Путь её был долог, к самому краю мира, сквозь дни и ночи, моря и горы, и теперь под ней раскинулся Бескрайний Лес. Изнурённые крылья лишь изредка содрогались, не позволяя некогда гордой птице камнем рухнуть вниз. Несмотря на изнеможение, она не спускалась к этому лесу, а продолжала лететь.
Взгляд зацепился за отблеск металла. Отгородившись каменной стеной, на отвоёванной у леса поляне стоял монастырь. Издав хриплый крик, птица сложила крылья и спикировала вниз.
Во дворе монастыря все монахи оторвались от дел, стоило спуститься величественной птице. Взмах её крыльев порождал ветер, а переливающиеся на солнцах перья слепили глаза. Она не стала останавливаться в освещённом палящими солнцами дворе, устремившись в тень позади храма. Найдя там тихий и укромный садик с каменной скамьёй и одиноким деревцем, из последних сил птица взмахнула крыльями и опустилась на него, дерево тут же застонало и слегка наклонилось.
Она оказалась в саду не одна. На скамье сидел человек в монашеском балахоне с сединой в волосах.
Гордая птица, распушившись, воззрилась на человека, как на насекомое. Тот не остался в стороне, потускневшие глаза на вечно недовольном лице, покрытом шрамами, смерили оценочным взглядом величественную птицу, едва ли не размерами с самого человека. Их вердикт был ясен без слов: прищурившиеся глаза, вздрогнувший уголок рта и сдавленная усмешка. Птица прекрасно понимала, с чем её только что, пусть и в мыслях, сравнил жалкий человек.
В иной ситуации он бы тут же поплатился за свою дерзость, но птица сейчас была великодушней обычного, да и немного уставшей. Хоть последнее, как ей хотелось бы думать, не было главным, она приняла решение пощадить наглеца. На этот раз.
Монах уставился на птицу, заворожённый её красотой. Красные перья были украшены изумрудным узором, который оплетали золотые круги. Длинный, свисающий до самой земли хвост переливался яркими цветами, даже будучи в тени. Толстый прямой клюв птицы был белоснежным, переходя в иссиня-чёрный крюк на кончике.
Потирая занывший шрам на животе, монах, не сводя глаз с прекрасного существа, облизнулся. Из этой курицы получился бы наверняка великолепный супчик, а если и нет, то перья можно было бы выгодно продать путешественникам.
Хруст гравия под сапогами отвлёк его от коварных замыслов. Птица тоже навострилась. Из-за угла монастыря сначала показалось покачивающееся из стороны в сторону пузо, а затем его обладатель — пухлолицый монах с приплюснутым носом-пятаком.
Толстяк, выйдя полностью из-за угла, остановился. Он внимательно изучал свиток в руках. Оторвав взгляд от бумаги, он увидел птицу и монаха. Толстяк проморгался, прищурился и что-то пробормотал себе под нос. «Молчаливую» сцену прервал заглянувший в сад озорной ветер-хулиган, который, закружившись в саду, попытался вырвать свиток из рук толстяка, но мясистые пальцы цепко впились в важные записи. Одержав победу, толстяк облизнул пересохшие губы.
— Вильверет, — направился он к сидящему на скамье.
— Сигизмунд… — вторил второй.
— Птичками любуешься? — толстяк поравнялся с ним, остановился и засмотрелся на птицу. — Изловить бы её…
— Изловить? — Вильверет посмотрел на собеседника с насмешкой. — Это же громовестник, с которых писались сказания о рухах, гарпиях и других крылатых тварях, что ударом клюва пробивают череп быку! Взмахом когтей перерубить кости! Возлюбленные ветра… — мечтательно уставившись на громовестника, монах потёр подбородок. — А мясом своим, говорят, могут сделать любое блюдо деликатесом, вот только как изловить? — со знанием дела Вильверет выдавил смешок и подпёр голову рукой.
— Для монаха ты до сих пор слишком кровожаден, друг мой, — покачал головой Сигизмунд.
— Издержки прошлой профессии, хотя, — почесав пробивающуюся щетину, Вильверет вздохнул, — может, я сам по себе такой.
Сигизмунд улыбнулся, прищурился и плюхнулся рядом.
— У каждого из нас свои тёмные секреты и бередящее прошлое раны. Но это всё теперь лишь история. Как и те истории, что ты изучаешь в стенах монастыря, — источник опыта, а не страданий.
— Прибереги свою болтовню для лопоухих путников, — огрызнулся Вильверет. Шрам на животе болел часто, и всегда, когда он злился. Толстяк лишь протяжно вздохнул.
Громовестник, пытаясь скрыться от надоедливого окружения, накрыл голову крылом. Ветер, ещё раз вцепившись в свиток с бумагами, успокоился и, оставив в покое монаха, метнулся к дереву, облетел птицу и рухнул в опавшие листья, подняв их в воздух и не давая опускаться. Один из листиков полетел в сторону монахов. Вильверет схватил его толстыми пальцами и тут же смял.
Покачав головой, Сигизмунд заговорил.
— Пока все готовят храм к прибытию первосвященника, ты отдыхаешь в саду. Это нехорошо…
— Что ты заладил? «Важные гости!», «Первосвященник!», — Вильверет зевнул. — А вот что ты тут забыл?
Толстяк отвернулся.
— В последнее время мало кто из нашей братии может сосредоточиться на работе. Я не исключение. Такая жуть творится, как ты это переносишь? Не понимаю. Тебя ничего не свалит — ни голод, ни холод. Кажется, это первая птица за эту весну? Да? — спросил он. Вильверет кивнул. — И какая красавица! Раньше ведь голова аж трещала от какофонии из леса. А теперь — тишина.
— Не нас одних это беспокоит, — сказал Вильверет. — Паломники из деревень сетовали: то скотину разодранную найдут, то люди пропадают. Ну, они и прекратили обозы собирать для бана, — он перевёл взгляд на птицу. Та так и сидела, накрывшись крылом. — Слышал, может? Им солдат направили, чтобы по шеям надавали и образумили.
— И как? — усмехнулся Сигизмунд. — Надавали?
— Да надавали бы, только вот они не дошли, — Вильверет перешёл на шёпот. — Нашли их прямо на дороге, точнее, то, что от них осталось. Обглоданные и разорванные трупы да кишки на ветвях раскиданы, — всплеснул Вильверет руками.
— Мы и раньше сталкивались с необычными животными, но это уже слишком, — Сигизмунд сглотнул и опустил взгляд. — Хотя что в этом странного?.. Живём ведь прямо у Бескрайнего Леса, — отмахнулся он рукой в сторону стены. — Какие только на краю мира не обитают звери.
— Звери? Недавно бан, вон, графов ставленник, выбрался из крепости и на охоту со свитой умчался. Целую неделю по лесам и болотам скакал. За неделю ни один следопыт, ни одна псина не взяли следа. В нашем лесу больше нет животных, Сигизмунд. Эта птица, — Вильверет ткнул пальцем в её сторону, — сейчас, возможно, единственная животина на весь лес. Если где-то и могли остаться звери, то наверняка в Бескрайнем Лесу. Но там давно никого не было, по понятным причинам. Кто же сам полезет в лапы смерти?
Закивав головой, Сигизмунд с важным видом прошептал:
— Ты прав! Всё встало на свои места, это наверняка дело рук кровожадных разбойников!
Вильверет перевёл взгляд на толстяка.
— О, мой друг. В лесах могут обитать не только звери и разбойники.
Сигизмунд внимательно посмотрел в глаза Вильверету. Его хохот был так силён и так внезапен, что ястреб встрепенулся.
— Что ты хочешь этим сказать? Что те сказочные существа, о которых ты вычитал в этих свитках, могут в действительности существовать? Ах-ха-ха-ха-ха! — толстый монах заливался смехом, тряся в руке свиток. — Ох! Я хотел поговорить с тобой о том, как наш бан запустил свои владения, раз тут разбойники столь зверские объявились, а ты… Эх…
Вильверет с кислой миной покачал головой, смотря на толстяка. Тот свернул свиток, встал со скамьи и собрался уходить.
— Если б это было дело рук бандитов, первосвященник не стал бы лично являться к нам.
Сигизмунд остановился, опустив взгляд на Вильверета.
— В том-то и дело, что первосвященник прибывает в наш монастырь на казнь в сопровождении двух чемпионов и капитана столичной стражи, для соблюдения всех традиций! На казнь атамана разбойников, готов поспорить на бутылку хорошенького пойла! — Монах взглянул в сторону двора, где стихли батрачившие там до этого момента остальные монахи. — Наверное, все приготовления уже закончены. Нам пора бы присоединиться.
Предсмертный стон
Ворота монастыря, не привыкшие к работе, застонали, нехотя расползаясь в стороны. Ветер рванул сюда с заднего двора, закопавшись в одежды человека, что стоял перед ними. От одного взгляда на него Вильверет почувствовал, как по его коже пробежали мурашки.
На монастырский двор ступил смуглый мужчина с посохом, с его навершия свисало благоухающее кадило, тихий перезвон цепей вселял благоговение и спокойствие. Его превосходная красная мантия разительно отличалась от серых мешков окружавших его монахов. Шелковистый материал сразу приглянулся ветру, который, один раз коснувшись его, уже не отпускал.
В развевающейся мантии по монастырской площади ступал старик. Его старое вытянутое лицо с таким же вытянутым горбатым носом было изъедено временем и бессонными ночами. Его прикрытые глаза выглядели болезненными. Вильверету стало жаль его, но как только глаза старика распахнулись, монах почувствовал на себе всю тяжесть и силу его взгляда. Из головы тут же вылетели все мысли, кроме одной. Каков этот человек в ярости?
Первосвященник остановился. Ясными, едва не светящимися, карими глазами окинул двор. Пока двое монахов прохлаждались, остальные успели закончить приготовления — огромный круговой узор на каменной площади перед монастырём был закончен. Была ли это прихоть или действительно необходимая вещь для грядущей казни, никто не знал, но приказ первосвященника был исполнен. Тот прикрыл глаза и довольно покачал головой. Ветер, наигравшись с мантией, взмыл по ней вверх, вплетаясь в волосы и бороду. Старик отмахнулся от него, как отмахиваются от надоедливой мухи. Одно движение двух сложенных воедино пальцев — и беспечный ветер сгинул, будто его и не было. Бесхозные листья стали медленно опускаться на землю, покачивающееся кадило на посохе замерло, цепи смокли.
Старец промчался взглядом по монастырю. Прикрыв глаза, он обхватил посох двумя руками и повернулся лицом к открытым воротам. Устремив взор вдоль дороги, уходящей в лес, он, как и все, стал ждать.
Издалека поднимался столб пыли. К храму мчались четверо. Трое всадников и четвёртый, которого кони волокли следом в мешке. Они въехали на площадь монастыря, копыта зацокали о каменную плитку, и с лошади, что волокла пленника, соскочил всадник.
Ворота, толкаемые кряхтящими монахами, закрылись за прибывшими.
— Привет, Влад, — бросил спешившийся всадник, снимая шлем и проводя рукой по коротким белым волосам.
Каждый, кто становится чемпионом на великом турнире, вдобавок получает созвучный ему титул и какое-никакое имение, а также возможность проявить себя во всей красе и в дальнейшем, выполняя поручения благородных или богатых особ. Все чемпионы королевства, как один, — самые талантливые и одновременно с тем самые заносчивые и самолюбивые воины.
— Твой пленник немного поистаскался, прими мои извинения.
— Дэлан! — воскликнула всадница позади беловолосого, тот сразу обернулся. Он с жадностью к каждому движению смотрел, как она снимает шлем и как по ветру развеваются её каштановые волосы. Расплывшись в улыбке, Дэлан подал ей руку, но девушка, бросив в его сторону испепеляющий взгляд, скривила лицо и сама соскочила с лошади, звякнув кольчугой.
— Какая непочтительность! Тебе следовало засвидетельствовать почтение первосвященнику Владу, — заявила девушка. Проходя мимо воина, она мельком взглянула на него, и на уголках её рта показалась улыбка.
Приблизившись к старику, девушка приклонилась.
— Первосвященник Влад, я капитан стражи Лейра Дер Люберт, для меня счастье видеть вас и содействовать вашим делам.
— Оставим излишние манеры для балов и дворцов, — отмахнулся старик, не скрывая улыбки.
— Как пожелаете, — девушка встала с колена.
Первосвященник кивнул ей. Его взгляд лёг на Дэлана, который даже не подошёл к нему.
— Я счастлив видеть вас, капитана и чемпионов Дюрандаля… — взгляд Влада прошёлся по прибывшим. Третий всадник, сразу как они приехали, соскочил с лошади и кинулся отвязывать пленника, позабыв про всё на свете.
— Ох! А я-то как рад! — прорычал третий всадник. Он был без доспеха, в одних штанах, с наложенными поверх груди пропитавшимися кровью бинтами. Он не был мускулист, да и с его врождённой массивностью это было и не нужно. Мужчина с широко распахнутыми глазами и толстой косой до пояса был огромен настолько, что закрадывались мысли: «человек ли он?». Больше двух метров роста. Смотря на него, приходилось задирать голову. С яростью на мясистом лице он направлялся к первосвященнику, таща за собой мешок с пленником, из-за которого всех сюда и подорвали.
Его поступь была тяжела. Лейра насторожилась. Их друг горел яростью больше обычного.
— Но эта мразь явно старалась, чтоб меня здесь не оказалось! — он рванул верёвку, и мешок с извивающимся телом выкатился на середину площади. Не обращая внимания на пленника, мужчина вскинул свободной рукой в сторону своей измученной лошади. На её крупе висел проломленный доспех со следами когтей и зубов. — Посмотрите только, что он сделал с моим доспехом!
— Арчибальд… — позвала девушка. Он повернулся к ней, но лишь на секунду, спустя которую пленник в мешке зашевелился.
Заметив движение, глаза здоровяка вспыхнули новой порцией ярости. Могучие руки перехватили верёвку. Зарычав, он изо всех сил рванул пленника на себя. Мешок хлопнул протеревшейся тканью, но не разорвался, а полетел прямо к нему в руки. Он без промаха впился мясистыми пальцами в горло пленника в мешке. Подняв его одной рукой, раненый воин выхватил нож.
— Арчибальд! — воскликнула девушка.
— К сожалению, он нужен нам живым, — положил ему руку на плечо Дэлан и постарался очаровательно улыбнуться.
Тяжело дыша, Арчибальд переводил взгляд то на него, то на девушку. С шумом выдохнув, он отшвырнул нож, но лишь затем, чтобы тут же нанести удар кулаком. Затем, сорвав верёвку, он взялся за мешок и, замахнувшись, изо всех сил шарахнул им о площадь. Мешок не выдержал и разорвался, пленник, ломая кости, вылетел кубарем из него.
Все монахи, что увидели пленника, онемели. Вильверет потерял дар речи, а Сигизмунд почувствовал, как обливается холодным потом. Он ожидал увидеть кровожадного разбойника, первобытного психа, быть может, изуродованного еретика, но к тому, что увидел, он не был готов.
Внутри круга оказалось существо, которого прежде никто не встречал. Отдалённо напоминающее ребёнка по телосложению, но кожа была перламутровой и вся покрыта старыми глубокими шрамами, напоминающими те символы, что были начерчены вдоль круга. Извивающиеся руки походили на щупальца с тремя обломанными пальцами-когтями. Голова этого чудища была утыкана глазами, они имелись даже на затылке, и каждый глаз жил своей жизнью. И несколько сейчас неотрывно смотрели прямо в глаза Сигизмунду. Ему сделалось дурно.
Широкий рот твари от уха до уха открылся, обнажая зубастую пасть, из его глотки полился булькающий смех.
Существо что-то сказало. Слов было не разобрать, голос звучал так, будто он захлёбывается. Существо положило щупальце на границу круга, та тут же начала дымиться, но тварь и не думала убирать свою конечность. Дым усилился, и шкура на щупальце начала обугливаться. Запах палёной плоти стал распространяться по монастырскому двору. Усмехнувшись, оно повернулось было к своим изловителям, высунув язык, мотая головой и гогоча. Тут же тяжёлый кулак обрушился на пленённое существо, и, не устояв на ногах, оно рухнуло на пол.
— Довольно! — рявкнул Влад. Терпение первосвященника было крепко, но не бесконечно. Ярость Ральфа улетучилась, подобно ветру. Склонив голову, он отошёл в сторону.
Вперёд вышел Дэлан. Стоя перед кольцом, он с презрением смотрел на чудовище сверху вниз.
— Твоя участь предрешена, чудовище.
Монахи же трепетали. Увидев пленника, они потеряли дар речи, застыли на местах. Бежать бы им прочь, да ноги от страха приросли к земле.
Вильверет повернулся к Сигизмунду. Тот стоял, как и многие, с выпученными глазами и открытым ртом. Поддавшись к другу поближе, Сигизмунд прошептал:
— Хорош «атаман», да? С тебя бутылка. — Вильверету тоже было не по себе от увиденного существа. Но за свою жизнь в густых чащобах он повидал их немало, хоть этот и был уродливее и страшнее остальных.
Влад сделал шаг вперёд. Едва передвигая ноги, опираясь на свой посох, дряхлый старец приближался к пленнику. Лошади испуганно заржали, где-то вскрикнула и взмахнула крыльями птица.
— Хорошая работа, — тяжёлый, как молот, голос Влада пронёсся по двору монастыря и, отскочив от стен, породил эхо. Вильверет почувствовал, как по его горлу прокатывается ком. Он воочию видел, как из движений Влада улетучивается старость, как крепнет его голос и как сияет его решимость. Он отчётливо понимал — первосвященнику настала пора действовать. — Помолимся.
Мощный голос сменился на неразличимый шёпот. Старик, наклонившись над кругом, корча пальцы и морщась, всё быстрее и быстрее шевелил губами.
— Это… не очень-то похоже на молитву, — шепнул Вильверет Сигизмунду. Тот не отвечал.
Поначалу ничего не происходило, но с каждым неслышимым словом круг начинал сиять, и сиял он тем ярче, чем быстрее «молился» старик. И тем в большее оцепенение впадали люди, видавшие это. Казавшееся дряхлым тело вдруг напряглось, и, будто борясь с невидимым противником, первосвященник с надрывом поднял руки вверх. Начерченный круг вспыхнул и засиял. Затем свет поугас, и на земле остались лишь переливающиеся кольца. А спустя мгновение круг беззвучно лопнул, заливая светом каждый уголок монастыря, вытравливая оттуда тьму. Страшная сила, от которой мерк свет, стала стекаться сейчас к Владу. Первосвященник с поразительной ловкостью выхватил из-под мантии кинжал.
— Именем Смерти, что проводит нас через гибель и дарует новую жизнь, я изгоняю тебя… — Глаза старика обратились к рыцарю. Влад разжал пальцы, выпуская из рук посох. Тот не упал. Удерживаемой незримой силой, посох повис в воздухе.
Влад вытянул ладонь и рубанул по ней кинжалом.
— Я изгоняю тебя, род людской, из этого мира! — Кровь с его разрезанной ладони стекала ручьями на начерченные круги. Светящиеся буквы потускнели, наливаясь багрянцем, они надламывались, дёргались и менялись местами. Символы, некогда внушавшие благоговение, обратились пугающим посланием. Символ за символом, слово за словом — они полностью повторяли шрамы пленника.
— Что ты делаешь? — Рука рыцаря сама легла на рукоять меча. Дэлан приближался к Владу. Когда он оказался совсем близко, его меч заскрежетал о ножны.
Старец лишь взмахнул рукой и щёлкнул пальцами. Из небытия возвратился ветер. Обрушившись на Дэлана, он поднял того в воздух, закружил и отбросил прочь, а затем гудящий поток устремился вверх. Зависнув там, он с глушащим свистом рухнул на площадь, прижимая к земле всех, кроме первосвященника и пленника.
— Что я делаю? — голос первосвященника был обыденным. — Я делаю то, что должен был сделать уже очень давно. — Кровь из его руки уже лилась бурным ручьём, но старик не обращал на это внимания. Видя тот ужас, что творится вокруг, никто не обратил внимание, что первосвященник изменился. В его движениях исчезла старость, спина расправилась. Влад повернулся к своим спутникам.
— Люди… раздражают. Они готовы сожрать друг друга с потрохами ради призрачной выгоды или забавы. Всё новое придаётся огню и гонению, — первосвященник сделал паузу. Стиснув пальцы, зажимая разрез, останавливая кровь. Опустив и подняв голову, он бросил взгляд на своих спутников. Лютый ветер впечатал в землю и их, не давая возможности пошевелиться. — А ещё вы невообразимо скучные. В мире столько волшебных существ! Почему я должен быть заперт в одной цивилизации с самой скучнейшей расой?! — закричал Влад. — Давайте, не молчите же! У вас есть уникальная возможность остановить меня! Назовите мне хоть одну причину. Одну, одну-единственную причину, почему я должен пощадить вас?! Удивите меня!
Но все молчали. В глазах людей горели страх и ненависть, но рты их оставались сомкнуты.
— Я так и думал, — сказал Влад, его рука метнулась к горлу пленника. Тот не сопротивлялся.
Хребет хрустнул. Влад не моргнул и глазом, будто для него это было не рутинней откупоривания бутылки. Большая голова чудовища безвольно повисла. Но на этом всё не закончилось. Пленника разорвало на части, разметало во все стороны. Его кровь стекалась внутрь круга. Ветер оставил спутников первосвященника, но лишь затем, чтобы ворваться внутрь круга и плюхнуться в лужу крови, капли которой зависли в воздухе.
Прижатые к земле монахи начали неистово молиться. Арчибальд лежал, держась за открывшуюся рану.
— Я видел существ, что живут в гармонии! Я видел их мир, полный красоты и совершенства. Он грядёт…
Ветер стих.
Вильверет, тут же схватив за шиворот Сигизмунда, потащил его за храм. Дэлан же рванул к Владу, меч засвистел, первосвященник закрылся рукой, и клинок обрушился прямо на неё. Кровь брызнула чемпиону в глаза. Он улыбался. Зрелище того, как старик попытался прикрыться рукой от острейшего в королевстве клинка, позабавило его. Как бы то ни было, очередной злодей повержен сокрушительной атакой чемпиона. Распираемый гордыней, Дэлан утёр глаза и замер.
Влад держал его меч за лезвие голыми пальцами. Он смотрел на чемпиона, как на глупого мальчишку. По руке первосвященника ручьём бежала кровь, в остальном же он был невредим.
— Я собирался просто уйти, закончив свои дела, но не могу отказать себе в одном удовольствии.
Пощёчина. Звонкая и сильная настолько, что воин в доспехе упал, в воздух взмыли брызги крови, а на пол посыпались зубы.
— Как полегчало-то! — выдохнул Влад, утирая пот со лба и выбрасывая в сторону окровавленный меч.
Влад поднял обе руки к небу, парящий в воздухе посох подлетел поближе, зависнув прямо перед ним. Теперь уже сам Влад воспарил над землёй, поднимаясь всё выше и выше вместе со своим посохом. Взоры всех людей на площади были подняты на него. Ветер завыл волком и устремился к первосвященнику, обвивая посох змеёй, воздух сгущался и становился видимым: отчётливо проявлялась оскалившаяся голова ящера, позади которой плотные воздушные вихри извивались жгутами. Дикий ветер, явив своё лицо, носился по воздуху так быстро, что за ним было сложно уследить. Не замедляясь, на полном ходу ветер влетел в бока лошадей, пронзая их насквозь, увлекая за собой их кровь. Иссушенные животные попадали на землю.
Следуя за мановением руки Влада, ветер вернулся внутрь круга с символами, где он врезался в лужу натёкшей почерневшей крови. На посохе вспыхнуло смердящее кадило, и вместе с этим кровь на мгновение сверкнула. Отразив свет солнца яркой вспышкой, все капли устремились друг к другу, образовывая шар. Влад, зарычав, схватил висящий в воздухе посох и поднял его над собой дрожащими руками, будто удерживающими невообразимую тяжесть. Шар крови, бурля и вращаясь, приблизился к первосвященнику. Влад замахнулся посохом и что было сил ударил им в скопление крови. Кадило разбилось и рассыпалось. Шар лопнул, но ни одна капля не коснулась земли. Все они сжались и устремились к посоху, слепливаясь и запекаясь в его навершие, образуя застывший набалдашник в форме звезды.
В глазах Влада сияла детская радость. Вскинув посох, он надрывно завопил:
— Я ждал этого так долго! Да свершится предначертанное!
Кровавая звезда сверкнула сперва на посохе, а затем нашла отклик в небесах. Посреди дня где-то в облаках ей вторила красная точка. Небо помрачнело, а затем и вовсе пропало, оставив после себя лишь чёрную бездну.
Как только первая капля кровавого дождя коснулась земли, весь монастырь затрясся.
— Не хотел бы я оказаться на вашем месте, — рот первосвященника искривился, а на виске вспухла вена. Бросив на прощание взгляд, Влад стукнул своим посохом о воздух. Посох отскочил от него, послышался треск, а за звуком появилась и сама трещина, которая крошилась и расширялась. В ней виднелся Дюран. Влад прошёл сквозь трещину в воздухе, и как только он это сделал, осколки пространства остановились, а затем с удвоенной скоростью стали занимать прежние места, покуда трещина не исчезла.
За стенами больше не высились деревья, теперь всё, что было вне храма, стало тьмой. Раздались оглушительные вопли, рёв и стоны. Ворота содрогнулись в последний раз.