– Я Вас любил. Любовь еще, быть может…- Даже это из его уст, как откровение.- Скажи, Валерик… Кто с утра ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех.
– Алкаш?
– Так вот, алкаш. Сдается мне, что дама тебе загадку загадала. Почище, чем Сфинкс Эдипу. Не исключаю, что там она чиста. Самозабвенность страсти. Вот, что волнует.
– Считаешь, проверяет чувство?
– Валера… Тебе оставлена возможность риска.
– А ты бы?
– Я бы рискнул.
– Что, точно?
– Ни на что б не посмотрел. Когда б способен был, как ты…- Съедает с вилки груздь и сообщает мне, что в моем возрасте красавицу угнал. В машине ее папаши. Водить при этом совершенно не умея. Разбил, конечно.
– А красавица?
– Она-то?
– Слушай, а ведь правда! – перебивает нас Валера.- Был бы человек хороший? А там хоть и сифон?
– Да хоть и лепра. Была б любовь…
– Ты прав! – Бросая все, срывается из-за стола. Срывает с рогов ушанку, ватник.- Ну и мудак же я, ребята! Н-ну – мудак… Ведь нужно было сходу! Вдруг передумала? – Нахлобучив, возвращается к столу и выдыхает.- Ну, ладно. Ну, давай! Чтоб мне верняк! – Опрокидывает, взасос целует себя в татуировку.- Рис, Рыська! Друг сердешный! За мной бутылка! Все, ребята! Если чего, мы с ней в котельной.
Меня вдруг озаряет. Сатори! Подскакиваю, с карманом выворачиваю свой гондон:
– Валера!..
Огненный взгляд через плечо. Еще один. И:
– Спрячь.
– Так… береженого ведь Бог?
Он с силой выдыхает, прерывисто вдохнув.
– Прощаю! Вьюнош? Будь!
Медвежья шкура отсекает звук ухода.
Постреливает печь.
Японский мой кумир сидит напротив. Дуги бровей застыли. Слегка наморщив высокое чело. Глядя мимо – возможно, на себя в трюмо – берется за пачку «Севера». Я вынимаю предусмотренные болгарские, срываю целлофан:
– «Стюардессу»?
– Как говорится, у меня опал… Нет: просто папиросы гаснут. В отличие от сигарет. Гудрона потребляешь меньше, раскуриваешь чаще. Что более способствует работе. А также у машинки можно оставить без последствий. На краю стола. Когда случается поссать… Как вам Валера мой?
Что сказать?
– Просто человек…
– Нет, он живой… Ну, схватит, сходит в диспансер. Да Господи! Все в мире излечимо, кроме нелюбви. Вот – тема. Вот она, вы слышите? – Могучая грудная клетка гулко отзывается на стук костяшек.- Отсутствие.
– Как это?
Он только усмехается.
– Так где вы откопали сей сосуд? Неужто, правда, в гастрономе?
– На Владимирской.
– Стоит, наверно, денег…
Я молчу.
– С розанами, смотрите. Такой он, да? Из Времени Вещей. Значит, вспомнили, как делать. Что ж… Давайте по последней, а остальное – с вашего позволения – заначу. С утра тут, видите ли, посетительница. Дама-с. Приятная во всех отношениях, и, разумеется, с гарантией…
Половая жизнь. Я понимаю. Пару лет назад и сам вступил.
«Старка» убирается за створку трюмо, откуда вынимается аптечная коробочка. Одновременно прихватывает рамку с фото:
– Та девушка. Которую угнал.
Действительно…
– Красивая.
– Десять лет назад. Литературной жизни,- говорит он, возвращая рамку на положенное место .- Которая, как в армии. Год за два… Тогда и я был, сам того не зная, культурист. Куда все делось…- Коробочка открывается.- Вот. Если не допили, могу взамен.
– Это что?
– Это – чтоб наверняка с копыт. Изволите?
Выпить да, но это… Ленинград… Даже Наташа предлагала кодеин.
– Ну-с, а я на этом отключаюсь…- Никогда не видел таких ногтей, как у него. Как когти. Ну да, я вспоминаю био с задней обложки. Армия, буровые вышки. За десять лет, даже одиннадцать, которые нас разделяют, этот уроженец 37-го, когда всех убивали, пережил столько, что я даже представить не могу. Не удивительно, что так ороговел. Пальцы с трудом вылущивают белоснежную крохотку.
Кривясь, запивает старкой.
– В город вы, кстати, опоздали.
– Как?!