Найти человека для Александра не представляло проблемы. Проблемой было место, где приходилось искать. Грязные, забитые мусором и гнилью улочки петляли и упирались в тупики. Это был настоящий муравейник, возведённый из грязи и досок. И он просто кишел людьми.
В тени мусорных куч и стремящихся вверх хибар было душно, в изредка пробивающихся золотистых лучах солнца клубилась пыль. Улица, по которой он шёл, вывела на знакомую оживлённую развилку. Отсюда он ходил и направо, и налево, и всё равно возвращался на это же самое место. Теперь он понимал, о чём говорил палач. Грязь была тут везде. На потолке, на полу, на стенах. С её помощью крепились дома, ею же были измазаны люди. Их неказистая одежда оттого казалась ещё более омерзительной, чем была сама по себе, а сама по себе она даже одеждой-то не была!
Перед ним шла пышная женщина, завёрнутая в мешанину из обрывков ткани, нанизанных на верёвку, перекинутую через плечо. В руках у неё была увесистая деревянная табличка, которой та обмахивалась на манер веера. Ей навстречу вышел смуглый мужчина без глаза, с оттопыренной вбок челюстью, в штанах при одной лишь штанине. Они остановились и начали переговариваться о жаркой погоде и последнем событии.
— Так та херабора рухнула? — кивнула она в сторону стены.
— А то! Здорово, правда? Мы ж деревяшек теперь наберём! — развёл руками одноглазый.
— Угу… теперь даже в срок уложимся. Так и запишем, — перевернув дощечку и прищурившись, женщина, не моргнув и глазом, стала что-то на ней выкорябывать.
Разрушение такой крупной конструкции, как навесной эшафот, поразивший Александра, здесь, кажется, многие восприняли по значимости как выпавший в пустыне дождь. Эти эксцентричные особы не были одиноки в отсутствии вкуса, но всё же большинство предпочитало более простые тоги, мантии, набедренные повязки, в общем, всё то, что можно легко на себя нацепить. Некоторые и вовсе довольствовались наготой, к счастью, предпочитая не покидать переулков.
Жажда начала одолевать Александра. Тогда он заметил интересную особенность, объединяющую разнящиеся одежды местных обитателей. У каждого человека здесь на поясе, пусть сделанном даже из простых верёвок, имелась фляга. Вор облизнул губы. Кажется, воздух даже стал ещё более сухим, чем ранее.
Шагнув вперёд, он вдруг споткнулся и, падая, успел схватиться за рядом идущего человека.
Тот сразу же скинул с лица капюшон мантии и, гневно осмотрев Александра, оттолкнул его, вдобавок рыкнув:
— Смотри, куда прёшь!
— Прошу прощения… — сжавшись и склонившись, Александр поспешил скрыться с его глаз, растворившись в толпе. Едва оказавшись за спинами мимо идущих людей, он выпрямил спину, вырвал пробку из фляги, бросив её через плечо, и залил себе в горло живительной воды. Живительная вода оказалась слегка затхлой и с песком, но всё же в такой палящий зной выбирать не приходилось.
До ушей вора донёсся всё тот же возмущённый голос:
— Моя фляга! Где этот урод?!
Александр тут же схватил за плечо уже прошедшего мимо человека и развернул его к себе.
— Ты уронил, друг! — улыбнувшись, сказал Александр и всучил бедолаге опустевшую флягу так, что ему пришлось её взять, чтобы та не упала.
— Эм… Спасибо, — человек был явно сконфужен и, пока, весьма признателен.
Похлопав его по плечу, Александр поспешил окончательно раствориться в толпе.
На улицах трущоб было людей в несколько раз больше, чем даже на площади со статуей в самой столице. Вначале Александра обходили стороной, смеряя недоверчивым взглядом. Но побродив по здешним улочкам, он и сам стал похож на местных. Легкомысленные люди шлёпали по грязи, забрызгивая его одежду, она рвалась об гвозди, торчавшие из стен, а из окон, которые больше походили на дыры, постоянно норовили выплеснуть какие-нибудь помои. Так что вскоре местные жители перестали обращать на Александра всякое внимание и толкались плечами, даже не думая уступать дорогу, а кто-то и вовсе бесцеремонно окрикивал его, как старого товарища.
Александр развернулся, но стоило пойти обратно, как он заблудился окончательно и оказался в совершенно незнакомом месте. Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. В нос ударили разом все неприятные запахи этих закоулков. Особенно воняли горбуны. Изредка встречающиеся то ли дети, то ли карлики, все как один сгорбленные и скрюченные, сновали то тут, то там, больше предпочитая прятаться ото всех остальных в особо тёмных закутках и подворотнях, где следили за проходящими мимо или же самозабвенно рылись в кучах мусора. Александру сразу бросились в глаза их руки. Маленькие, тощие, почерневшие и покрытые струпьями. На горбунах было больше одежды, чем на всех остальных. Очевидно, они старались скрывать тела и лица, замотавшись в ворох истлевающего тряпья, но свой запах скрыть они не могли.
Не желая отступать, Александр продолжал свой путь по этой вонючей улице. Чем глубже он забредал по начавшей извиваться дороге, тем меньше людей он встречал на своём пути. Сама же улица приближалась к подножию стены, и чем ближе было её основание, тем мрачнее она становилась. Груды мусора множились. Множились и горбуны, которые здесь переставали прятаться и с интересом наблюдали за Александром, собираясь в небольшие стайки. Александр остановился. Его чутьё било тревогу. Его восприятие напряглось. В ближайшей груде мусора он различил обглоданную человеческую руку. Идти дальше он просто не отважился.
Под пристальными взглядами из-под ворохов тряпья он поспешил прочь и вышел обратно на злополучный перекрёсток. Его вновь окликнули, но ему не о чём было говорить с местным сбродом, потому он просто пошёл вперёд.
Улицы переплетались между собой не только переулками, но и мостами, которые были переброшены над расщелинами в земле, и туннелями, пробитыми прямо сквозь заброшенные и не очень дома. И подобный хаос не только не вызывал в людях отвращения, но они же его и множили. Прямо сейчас то тут, то там люди копошились и из грязи и досок лепили новые дома и заделывали выбоины в дороге.
Он уже долго блуждал. Солнца начали стремиться к закату. За это время он повстречал много людей, но все их чумазые лица сливались в его памяти в одно грязное пятно. На очередном перекрёстке его не просто окликнули, некто преградил ему путь. Александр попытался обойти, отстранив незнакомца. Однако тот и не думал отступать. Он юркнул у Александра под рукой и вновь возник у него на пути, преградив ему дорогу и задорно прищуриваясь.
— Эй! Я понимаю, что тебе здесь нравится, и ты, конечно, можешь ходить по кругу целую вечность, но кажется, что ты здесь не ради наших красот? — Перед Александром предстал парень. Такой же грязный, как и все вокруг, только одежда отличалась. Это были не обноски, а вполне себе хорошие и крепкие вещи, на плече был моток верёвки. Его волосы были спрятаны под бандану, а лицо было местами покрыто слоями засохшей грязи и заживающими синяками. Удивительно было и то, что глаза у него были разного цвета. Обычный, карий глаз соседствовал с ярко-красным глазом, встречаемым, казалось, только у проклятых поганок.
— Возможно, — сказал Александр. — А возможно, это не твоё дело.
— Конечно-конечно, а тем временем ты возвращаешься на этот перекрёсток уже в пятый раз… — Александр уставился на паренька и вдруг осознал, что окрикивал его всё время один и тот же человек. Заметив это, парень вскинул руками и пояснил: — Я считал. И я считаю, что тебе нужна помощь.
— Хорошо, — вздохнул Александр. — Что ты хочешь взамен?
— Как и великие рыцари древности, я считаю, что помогать людям нужно из самых благих побуждений!
— Ясно. И что ты предлагаешь?
— Предлагаю идти за мной, я тебя выведу из муравейника.
Парень снял верёвку с плеча и, раскрутив, забросил её конец на крышу ближайшего дома. Затянув петлю и дёрнув верёвку пару раз для верности, взмахом пригласил следовать Александра за собой. Он схватился за верёвку и стал взбираться на крышу.
Последовав за парнем, Александр осознал свою ошибку. Он относился к этим трущобам как к самым обычным и пытался выбраться отсюда по улицам и переулкам, в то время как местный обитатель двигался между улицами… иначе. Взбираясь на крыши и опускаясь в туннели, перекидывая через крыши доски и пролетая над улицами на верёвках. Улицы, направления, всё то, к чему Александр годами развивал интуицию, здесь отсутствовало напрочь. Здесь все шли напролом. И если надо, даже сквозь жилые дома.
В конце концов, они достигли тупика. Перед ними предстала линия белокаменных домов, которые отрезали дикие части трущоб от уголка цивилизованной жизни. Эти здания были один в один как те, что стояли на каждом углу в столице. Конечно, они были не в пример в худшем состоянии, но даже так они сильно выделялись от навалившихся на них лачуг. Похоже, Александр с проводником находились на дне оврага, так как до крыши здания было около двух десятков метров. Дома стояли на скалистой породе, укреплённой балками, на каждой из которых был вырезан символ — монета и перекрещенные топор и кирка. Помимо всего прочего, бросались в глаза следы работы горняка. Здесь были также видны следы работы шахтёров, как и то, почему их работа была прервана, так и не успев начаться. Почти вся стена и одна из балок были залиты старой, запёкшейся кровью.
Александр, воспользовавшись остановкой, упёрся руками в колени и тяжело задышал. Закалённому разбойнику, обитателю тёмных переулков, было непривычно скакать по крышам. Его проводник, не подавая и вида усталости, дёрнул за едва заметную верёвку, и к ним опустилась верёвочнаялестница. Он взялся за неё, поставил ногу, хотел было подниматься, но стоило ему оторваться от земли, как вся конструкция словно взбесилась. Импровизированная лестница стала ходить ходуном и извиваться, как змея. Отпустив руки и спрыгнув на землю, Александр выругался. Парень лишь рассмеялся. Он подошёл к лестнице сбоку и проворно, как обезьяна, начал взбирался по самому краю наверх, лестница же при этом не извивалась, а лишь слегка покачивалась.
— Могли бы тогда и просто канат оставить! — проворчал Александр, вздохнул полной грудью и последовал за ним.
Забравшись наверх, он увидел, что его проводник, закинув руки за голову, любуется видом. Александр в отвращении скривил лицо. Как можно наслаждаться этой помойкой?! Но подойдя ближе к парню, он и сам увидел картину, которой тот любовался.
Хоть Дюран и занимал большую часть острова, за стеной, со стороны моря, оставалось множество утёсов и руин, которые обычно в подобных местах остаются необитаемыми. Но только не здесь.
Всюду, куда дотянулись человеческие руки, были возведены дома. Словно ураган из досок и ткани прошёлся здесь когда-то давно, разметав повсюду немыслимые и нелепые строения, сочетавшие откровенный мусор в безумных комбинациях. Дома на стене держались на верёвках. Другие стояли друг на друге, образовывая своими крышами улицы, на которые выходили двери других домов, чья крыша также образовывала улицы со своими домами. И даже расщелины в скале были заполнены постройками.
Ветер трепал волосы Александра, а глаза перескакивали с одного места на другое. От увиденного кружилась голова. И посреди всего этого хаоса возвышался храм. Белокаменный, ограждённый железным забором, настоящий дворец. Он не выглядел как что-то чуждое. Он был частью общей картины, контрастируя с окружением, дополняя его, придавая аляповатости своеобразный шик и безумный лоск, как настоящий бриллиант в короне из глины.
— А отсюда всё приобретает совсем другой вид, да? Как звать-то тебя? — выбил его из созерцания вопрос.
— Александр, — коротко ответил вор.
— А меня Ян. Ну что ж, Александр, ещё удивимся! — сказал парень и спрыгнул вниз.
Александр не стал благодарить своего проводника. Он прекрасно понимал, что в какой-то момент их путешествия он лишился кошелька.
Наваждение
Когда смотришь на это место сверху, оно выглядит как картина пьяного художника. Грубо, дико, притягательно. Но когда Александр окунулся обратно вглубь трущоб, в нем не осталось места для прекрасного. Хоть здесь часто встречались дома из мрамора, да и лачуги старались следовать хоть каким-то архитектурным законам, это не меняло здешних обитателей. Грязных, грубых, вездесущих. Спасало то, что в этой части трущоб был виден шпиль храма, к которому Александр тянулся, как мотылёк к свету.
Ему никогда не нравилось находиться в настолько засранных и загромождённых хламом переулках. В них тяжело дышать, тяжело идти, и против своей воли он стал оценивать, насколько тяжело скрываться и сражаться в таких местах. В первом случае что угодно, кроме слизи, грязи и мусора, здесь будет как бельмо на глазу, а в другом — из-за ровно той же грязи, мусора и слизи легко вляпаться, оступиться или запнуться и, как следствие, быстро подохнуть. Стискивая кулаки, он наконец вышел из грязных улиц на неожиданно чистую площадь, вымощенную мраморными плитами. Он вышел к храму.
На площади, окружённой опрятными, насколько это было возможно, домами, было, как и везде, много народу, но здесь никто никуда не торопился. Большинство делали то, что, по мнению Александра, в трущобах было невозможно и чему тут не место — люди просто гуляли и любовались окружающей красотой и чистотой. Это место было похоже на бальный зал для нищих. Бессмысленно бродя по площади, они подражали жителям столицы, и им не мешали ни гнусность их вида, ни грубость их манер. Искренность этого явления вызывала неприятное ощущение расплывающегося безумия и утраты связи с реальностью. Александр ощутил, как волосы встают у него дыбом, когда один из нищих, остановившись перед ним, снял свою шляпу-котелок. Это был настоящий котелок с чьей-то кухни. Нервно улыбнувшись ему в ответ половиной лица, Александр поспешил, протиснулся сквозь толпу веселящихся гуляк и ступил на лестницу, ведущую к массивным деревянным воротам храма.
Из-за массивных дверей доносились песнопения. Очевидно, какой-то ритуал был в самом разгаре, и пытаться сейчас поговорить со священниками было не лучшей идеей. Оставаться на ступенях и стать зрителем этого карнавала он тоже не желал. Он знал, что каждый храм должен иметь сад для медитаций. Там он мог бы привести нервы в порядок и заодно дождаться окончания ритуала. Вероятно, даже в таком месте священники следуют правилам. Убрав ногу со ступени храма, Александр отправился искать сад.
Сад был, и был он наполнен постриженными кустами цветов, имелась даже пара деревьев, а зелёная травка под ногами была самым желанным зрелищем после часов блужданий по помойкам. Но несмотря на все эти красоты, внимание Александра приковала к себе сцена ссоры.
Посреди сада возле каменных скамеек стояли девушка и громила. Громила со шрамом на лысой голове и отвратительно топорщившейся бородкой держал руки на поясе, на котором покачивалась в такт его нервному притопыванию полированная дубинка. На его стёганку с кольчужным наплечником был нанесён знак — монета, кирка и топор. «Наёмник», — заметил для себя Александр. У девушки же были длинные, до пояса, жемчужные волосы с розоватым отливом нежного восхода и кукольное лицо с большими голубыми глазами. Одета она была в чёрную мантию, что указывала на её принадлежность к храму. Непонятно почему, но её образ показался Александру знакомым. Впрочем, почти все прислужницы храма выглядели на одно лицо. Она держала руки перед собой, сомкнув их в замок, а её тонкие брови были приподняты.
В воздухе повисло напряжение, между этими двумя стремительно назревал конфликт, а внезапное появление Александра вставило в эту бурю минутное затишье. Он прошёл мимо них и развалился на скамейке, запрокинув голову. Все-таки в этом проклятом, прогнившем месте даже в саду для медитаций нельзя было найти покоя. Проводив вошедшего в сад незнакомца взглядом, они вернулись к своему разговору, нисколько его не стесняясь.
— И вообще! Ваш храм обещал моим парням исцеление! — глаза громилы выпучились, а вены на шее набухали. Его лицо багровело от гнева. — А вместо этого они валяются в бинтах у вас в подвале! Как это понимать?!
Девушка пошатнулась, едва ли не сносимая криком громилы.
— Не кричите так, пожалуйста, — дрожа, шептала она. — Вы можете отвлечь прихожан и потревожить больных, а им нужен покой…
— Моим парням нужно лечение! Покой они обретут и в могиле! — взревел громила. — Этого вы добиваетесь?! А?! Хотите загнать в могилы?! Я уже отдал деньги! Так почему вы ничего не делаете?!
— Извините, — опустила голову девушка. Она дрожала под напором наёмника и не могла уже трезво мыслить. — Я ничем не могу вам помочь.