Солнца вошли в зенит и обрушили весь свой свет и жар на истощённого парня. Ян стискивал в руках затупленный меч. Руки дрожали, пальцы сжимали рукоять до хруста. Он тяжело дышал, но хватки не ослаблял, хоть пот и капал со лба, закрывая обзор. Напротив стоял Александр. Тренировочные мечи обычно представляли из себя тяжёлые дубины, раза в два тяжелее, чем боевое оружие. В Дюране же свой взгляд был на многие вещи, и учебное оружие не стало исключением. В столице использовались исключительно железные заготовки вместо деревяшек. Даром что были железными, они всё ещё походили на палки.
Ян дёрнулся, и палка тут же с треском впечаталась в его запястье.
— Хватку легче, — сказал Александр. Он стоял напротив и взирал на Яна сверху вниз. — Меч должен легко лежать в руке и с такой же лёгкостью отнимать жизни. Не цепляйся в него, как дикий зверь, это оружие человека. И забыв об этом, — тренировочный меч Александра свистнул и с глухим гулом врезался в оружие Яна. Тренировочная заготовка зазвенела, выскочила из пытавшихся сдержать её пальцев и, упав в песок, замолкла, — …вмиг станешь безоружным.
Позади раздались шаги.
— Сотня отжиманий, — бросил он Яну и отвернулся.
Перед Александром стояли трое капитанов. Старик был при параде — ему очень шёл голубой мундир с хрустальными застёжками, подчёркивающими седину, и он это знал. Лейра была при своей белоснежной одежде и в шляпе с пером, а Руфус всё так же был разодет в пёстрые, пышные, почти что шутовские одежды. Вот только за спиной у него покоился здоровенный двуручный меч с широкой и длинной гардой в целый локоть. Александр кивнул им и сложил руки на груди. На более дружественный жест приветствия он не расщедрился.
— Рад вас видеть, господа стражи. Чем обязан визиту?
Не успела Лейра поздороваться с Александром, как из троицы вперёд вышел Руфус.
— Во имя всех смертей, я уж лучше выделю ему место в казарме и настоящих мастеров, чем буду позволять тебе и дальше позорить плац своими потугами научить его махать железкой! Ты! — обратился он к Яну. — Свободен!
Ян недоверчиво перевёл взгляд на Александра, тот ему кивнул и, небрежно махнув рукой, приказал убираться.
— И не забудь сдать тренировочное оружие! Под указ о сдаче мечей попадает и оно тоже.
— Со своим дрыном ты что-то не торопишься расставаться, — заметил Александр.
Руфус искривил лицо в самодовольной усмешке.
— Это моя собственность и гордость, так что меня это не касается. Только оружия из королевской оружейни. Ну да ладно… Сейчас как раз всех капитанов собирают на плацу, — продолжил Руфус. — Ты тоже идёшь.
— Нет, — ответил Александр.
— Что? Что значит нет?! — взорвался Руфус. Юлий положил руку ему на плечо и, прокашлявшись, заговорил:
— Руфус хотел сказать, что ты не можешь просто игнорировать рутину служебной жизни в виде построений и отчётов.
— Вот значит как? — Александр вздёрнул бровь. — Юлий, тебе, может, не докладывали, но отчёты я предоставляю ежедневно.
— Отрубленные головы разыскиваемых преступников… это не отчёты! — взревел Руфус. Александр усмехнулся и взмахнул рукой.
— Зато их легко опознать. Может, вы забыли, — улыбка исчезла с его лица, — но вы кое-чем мне обязаны. Не только вы трое. Весь этот чёртов город мне задолжал. Пока вы топтали пыль на плацу и лизали задницы дворянам, проходимец предотвратил резню, — Александр шагнул к стражникам и ткнул себе в грудь пальцем.
— Это заслуга не тебя одного! — нахмурилась Лейра.
— Несомненно, — кивнул Александр, — но именно я сразился с Любертом, и тот бежал из города. С тех пор его не видели. Не извольте беспокоиться, скоро я навсегда покину Дюран и не буду более мозолить вам глаза, — Александр расплылся в ядовитой улыбке. — Не станут же люди чести забирать свои слова, которые они дали мне? Таков ведь был наш уговор, да?
Юлий нахмурил взгляд.
— Твой подвиг неоспорим. Мы в вечном долгу перед тобой. Но об этом знает лишь совет капитанов, и если ты и дальше будешь своевольничать, возникнут вопросы…
— На которые ты, Юлий, — Александр подошёл к нему вплотную, — найдёшь ответы. Не беспокойся, тебе недолго придётся изворачиваться, покрывая мою разгульную жизнь, — Александр помрачнел. — Как только я нападу на след Люберта, я отправлюсь за его головой, а после мы расстанемся.
— И что же ты узнал за эти пару месяцев? — покручивая ус, Руфус прищурился.
— Пока лишь только то, что этот хромой калека уж слишком интересовался одним далёким монастырём…
— Пусть будет так, — перебив их, сказал Юлий.
— Что?! — взревел Руфус. Бешено вращая глазами, он переводил взгляд с Лейры на Юлия и обратно. — Вы пойдёте на поводу у этого… отребья?! И что ты скажешь маршалу?
— Что я скажу маршалу, не твоя забота, капитан, — рявкнул Юлий. Александр впервые видел, как старик повышает голос. — Но если тебе так интересно, то наш новый капитан, за которого мы все ходатайствовали, займётся частным расследованием и поимкой особо опасного преступника собственными руками. Так что, Александр, не подставляй меня и постарайся держать себя в руках.
— Ты не можешь так поступить…
— Я уже так поступил, Руфус. А сейчас вам обоим пора на плац. Я же несу караул во дворце. На этом всё.
Лейра и Юлий коротко кивнули Александру. Тот кивнул им в ответ.
— И ещё… — Юлий остановился, бросив взгляд на Александра через плечо. — Учитывая обстоятельства, тебе придётся притащить ещё пару голов, до которых более… законными методами нам не добраться. Как обычно, без свидетелей. Я сделал тебя капитаном, чтобы спасти твою жизнь, но пока что… она всё ещё в моих руках.
Не дожидаясь ответа, старик последовал прочь, а Лейра, кивнув ещё раз Александру, остановилась, задержалась на мгновение, будто желая что-то сказать, но вместо этого наградила его хмурым взглядом и последовала за Юлием.
Руфус же остался стоять на месте. Склонив голову, напрягая плечи, стискивая кулаки.
— Ну а ты чего тут забыл? Тебе же надо вроде бы нести службу, или что вы там вообще стражники делаете между попойками?
— Забыл? — переспросил он, переполошившись. — Я ничего не забываю! И не забуду… — он повернулся к Александру. — Например, как ты сломал мне нос.
— И могу это повторить, — процедил сквозь зубы Александр.
— Ты угрожаешь капитану стражи?! — Руфус скрестил руки на груди.
— Не забывайся! Сейчас я тоже считаюсь капитаном стражи. Или ты привык задираться только перед теми, над кем у тебя есть твоя мелочная власть?
— Всё так же огрызаешься, как тупая собака… Кое-что никогда не меняется… Брось перед тобой кость, и ты накинешься на неё, даже не беря в расчёт, кто тебе и зачем её бросил. Ты просто животное, которое мечется из стороны в сторону, гонимое собственным раздутым эго, — усмехнувшись в усы, Руфус пошёл прочь. Пройдя пару шагов, он остановился. — Эй, собака! А ты знаешь, что было в той бумажке, которую ты нёс через всю страну?
Александр не сострил в ответ, почему-то промедлив.
— Это было приглашение на мясобойню в трущобах, — Руфус полуобернулся, на его лице была выточена надменность. — Третий поворот направо с главной улицы от арены, две лестницы вниз и седьмой дом насквозь.
Александр не придал значения его словам, он не воспринимал оскорбления всерьёз и не поверил ему про письмо. Но этот взгляд… Этим взглядом Руфус бросал вызов. Этим взглядом он показывал, что не только на словах считает Александра тупым животным, он свято в этом убеждён. Более того, эти слова и есть та кость, брошенная безродной скалящейся псине. В его глазах застыло ожидание. Руфус был убеждён, что собака, только что щетинившаяся на него, безвольно подползёт, примет эту подачку у него прямо из рук.
Александр собирался поставить его на место. Но возмущение, кипящее в его крови, побуждало его лишь тяжело дышать и сжимать кулаки, ведь отклика в разуме оно не нашло. Весь разум Александра сейчас был поглощён этой подачкой. Он не мог подобрать едких оскорблений, ведь он думал больше о том письме.
Он не мог пошевелиться, чтобы послать наглеца хотя бы жестом, ведь всё тело его увязло в чувстве отчаяния, пробуждённом забвении и страхе, что ему так и не удалось сбросить с хвоста своё прошлое.
Он даже не мог перестать выдавать всё это с головой одним своим видом. И Руфус знал, что так и будет. Надменность на его лице растаяла, переплавившись в наслаждение. Самодовольный идиот, который доставлял столько неудобств и корчил из себя невесть что, сейчас стоял весь такой напуганный, растерянный, растоптанный. Поставленный на место.
Письмо, которое должно было стать путеводной звездой, было лишь приглашением на мясобойню? В трущобах? Почему? Зачем? Вопросы роились в голове Александра, на лбу проступил холодный пот.
— Пожалуй, пойду я. Оставлю тебя поразмыслить над тем, кем ты действительно являешься. О, и при нашей следующей встрече, пожалуйста, постарайся обойтись без шутовства.
Александр встрепенулся. Эта последняя фраза была подобна гвоздю в крышку гроба его самообладания. Такого он стерпеть не мог. Он рванул вперёд, быстро и тяжело шагая, распаляясь ещё сильнее. Он подошёл почти вплотную к Руфусу. Его плечи напряглись, кулак стиснулся, их взгляды встретились.
Капитан был выше Александра, тому приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Из-за пышных одежд он казался в два раза шире. Разбойник и стражник. Они были совершенно разными, но объединяло их одно и то же. Железный, искрящийся взгляд и желание сразиться. Они жаждали сокрушить друг друга, уничтожить то, до чего кулаками и железом не добраться. Они оба понимали, что не поднимут руку друг на друга, и они оба понимали, что дух Александра уже сломлен.
Он замахнулся рукой, пытаясь изменить ход вещей, но сила покинула его, рука стала невероятно тяжёлой, вялой, слабой…
— Проклятье! — сквозь зубы прорычал Александр, вскинул рукой и, дёрнувшись в сторону, обошёл его и последовал прочь.
Руфус ничего не бросил вслед бежавшему разбойнику, это было бы лишним.
Эхо прошлого
Слова Руфуса не шли у Александра из головы. Сейчас, сменив ладно пошитый костюм капитана на привычные обноски, он направлялся к Лукреции через трущобы. Погруженный в себя, он не замечал, как в плотной толпе на него налетали люди, и не слышал, что они ему кричали вслед. На главной улице в трущобах всегда было оживлённо, особенно в это время. Люди менялись сменами, возвращались в свои хлипкие дома или, наоборот, отправлялись на изнурительный труд. Обычно Александр старался избегать главной улицы, особенно в это время, но ноги сами несли его вперёд.
Он запутался. Не мог разобраться сам в себе. Он не лгал, когда говорил, что письмо его слабо заботит. Действительно, это был лишь ориентир в море возможностей, незначительный интерес, в силу опустошённости взявший на себя право выбирать курс…
Но почему же его тогда всего трясёт, а мир вокруг рассыпается? Зубы и кулаки стиснуты в едином порыве гнева, взывающего к животным инстинктам. В нём вскипала жажда убивать, и он не собирался, не мог её сдерживать. Даже утомлённые грубые рабочие трущоб чувствовали сочившуюся из него опасность и старались обходить стороной.
Он боялся этого чувства. Боялся вновь потерять над собой контроль. Потерять самого себя, вновь впустив в своё сознание то, что сидело глубоко внутри. Хладнокровие и расчётливость спасали его в ситуациях, когда необходимо было обнажать оружие, но сейчас… всё было совсем иначе. Времени больше не оставалось, ему не удалось избежать ситуации, превращающей его в зверя. Он должен был спешить к Лукреции, только она сможет помочь ему с накатывающим безумием, хоть и придётся заплатить за это непомерную цену. Другого, кто мог бы помочь ему, он так и не нашёл.
Александр убеждал себя в этом, понимая, что в этот раз нельзя отдаваться инстинктам и чувствам, что в этот раз ему не выбраться. Скрипя зубами, он молил себя сам, взывал к благоразумию! Сердце качало раскалённую кровь всё сильнее и сильнее, и только когда дыхание сбилось, а ноги затряслись, он остановился. Чтобы не упасть, он опёрся, навалился на угол рядом стоящего дома. Согнувшись пополам, он сплюнул пыль, утёр рот и поднял взгляд. Александр не заметил и сам, как помчался вперёд, впрочем, как и не заметил то, куда принесли его ноги. Тяжёлое дыхание оборвалось, а сердце ухнуло о рёбра. Он стоял перед мясобойней.
В абсолютно безлюдном, заброшенном переулке, в котором от вони и смрада кружилась голова, среди напичканных друг на друга домов выделялось сколоченное из ссохшихся брёвен здание. Между криво и наспех прибитыми досками виднелись здоровенные зазоры. У этой хибары не было окон, а её вывеска была сорвана и наполовину погружена в кучу гниющих обрезков, костей и требухи, сваленных рядом с дверью. Над ней роились жирные зелёные мухи, а в самой куче копошились карлики-уродцы. При виде Александра они засуетились, выпрямились, насколько позволяли их горбатые спины, и начали прятать в лохмотьях куски гнили, издавая тихое рычание.
Находиться здесь было физически трудно. Вонь разъедала нос и пыталась вывернуть желудок наизнанку, от неё слезились глаза и хотелось убежать прочь. Но было здесь и ещё что-то. Почти первобытный ужас веял от этого здания. От одного взгляда начинала кружиться голова и возникали пугающие мысли. Разумом Александр понимал, что нужно уносить отсюда ноги поскорее, но он уже давно не слушал голос своего разума. Он направился прямиком ко входу, туда, куда его пригласили много лет назад.
Зачастую в такие места его тащило кошачье любопытство, ощущение раскрытия чьей-то тайны будоражило его до мурашек, а убеждённость в том, что он всегда может сбежать, лишь подталкивала вперёд. В этот раз не было ни мурашек, ни убеждённости. И далеко не любопытство привело его сюда.
Он догадывался. Он хотел верить в то, что ошибается. Но он уже знал, зачем его могли пригласить в эту дыру. Когда ему вручили то проклятое письмо, к нему отнеслись просто как к куску мяса. Ни жалости, ни попытки помочь. Даже капли сострадания не нашлось для ребёнка, потерявшего всё. Его просто отправили на убой.
Эти мысли ядовитым пеплом оседали на раскалённые чувства, затуманивая сознание. Дверь становилась всё ближе, как и его прошлое. Сгорбленные существа шипели и рычали, обступая его, вылезая из заброшек, выглядывая из-за углов. Пройдя мимо них, он поднялся на скрипучий порог, и стоило ему лишь опустить руку на дверь этой мясной лавки, как всех уродцев словно ошпарило кипятком. Всхлипнув, они прижались к земле и бросились врассыпную, толкаясь и стараясь как можно быстрей исчезнуть в обступивших его ветхих домах. Ветер занёс в этот богами забытый переулок немного освежающего бриза. Вдохнув его полной грудью, Александр отворил дверь.
В кромешной тьме его души оскалило клыки чудовище, которое он упрятал туда, как ему казалось, навсегда. На его лице проступил звериный оскал. Последний раз он испытывал похожее чувство, когда спускался под отравой Лукреции в логово бандитов. Но оно не шло ни в какое сравнение. Эта злость, этот гнев, это желание убивать — они не были вызваны каким-то снадобьем, нет. Эта смесь крепла в задворках его разума долгие-долгие годы. С тех самых пор, как в его юные руки легло письмо, а на душу — подозрение.
Внутри было темно. И тихо. Он ожидал услышать стук топоров или хотя бы галдёж бездельничающих мясников. Но здешняя тишина была могильной. Мягко, беззвучно, он ступал, как хищник. Его присутствие было незримо, он даже задержал дыхание.
— Приветствую, Александр!
Голос, не рассчитавший громкости, обрушился ему в самое ухо. Александр испытал потрясение. Ему как будто обломали клыки. Он вздрогнул и потерял всю бдительность. Не столько потому, что он подпустил и не заметил врага, сколь потому, что голос этот был ему знаком.