сил сдерживаться, Люберт расхохотался, обхватив руками трясущийся живот.
К Александру приблизились слуги в строгих одеяниях. Они проводили его вглубь балкона, к мягким креслам, а на его место поставили какого-то связанного человека с мешком на голове. Он был одет в то же самое, что и Александр. Даже сапога на ноге не хватало.
— Разве ты не проиграл крупную сумму, как и все? Ведь такой исход, по твоим словам, не мог предположить даже ты. В конечном счёте деньги лишь инструмент, подчас даже мусор! Само это зрелище, — Люберт, вытирая слёзы, обвёл руками арену, наполненную рассвирепевшими зрителями, — бесценно! Но это ещё не конец шоу!
На Александра сзади накинули чёрный плащ и усадили в мягкое кресло. Люберт же подошёл к краю балкона вместе с пленником.
— Вот он, герой дня! — крикнул Люберт, срывая с него мешок. Внизу все притихли. Сотни голодных глаз уставились на бедолагу. — Если вы так его полюбили, спускаю его вам, друзья! — сказал Люберт и хлопнул связанного человека по спине.
Перевалившись через перегородку, пленник закричал.
Он кричал, пока падал вниз.
Он кричал, когда упал и не разбился насмерть. Его схватила жаждущая расправы толпа. И когда толпа приступила к расправе, он уже не кричал. Он издавал столь ужасные вопли, что у Александра кровь стыла в жилах. Он просто не мог выдержать этого зрелища. Человек, привыкший резать глотки и смотреть в лицо смерти, не выдержал того, как толпа разрывает человека, как бедняки кусок хлеба. Он перевёл взгляд на Люберта. Тот неотрывно наблюдал за происходящим. Его глаза сверкали, он упивался зрелищем.
* * *
Вчера, перед тем как Александр вмешался в исход боя, они с Дэви обсуждали сложный план, в котором ему отводилась не последняя роль.
Солнца уже улеглись за горизонт, и последние гуляки спешили по домам. На полу валялась уже не одна кружка, тарелки опустели и даже кости были обглоданы, а Дэви всё продолжал посвящать убийцу в свой хитроумный и витиеватый план.
— Всё, что тебе надо сделать, — сорвать бой. Плевать как. Этот бой заказной, и если хоть что-то пойдёт не так, — Дэви ударил кружкой по столу, — граф будет взбешён!
Сейчас же граф стоял и смотрел на то, как толпа сдирает плоть и ломает кости уже бездыханного тела. Он потерял деньги. Он потерял возможность отомстить — виновник уже мёртв, и даже над трупом глумиться уже поздно.
— Вы опечалены, мой граф? — спросила одна из рабынь и тут же получила пощёчину.
— Опечален ли я? Опечален?! Я поставил на каждого из бойцов по состоянию! — он вновь ударил рабыню. — ОПЕЧАЛЕН?! ДА Я ВЗБЕШЕН!
— …Он тут же покинет арену и, по обыкновению, помчится в карете по заготовленной для него улице, с которой, как обычно, его охрана уберёт весь мусор. Тот, что лежит, и тот, который ходит, — Дэви посмеялся в себя, закрыв глаза. — Там его будет ждать неприятный сюрприз.
Граф выглянул из своей кареты, и его глаза наполнились кровью.
Дорога была завалена. Один из домов рухнул набок и изрыгнул из себя всё содержимое. Стражники графа отчаянно, сбивая руки в кровь, расчищали завал, но до его приезда они не успели.
— ЭТОТ ДЕНЬ ПРОКЛЯТ! — завопил граф и разразился потоком брани. — А ВАС Я ЧТОБ БОЛЬШЕ НЕ ВИДЕЛ! Я в ваших проклятых услугах не нуждаюсь! Вы ни на что не способны! НИ НА ЧТО!!! — брызгал слюной граф.
— Тогда ему придётся свернуть на другую улицу, — Дэви прочертил пальцем линию на столе. — Не подготовленную к приезду его сиятельства и переполненную «мусором». Нарываясь на кочки и ожидая, пока неторопливая толпа расступится… Ах… Избалованный граф не выдержит таких неудобств, и его нездоровый рассудок будет подорван окончательно!
Граф, ругаясь на каждой кочке, избивал одного раба за другим, пока его карета тащилась сквозь тесные улочки.
— И возвратившись в усадьбу, за которой должны следить днём и ночью, он явно не будет ожидать, что на пороге из самого дорогого дерева попросту вступит в кучу самого тривиального свежего дерьма! Он тут же, в своей вспыльчивой манере, прогонит всю свою стражу, не способную обеспечить безопасность своего господина и его отдыха, и даже чистоты его порога! А утром должны будут прийти отобранные дворецким люди…
Граф испуганно положил дрожащую руку на меч. Дверь его имения сотрясалась от ударов тарана.
— Но утра граф уже не увидит.
— Охрана! ОХРАНА! — вопил граф.
— Господин, вы распустили всех до единого, да и мне пора. Приятного вечера, — дворецкий учтиво поклонился, неторопливо подошёл к золотому канделябру и, вырвав его из стены, зажал под мышкой и неспешно удалился.
Граф не успел вновь выругаться. Двери его имения распахнулись от ударов. Внутрь ворвались грабители.
Граф так и не обнажил клинок.
— И когда всё это подойдёт к концу, — в таверне уже оставалось мало посетителей, вечерело, стол не вмещал выпитых кружек, и те уже ставились друг на друга, формируя пирамидку, но у Дэви не было и признака опьянения, — ты получишь мешок с золотом и пойдёшь, куда пожелаешь. Хоть в высший город, хоть к самому чёрту.
— Мне не нравится этот план, — сказал Александр. — Мне нужно знать больше. Что это вообще за граф?
— Ох, это нас не касается. По правде говоря, я даже не уверен, что это вообще граф!
Доля Александра
Граф был мёртв, и теперь начиналась самая приятная и опасная часть плана — грабёж и делёжка. Но безумные крики и волна вандализма прекратились, как только в дверях показался подручный Люберта.
Наклонившийся, чтобы протиснуться в дверной проем, детина с чёрной как смоль кожей. Огромный нос, пухлые губищи и ручищи этого человека были исполосованы грубыми, рваными шрамами. На груди у него болтался знакомый медальон — золотая раковина. В общем, он сразу привлёк к себе внимание. Его же внимание привлекла обыденная поножовщина, естественно, возникшая между парой разбойников за особо привлекательную тарелку. Взгляд одного-единственного целого глаза обрушился на них.
— Отставить потасовку! — рявкнул он и немедля сорвал с пояса два мешочка и швырнул их в сцепившихся противников.
Не сказать, что мешочки были большие, но стоило им врезаться в разбойников, как раздался звон, оханье, и оба повалились на землю, как подкошенные.
Чернокожий громила задышал часто и тяжело. Выпучив глаз, он окинул им остальных собравшихся.
— Доли разделены и готовы к выдаче, так что никаких разборок, пока я здесь! Салаги! Стройся по одному, и так же заходить! — гулкий, слегка гнусавый голос достиг всех без исключения ушей. Разномастный сброд послушно, не без ругани, конечно, но стал сбиваться в линию, не переставая при этом угрожать друг другу и пытаться влезть вперёд очереди. Но в присутствии помощника Люберта ничего серьёзней больше не случилось, и он, поднявшись по лестнице, удалился в комнату, бывшую для графа одним из кабинетов. Наёмники заходили туда по одному. Настала очередь Александра.
Он зашёл внутрь. За столом сидел одноглазый исполин. Было забавно смотреть, как грозный бугай, бушевавший ещё некоторое время назад, которому удалось приструнить отъявленных головорезов, корпел над журналом, ведя учёт. Позади него в десятках наваленных друг на друга мешков и сундуков сияло в тусклом свете свечей золото.
Александр захлопнул за собой дверь. Одноглазый поднял взгляд.
— Это твоя доля, — протянул он мешок с золотом. Александр взялся за мешок, но поднять его не сумел. Одноглазый всё ещё держал его.
— Скажи-ка, Ал, а Бестия действительно так горяча, как говорят?
— Обжигающе, — процедил сквозь зубы Александр и вырвал из рук одноглазого свои деньги. Прокушенная губа заныла, то ли от боли, то ли от неутолимого желания снова прильнуть к телу той смертоносной и грациозной женщины.
Одноглазый рассмеялся. В его единственном глазу сверкала зависть.
— Ответь-ка, дружище… — Александр подбросил мешочек с золотом, прицениваясь. — Раз уж мы разговорились. Ты откуда такой будешь?
— Ты о моей коже? — улыбнулся во всю ширину большого рта чернокожий и, приподняв руку, напряг мышцы и сделал жест, будто выпустил когти. — Разрази меня дьявол, согласись, шкура прям как у пантеры! Родом я из…
Александр отмахнулся свободной рукой.
— Твой говор. Ты, определенно, военный, но что-то в нём мне не знакомо…
— Ах, это, — рассмеялся громила и гордо выпятил грудь. — Я моряк!
— Вот оно что, — Александр подбросил и поймал свой мешочек. — Но зачем вообще лезть в воду, кишащую тварями, что обдирают кожу до костей и крушат хлипкие лодки.
— Да… — протянул моряк. — Сухопутным не понять, — на лице его появилась снисходительная улыбка. — Не трать время попусту, проваливай уже, — сказал здоровяк и поставил крестик в журнале. — На прощание я должен сказать: часть твоего гонорара была изъята и положена на депозит в наш банк. Ты всегда можешь забрать остаток и проценты, когда в следующий раз будешь с нами работать… А теперь вали!
Крепко держа свои мешочки с драгоценной добычей, убираясь из поместья, разбойники всё же не стеснялись срывать со стен картины и даже выдирать из пола доски. Гогоча и треплясь обо всём подряд, они двинулись из усадьбы.
Сердце Александра колотилось размеренно и мощно. Он не пошёл со всеми. Незамеченным, он скрылся в глубинах особняка, насколько вообще может незаметно скрыться человек с мешком чистого золота.
Побродив по богатому имению «графа», он вышел на балкон. Покойный граф определенно имел вкус, как в архитектуре, так же, наверное, и в вине, которое Александр стянул из буфета по пути. Балкон был выложен гладкой белой плиткой, весь обвит плющом, а в углу расположился небольшой столик и плетёное кресло. Он рухнул в него и поднял бутылку вина на просвет луны. Подозрительно багровое. Александр взболтнул напиток, склонил голову набок, рука беззвучно вынула кинжал.
Если бы Александр организовывал налёт, он бы позаботился, чтоб ни одна монетка не попала в чужой карман. Именно поэтому он так опасался Люберта и всей этой авантюры, он ожидал в конце битву не только за поместье, но и за собственную жизнь. Хоть Александр жил на широкую ногу и не считал деньги, что он крадёт, предпочитая расплачиваться целыми кошельками, даже такой безграмотный бродяга, как он, знал, что золотые монеты под запретом и что они в ходу исключительно между знатью. Этого маленького мешочка обычному бродяге хватит на всю оставшуюся жизнь.
Потому он стоял, застыв с оружием в руке, готовый ко всему. Подождав ещё, сжимая кинжал крепче, чем было необходимо, он всё же вынул им пробку. По балкону тут же разнеслись ароматы томатов и спирта. Попивая прямо из бутылки в кресле, с балкона он смотрел, как золото в мешках разбредается во все стороны. Ему становилось не по себе. Томатное вино, конечно, имело специфический вкус, но ему было сейчас не до него. Ему было бы спокойней, если б прямо сейчас к его горлу приставили нож. Но он был один, никто не подкрадывался сзади, не выцеливал его из лука, а поток людей заканчивался.
Руки поникли, бутылка звякнула о каменный пол. Он растёкся в кресле, задрав голову вверх. Прямо над ним, нависая над особняком, в ночное небо устремлялась стена.
Граф, судя по всему, использовал этот дом как перевалочный пункт. Отсюда легко попасть из Дюрана в трущобы незаметно, а потом смыть с себя усталость и грязь на пути назад. Поместье было отлично замаскировано. С балкона было прекрасно видно, что здания, укрывающие двор особняка от трущоб, были фальшивыми и плоскими. С той стороны эти дома выглядели так отвратно, что даже местные уроды побрезговали бы приближаться к ним. Изнутри же они были расписаны дорогими красками, повествуя о великих деяниях графа. Скорее всего, выдуманных.
Александр вспоминал свои приключения, те, что не причиняли ему боль. И ни в один миг, даже в самый тёмный час, он не чувствовал себя так паршиво. Не способный больше усидеть на месте, он встал. Подошёл к ограждению балкона и взглянул вниз.
План, так элегантно слепленный Дэви, трещал по швам. Люберт могущественный человек. Его знают и уважают. Его боятся. Он может заткнуть рот любому, но не опускается до этого — за него всё это делают деньги и их слуги. Такие состояния не зарабатываются грабежом поместий, такие деньги можно получить, только запуская руку по локоть в казну города. Ему незачем опускаться до банального грабежа.
«Так зачем ты всё это затеял, толстяк?» — подумал Александр и развернулся. Его взгляд упирался в бескрайную стену, которая отрезала трущобы от всего остального мира, оставляя своим обитателям лишь отбросы и ненависть.
Вихрь его воспоминаний пронёсся мимо недавних событий. Он вспомнил слова Люберта, оброненные на арене: «Деньги — мусор, а это зрелище бесценно».
И тут руки убийцы покрылись мурашками. «Кто-то хочет спалить муравейник», — вспомнил он слова Яна.
Какое зрелище может быть бесценней, чем зверства обезумевшей толпы? Зверства обезумевшего города! Достаточно лишь, чтобы стена, разделившая людей, пала. Достаточно всего лишь пробить в ней брешь, и когда трущобы вспыхнут в пламени, то стоит лишь пустить слух, что это всё дело рук зазнавшихся жителей столицы, и тогда та самая брешь станет мостом над рекой смерти, что унесёт сонмы душ прямо в ад. У Александра закружилась голова. Перед его глазами отдельные нити сплетались в общую картину. Ужасная резня меж двумя мирами, которые едины лишь в ненависти друг к другу.
Ему удалось расплести ловушку паука! Весь план Люберта предстал перед ним как на ладони! Осталось лишь вырваться из этого города — и он сохранит не только свою жизнь, но и полученные деньги. А город пускай хоть на воздух взлетит! Теперь в этой игре он на шаг ближе. Он готов был прокатить над трущобами, укрытыми утренними сумерками, свой раскатистый, заливистый смех, но с его губ сорвался лишь тщедушный смешок.
Он облокотился о поручни и попытался улыбнуться, но не смог. На шаг ближе куда?
Александр повернул голову набок, устремляя взгляд за океан. Он мог бы успеть уйти, остепениться, зажить, как в самых алчных мечтах. Но он не хотел.
Что-то в нём изменилось. Будто часть его самого пропала без следа.
Не раз рискуя жизнью, он кидался в объятья опасности и смерти, оставаясь стоять на ногах, пусть и истекая кровью, но лишь затем, чтобы двигаться вперёд. Не желая признаться себе в том, что ведут его не желания, а только лишь страх. Страх перед прошлым, перед будущим, перед самим собой. Намного проще потакать сиюминутным интересам и желаниям, не поднимая взгляда от грязи под ногами, чем встретиться глазами с горизонтом и слепящим из-за него восходящим солнцем. Ослепительная дорога, от которой, зажмурив глаза, остаётся лишь отвернуться, оставив себе только боль.
Он не заметил, как достал письмо, и сейчас оно было сжато у него в руке. Александр опустил на него взгляд и вздохнул. Он не раз отрекался от прошлого, убеждая себя в том, что ему незачем в него возвращаться. Но вместе с этим он равнозначно боялся взглянуть ему прямо в глаза и столкнуться с давно, как ему казалось, зарытыми и забытыми горем, обидой и ошибками.
Будто часть его самого пропала без следа… А может, наоборот, вернулась?
Он выдохнул.
Пальцы выпустили письмо.