- Стоит только усомниться в том, что это самолет, и начинаешь сомневаться во всем остальном. Там на горизонте должен светиться дом. Видишь его?
- Но это не дом, - сказала она.
- Правильно. Поэтому то, что мы видим в небе, - это самолет, а на горизонте - дом.
- А в сперме тридцать миллионов сперматозоидов, да?
- Может быть, не помню сколько, это нужно спросить у какого-нибудь малыша. Они роются по разным справочникам и знают, сколько сперматозоидов, сколько яйцеклеток, что такое половой акт.
- И тебя это не удивляет?
- Меня удивляет, почему по реке плывет топор.
Повсюду были скрепки, они блестели и скрепляли все подряд. На стуле стоял мясной компот, на полу лежал медвежонок, она взяла его в постель и обнимала так сильно, что у него оторвалась лапка, и она вздрогнула от омерзения, и медвежонок упал и прилип к полу.
Она спросила, как его дразнили в детстве, он ответил: "Додо". Она спросила, знает ли он, что по-французски это обозначает бай-бай, он -ответил, что знает. Она спросила, нравится ли ему с ней бай-бай, он ответил, что нравится. Она спросила, можно ли и ей так называть его, он ответил, что можно. Она выглянула на балкон, а там шли: пеших 50 тысяч, да плясцов 100 человек, да коней простых 300, да обезьян за ними 100, да блядей 100, а все гаурыкы, что обозначает девушки.
I.
- Можно съесть макароны с сыром,- предложила Ирра, - так они невкусные, а сыром одним все равно не наешься.
- Ты так много говоришь, как будто у тебя есть сыр.
- Если бы он у меня был, я бы не задумываясь съела его вместе с макаронами, если бы они у меня тоже были.
- Уже можно одеваться.
- Но ты же меня не любишь, - сказала она.
- Не лежать же из-за этого все время в постели.
- Тогда, конечно, можно одеваться.
- Но ты же меня тоже не любишь, - сказал он.
- И куда же ты пойдешь одетый? - спросила Ирра.
- Пойду посмотреть, что вокруг растет.
- А мне что делать?
- Слушай, если ты не знаешь, что тебе делать, делай то же самое, что делаю я. Я одеваюсь - и ты одевайся. Я выхожу на улицу - и ты выходи. Я иду по своим делам - и ты иди по своим делам. Я сплю с другой женщиной - и ты спи с другим мужчиной, поняла?
- Я поняла. Тогда я тоже пойду и посмотрю, что вокруг растет.
Для этого необязательно было выходить на улицу, потому что все было видно из окна. До самого горизонта постройки располагались так, что не мешали друг другу, и можно было смотреть на каждую в отдельности. Неожиданно он сказал про солнце, и ей было приятно, что он его заметил, потому что она его заметила еще раньше. Трамваи шли друг за другом как исключения: сначала стеклянный, потом оловянный, потом деревянный; потом Додостоевский сказал:
- У меня сегодня много дел, кроме того - одна деловая встреча, ты можешь пойти со мной, но только ведь ты будешь там шутить.
- Я не буду, - сказала она.
- И пожалуйста, никаких "Додо".
- Что же мне тебя по имени-отчеству называть?
- Да, лучше по имени-отчеству.
- Тогда, может быть, ты меня тоже будешь называть по имени-отчеству?
Он посмотрел на нее издалека, она стояла в его тапочках, в его рубашке, в своих колготках, в его комнате. Видимо, сейчас он ей не нравился, и она хотела, чтобы он называл ее по имени-отчеству. Он подумал, что сейчас что-то должно случиться, но все равно назвал. Она спокойно пропустила это мимо ушей и спросила:
- Ты будешь есть картошку?
Он испугался этого вопроса.
- А ты? - спросил он.
- Я тебя первая спросила.
Тогда он понял, что все хорошо, и сказал, что будет. Картошка была, чай был, кофе (если с молоком, то было, если без молока, то был), но не было ни того, ни другого. Недолго говорили про картошку и про соль. "Соленая?" - "Нет, недосоленная". - "А мне кажется вполне соленая, но ты можешь посолить, дать тебе соль?" Очень быстро прошел день, и Додостоевский стал собираться. Она еле-еле ковырялась, и он насильно натянул на нее платье. Он совершенно правильно застегнул его, и она догадалась почему.
- Я знаю почему, я все знаю.
- Еще одна минута, и я уйду один.
Наконец, они вышли. Около светофора играла музыка, было очень много народу. Люди стояли все вместе большой толпой, и никто не приглашал друг друга танцевать. Машины разбрызгивали холодную грязь и уезжали.
- И что ты скажешь на деловой встрече? - спросила Ирра.
- Скажу, что мне очень приятно и что я хочу выпить, чтобы сохранить память о ней.
- А потом что ты сделаешь?
- Потом я подам руку, чтобы мне ее пожали, и улыбнусь.
- А я что буду делать?
- Ты будешь стоять с краю и смотреть.
- А если я рассержусь?
Он поторопил ее, и они успели сесть в автобус. Сначала впереди шла трамвайная линия, и он забыл, что едет в автобусе, и думал, что едет в трамвае, поэтому, когда линия кончилась, он от резкого тормоза повалился вместе с другими пассажирами, но вовремя вспомнил, что все хорошо, что это не крушение и что он едет в автобусе. Она же сидела и, может, поэтому сказала:
- Дурацкий трамвай, так болтается.
Он увидел впереди рельсы и подумал, что она права, трамвай был трамваем, автобус - автобусом.