Александр остановился у распахнутых дверей, перед каменным туннелем. Эта бессмысленная встреча, всковырнувшая давно запёкшиеся раны, заставляла мысли путаться, а ожившие воспоминания нещадно жгли его душу. Но если что и жгло его сильнее, чем болезненные воспоминания, которые он пытался подавить, так это Люберт. Никогда ещё прежде он не сталкивался с настолько несправедливой силой. Как может хромой толстяк обладать такой чудовищной мощью? Даже бог Ягуаров не обладал такой силой, тому пришлось впасть в ярость и положиться на первобытную звериную ловкость и всё своё могущество, чтобы вымотать и достать его. В то время как этот человек скучающе обезвредил его. Что за тайна питает его? Быть может, только быть может, эти старики вовсе не бредят?
Тем временем Самуэль продолжал говорить, оставаясь в центре зала.
— …Что-то находится за гранью разумного мира, недоступная для большинства сила. Могущество, служащее жалкой горстке людей. Но служа Хозяину, мы можем обрести её крупицу! Уже одной этой крупицы будет достаточно, чтобы превзойти обычного человека! — заворожённо, не делая даже перерыва на вдох, вещал старик. — А пока недостойным и слабым слугам, как мы, остаётся лишь созерцать её, эту крупицу. И ждать… Подойди и взгляни внутрь этих камней. Подойди и награди себя за службу Хозяину крупицей его величия! — Александр не слушал его, у него был собственный разговор с самим собой. На лбу у него проступил пот.
Если Люберт обрёл такую силу, может быть, и у него есть шанс? Даже если он насмехается над верующими, он уже не может утверждать, что то, во что они верят, не существует. Но ни поклонение демонам, ни служение богам его нисколько не интересовали. Он ни за что не поверит ни в какого Хозяина и шавкой богов не станет. Он вольный пёс и слишком ценит свою свободу. Но сейчас у него появилась, наверное, впервые и в последний раз, возможность по воле случая… понимание своего противника упускать было нельзя. В серьёзном бою Люберт бы просто оторвал ему голову за одно мгновение. Разрыв в их силе пугал Александра до дрожи. Но именно этот страх и заставлял его продолжать разыскивать Люберта. Идти по его следу, вынюхивать, искать, преследовать. Его целью было выследить и натравить на него тех, кто мог бы ему противостоять или хотя бы умереть в бою вместо него. Может, ему было плевать на Люберта? Быть может, ему просто нужна была его сила? Он понимал, что никогда и ни за что не сойдётся вновь с ним в бою. Как мотылёк, он не мог противиться притягательному сиянию этой мощи.
И что, сейчас он закроет на всё глаза, испугается мистических ритуалов и пары сбрендивших стариков?
Да ни за что!
Развернувшись на пятках, он быстрым шагом направился к кристаллам мимо расплывшихся в улыбках стариков. Приближаясь к камням, он пристально уставился на них, весь обратившись во внимание. Сила Люберта была несправедливой. Его жирное тело не вмещало в себя той мощи, алчный разум не обладал остротой навыков. Эта сила не была его частью, он обладал ей, как предметом, как инструментом. И это не вызывало уважения, это вызывало зависть. Он где-то обрёл эту силу, откуда-то взял её. А значит, раз она не являлась его частью и была приобретённой, возможно, лишь возможно, есть шанс её украсть.
Он жаждал не прикоснуться к крупице мистической силы. Он собирался забрать её всю! Полностью!
Не успел он приблизиться к реликвии, как кристаллы замерли. Они почувствовали это стремление, а он почувствовал, как они уставились на него в ответ. Их взгляды встретились.
Взгляд, если так вообще можно сказать в отношении летающих камней, не просто вонзился ему в глаза. Он проник дальше: глубже, чем в разум, глубже, чем в душу. В самое его естество. Его разум оцепенел, по коже побежали мурашки, и лёгкие сжались, он не решался даже вздохнуть, боясь спугнуть момент. Момент осознания, что он может проследовать за этим взглядом, увидеть то, что видит кристалл.
Это не было каким-то фокусом, наваждением или прочими иллюзиями, всё происходило на самом деле. Он до боли хорошо узнавал то, что предстало перед их совместными взглядами.
Он видел, нет, скорей чувствовал, осознавал при помощи взгляда, а не глаз.
Он видел себя со стороны. Трясущегося, мелкого, жалкого, бегущего и убегающего. От собственной слабости. От того, что он не может противостоять силам, которые готовы стереть его, как жернова мельниц обращают в пыль зерно. И зерно это было посажено ещё в детстве, когда убили его родителей. Оно с извращённой нежностью взращивалось жестокой судьбой, подбрасывая друзей лишь затем, чтобы после их отобрать. Где бы он ни остановился, где бы ни был, ему приходилось сталкиваться, бороться, сражаться, кусаться и грызться, как дикому зверю, лишь за право жить. Не желая склонять колени. Но всегда находились те, кто был сильнее, хитрее, быстрее. Он отказывался встать на колени, присягнуть им в той или иной форме. Бежать, бежать сквозь всю страну. Он больше не может так. Его ноги принесли его туда, куда вело письмо. К краю королевства, к его столице, к морю из воды. Позади оставалось море крови. Зажатый между двумя океанами, он поддался водовороту своих чувств, непонятных, завуалированных. И при этом таких простых. Он устал.
Но лечь и сдаться он не может, как и склонить колени. И поэтому он здесь, у этих камней, что читают его как открытую книгу… Его чувства, обострившись до предела, вдруг начали отказывать, не выдерживая и рассыпаясь из ясных мыслей и откровений до образов и всплесков примитивных желаний. Всё хорошо, теперь он понял истину. Он понял себя, он понял, с какой силой столкнулся. С силой Хозяина жизни. Ему не нужно вставать на колено. Ему нужно лишь раствориться в этой силе, стать частичкой, опорой и частью происходящего. Иначе никак.
Нежась, трепеща в этом ярком и вкусном, приятном и красивом осознании, он млел и растворялся. Его мысли стремительно деградировали, оставляя вместо себя лишь цвета.
Белый. Белый-белый-белый свет озарял его серое сознание. Стирая красное, разбавляя зелёное, утоляя синее. Свет проникал всё глубже, и чем ярче он становился, тем больше блаженства обрушивалось на него… Кто он? Он уже и не помнил. Нет, он знал! Он часть света! Он часть Хозяина, он почти что сам Хозяин! Хозяин!! Хозяин!!!
Оставалось чуть-чуть. Обсмаковать, искупаться в этой мысли, когда свет вдруг врезался во что-то. Что-то древнее и могущественное, что он не брал в расчёт, не желая принимать и признавать то, что он старался забыть и от чего бежал.
— Какое бесцеремонное пробуждение…
Мрак, пробудившийся от этого толчка, расправил крылья и стал выпрямляться, застилая собой всё сущее. Всемогущественный свет упёрся в бесцветный мрак и дрожал.
— Отвратительно… — раздражённо, пренебрежительно, с отвращением приказал пугающий образ. — Прочь!
Повсюду разверзлась бездна, и свет исчез.
Александр оступился. Связь между ним и кристаллами оборвалась. Но он продолжал чувствовать постороннее присутствие в своём разуме. Нечто ворочалось и пробуждалось, окидывая этот чудесный, дивный мир сонным взглядом. Используя его глаза.
Александр споткнулся. Никогда прежде он не чувствовал себя таким беспомощным. Нечто начинало заявлять права на его тело. Глаза произвольно дёргались в сторону, ноги не слушались, пальцы то напрягались, то сгибались. Теряя над собой контроль, он пошатнулся и, еле удерживаясь, чтобы не упасть, начал пятиться. Страх раздулся, как колючая рыба, и занял его всего, вонзая свои ядовитые шипы в пределы сознания. Воспоминания, к которым он так не желал обращаться, вдруг выступили на поверхность. В памяти всплывали различные места, где он никогда не бывал, и люди, которых он никогда не видел. Они странно выглядели и говорили на незнакомом языке. На краю зрения стали появляться маслянистые тени. Всё это множилось и перемножалось, дополняя друг друга и переплетаясь. В панике Александр налетел на неровную стену святилища, что спасло его от падения.
Культисты со свечами в руках едва ли не вприпрыжку помчались к Александру.
И когда они подошли близко, свечи озарили неровности стен. Лишь краем замутнённого зрения он увидел, из чего они состоят. Шея напряглась, словно тело пыталось уберечь его, но голова, дрожа, рывками всё равно повернулась, чтобы встретиться с этим ужасом лицом к лицу. Все наваждения испарились, зрение и остальные чувства обострились. Это были не стены. В яму вокруг центра комнаты были свалены друг на друга человеческие тела. Здесь не было ни детей, ни женщин, лишь изувеченные туши разных размеров. Им вырвали глаза, выдрали зубы, их кожа была покрыта слизью, а многочисленные раны, жадно ловя свет свечи, отражались маленькими кристаллами.
Эмоции отключились, лопнули, исчезли. Лишь неочищенная явь того, что он видел перед собой, вонзилась в его разум. И в его разум тоже. И все эти загубленные жизни, изуродованные, осквернённые… это и есть — удобрение.
— Что?! Что ты увидел?! — хором кричали старики, в их глазах сияла неподдельная радость.
— Истина! Ты видел истину! Приятно, правда?
Взгляд немигающих глаз прошёлся по сотням тел, накиданным друг на друга. И всё это ради того, чтобы стало «приятно»?
Его кулак стиснулся до боли во всем теле. Кинжал не покинул его ножен, но рука сразу рванула вперёд. Кулак вонзился в челюсть. Старые кости не выдержали. Со звуком вскрывшегося замка старик заглянул себе за спину и, не удержавшись на ногах, упал прямо на кучу трупов.
— Ого… видимо, совсем хорошо пошло… — Самуэль, бросив короткий взгляд на труп своего друга, быстро перевёл его на Александра. В его глазах сияла зависть.
Эта тварь потеряла последнюю каплю человечности. Уже тогда, когда они со своим дружком выращивали эти кристаллы, их уже сложно было назвать людьми. Но сейчас он лишь принял к сведению смерть своего друга, с которым он прошёл сквозь всю жизнь, и всё, что осталось в его гнилом сердце, это… зависть?! Зависть, присущая заядлым посетителям притонов, которые, глотая слюни, пожирают глазами тех, у кого ещё осталась при себе изменяющая сознание отрава. Никогда прежде Александр не чувствовал такого отвращения. Эта тварь должна умереть! Немедленно!!! Внутри него кипела такая смесь, что с трудом поместилась бы и в души двух человек. Он замахнулся. От переполняющей его неистовости его пальцы словно окостенели, напряглись, раскрыли кулак в хищную лапу. Удар было уже не остановить. Пальцы коснулись лица старика. Но вместо того, чтобы распластаться по его лицу в мощную оплеуху, способную переломить шею, пальцы остались недвижимы. Даже не думая разгибаться, они с чавканьем вошли внутрь черепа, будто были сделаны из металла. Свет в глазах старика погас, его тело обмякло, сорвалось с пальцев Александра и упало вниз, накрыв собой свечу.
Александр остался один в темноте. То, что сейчас произошло, было за гранью его возможностей. Он слишком многое пережил за этот день, и его нервы больше не выдержат. Он выгорел и погас, как эта свеча. Он ни о чем больше не мог думать, не мог предсказать события, анализировать или даже действовать. Всё, что ему оставалось, это стоять в полумраке тёмного святилища, дрожа и пытаясь собрать воедино мысли, которые разбежались в панике.
Но его разум был опустошён. Он даже не терзался более видениями, жажда крови испарилась. Но теперь он был абсолютно уверен — он одержим. И это было уже не первый раз. Он не придал значения тому случаю в катакомбах, он не придал внимания тому, что его тело было не в его единоличном владении. И что в любой момент это и вовсе может перестать быть его телом. Это уже не его тело! Не может человек пробить пальцами голову другому.
Как спасительный свет маяка, в нём зажглась мысль, которая всегда спасала его в похожих ситуациях.
Пора бежать
Но не в этот раз… От себя не убежишь. Он не смог. За все прошедшие годы у него это не вышло, он даже близко не приблизился к этому, в какой-то момент упустив цель своего путешествия и вернув всё на круги своя.
Он почувствовал, как по его щеке скатывается слеза.
Пора признать, что ему вновь нужна помощь.
Собрав остатки своей жалкой воли в кулак, Александр переступил через тела и направился к единственному источнику света.
Кристаллы больше не парили. После того как они встретились с бесцветным ужасом, их словно покинула жизнь, и они превратились в обычные лежащие на подушке светящиеся камни.
Александр жадно схватил оба. Уже поздно осторожничать. Они осветят ему путь назад.
Каждый раз оказываясь перед выбором, бросить ли вызов силам, превосходящим свои, он благоразумно сбегал. Ведь оно того не стоило — рисковать жизнью ради каких-то эфемерных целей. Шрамы на груди от чудовища из графства Ягуара врезались ему не только в плоть, но и в разум. Но в этот раз, поддавшись какому-то глупому, не свойственному ему желанию, он бросил вызов таким силам. И сейчас он, жалкий, обожжённый одним лишь их осколком, бежит за помощью с распадающимся сознанием.
Перед глазами вновь вспыхнуло ужасное святилище. То, как он лицом к лицу встретился с изувеченным трупом, из глазниц которого торчали прозрачные камни.
Ему сделалось дурно. Он и сам с лёгкостью убивал, но это была обычная борьба за выживание. То, что творилось в этом месте, просто не могло быть от рук человеческих. Это всё уже переходило всякие разумные пределы. И был лишь единственный человек, который мог бы прояснить ему, что здесь происходит.
Отверженный
Залитый кровью, он заметил, что привлекает к себе меньше внимания, чем когда шёл по улице в чистой одежде. Это было отвратительно пугающе. Люди безразлично бросали на него взгляд, бегло осматривали и утрачивали интерес. Лишь сгорбившиеся уроды пристально следили за каждым его шагом. Он приблизился к храму. Внутри шёл какой-то обряд.
Дверь собора распахнулась от пинка. Внутри всё тут же стихло. Все обернулись. За аналоем стояла Нура, её глаза, ещё томные от религиозного блаженства, округлились и задрожали. Люди стали перешёптываться. Плевать! Александр, марая ковёр кровью, направился прямиком к алтарю.
— Не смей прерывать службу, богохульник! — вскрикнул один из прихожан и встал у него на пути. Александр оттолкнул его. Тот упал на людей, вставших позади, и повалил всех на землю.
Нура дрожала. Она была столь шокирована и не готова к происходящему, что просто замерла. Александр подошёл прямо к ней и обхватил аналой обеими руками, оперевшись об него.
— Где Лукреция? — охрипшим голосом спросил Александр.
— В катакомбах, — дрожащим голосом ответила девушка. — Она велела никого не впускать…
Игнорируя её слова, Александр направился мимо неё и заметил, что она протянула руку, чтобы остановить, но не успела ухватиться за одежду. Под вой и крики, летящие ему в спину, он отбросил ширму и увидел ту самую дверь, что видел ночью. Она вела в катакомбы — из-под неё дуло и завывало.
Собравшиеся люди кричали на него и, поднимаясь с мест, направлялись к нему. Дорогу Александру преградили две девушки в ритуальных одеждах с обнажёнными клинками и затуманенными глазами. Он видел их уже раньше.
— Прочь! — прорычал он и, прежде чем они успели что-то сделать, отбил запястьями лезвия, устремившиеся ему прямо в грудь, схватил девушек за волосы и столкнул лбами. Они упали на пол, схватившись за лицо, а прихожане подняли визг и стали разбегаться. Дверь прогрохотала на всё подземелье, врезавшись в стену. Позолота посыпалась с металлических завитушек, оголяя ржавое железо. Винтовая лестница вела прямо в катакомбы — сеть тайных помещений церкви, совмещавших в себе лаборатории, тюрьмы и пыточные, петляющие в ужасно запутанных коридорах.
Он был в главном зале-усыпальнице, в которой нашли своё пристанище важные для церкви люди. Отсюда расходилось в стороны множество коридоров, из которых обычно доносились шумы лабораторий и пыточных. Но сейчас здесь было тихо. Только звон цепей в одном из коридоров нарушал гнетущее забвение этого места. Он пошёл на этот звук уверенно, будто кто-то вёл его, вселяя нерушимую уверенность в этих безликих стенах. Среди бесконечных дверей, мелькавших перед глазами, одна обожгла его взгляд. Приоткрытая дверь в самом конце подземелья. Уверенность наполнила его, и он помчался к этой двери, как мотылёк, влекомый пламенем. Добежав, Александр распахнул её.