Почему же тогда он до сих пор не встретил его, не обнаружил в степи? Абулхаир не на шутку встревожился: как бы его замысел не провалился!.. Батыр бесследно исчез.
Абулхаир был невесел: неужели все его планы, все надежды были пустыми! Опять не везет ему? До каких же пор?.. Бии вот-вот возмутятся и уедут – и будут правы! Если он еще немного промедлит, то это приведет к осложнениям с аргынами. Абулхаир очень надеялся, что молодой, горячий батыр Жанибек не выдержит и сам поедет вслед за биями. Тут Абулхаир, будто невзначай, и перехватил бы его на полпути, услышал бы из его уст просьбу. И он как гостеприимный хозяин выполнил бы буюмтай – просьбу гостя, прибывшего с добрыми намерениями. Жанибек – ведь молод еще, тщеславен! – стал бы гордиться: «Вот-де, как оно бывает! Знатных биев нежили в орде, ублажали, да только хана они так и не дождались! А я едва успел вымолвить словечко, как дело было решено, да еще какое дело! Из-за которого могла пойти жестокая вражда между нашими жузами». Небось был бы в душе благодарен Абулхаиру за то, что молодой хан так высоко поднял его авторитет перед сородичами. Могущественные же, многочисленные аргыны стали бы должниками не старых, надутых от важности заправил, а молодого батыра: Жанибек стал бы – в свою очередь – должником Абулхаира, был бы ему обязан. В общем, выиграли бы оба.
Но все надежды его теперь лопнули как пузыри, растворились в воздухе, как пар от закипевшего бульона.
Абулхаир повернул коня и отправился со свитой в сторону аула. Но не успел проехать и нескольких верст, как ему навстречу попался тесть Суиндык-батыр. Абулхаир удивился нежданному всаднику. Тесть приблизился – было видно, что он чем-то взбудоражен. Они отъехали, и Суиндык наклонился к уху Абулхаира.
Суиндык обнаружил табун в полутора днях езды от ханской орды. Судя по клейму на лошадях этот табун принадлежал не Младшему жузу. Рядом, в тенистой лощинке, спал джигит, по виду настоящий палуан и щеголь. Сердце подсказало старому батыру, что будить юного батыра не следует, а сообщить о нем Абулхаиру – следует.
Абулхаир обрадовался: «Это он! Наверняка это Жанибек! Я слышал, что он щеголь… Вот и тесть говорит: табунщик спит, подстелив под себя красивую зеленую попону, а под головой у него дорогое седло». Настоящий щеголь!»
Абулхаир приказал свите держаться на расстоянии, а сам поспешил к месту, о котором ему рассказывал Суиндык.
Он издалека увидел табун и джигита на белом аргамаке. На джигите был чекмень из верблюжьей шерсти, в которую были вплетены серебряные нити. Абулхаир подскакал к одинокому табунщику и воскликнул:
- Жанибек! Счастья тебе в пути! Откуда едешь?
Джигит смутился, но ответил бодро:
- И вам того же желаю! Сами откуда?
- Я – Абулхаир. Возвращаюсь с охоты. Наша орда недалеко отсюда. Приглашаю отведать нашего угощения. За твоим табуном присмотрят мои джигиты.
Жанибек не мог отказаться и последовал за ханом. Когда они добрались до орды, Абулхаир помог гостю сойти с коня. От коновязи до юрты уже успели постелить ковры, чтобы пыль не коснулась сапого батыра.
Когда пришло время прощаться, Абулхаир спросил дорогого гостя, нет ли у того какой-нибудь просьбы. Жанибек выложил свою просьбу.
- Хорошо! Завтра же два твоих аула отправятся в путь! – пообещал Абулхаир.
Потом он спросил у биев, есть ли у них просьбы. «Наша просьба та же, что и у Жанибека», - отвечали бии.
- Я увлекся охотой и не заметил, как оказался далеко от орды, - сказал Абулхаир. – Заставил вас дожидаться меня. Виноват перед вами, простите великодушно! В знак того, что не держите на меня сердце, примите от меня по аргамаку и парчовому чапану.
С тем и проводил гостей.
Спустя неделю, рассчитав, что болтливые языки сделали за это время свое дело, Абулхаир отправил Мырзатая на базар и к рябому кривому табунщику.
Мырзатай завернул в аул к своему знакомому, побывав прежде на базаре. Одарил его и домашних подарками. Те обрадовались им. Еще бы! Все лето ничего, кроме молочной пищи, не имели, не ели, истосковались по урюку, кишмишу, кукурузе, красному просу и прочему угощению! Полилась речь табунщика, как вода из запруды, которую давно не спускали:
- Ох-хо-хо, как бы не сглазить, мы везучий род! Но, веришь ли, аллах и на этот раз был щедр к нам. Никогда прежде он не оказывал нам такой милости! Хочешь верь, а хочешь – нет, только я тебе скажу так: чего ни пожелает Жанибек – все исполняется! Да, да, истинно так!... Недавно двенадцать мудрых наших биев отправились к Абулхаиру. Его в орде не оказалось: отбыл на охоту – молод еще, беспечен! Бии день ждут, неделю ждут. Уехать, махнуть на все рукой – негоже, почет им оказывают несравненный. Оставаться – тоже вроде бы негоже. Неизвестно, когда хан вернется, удалился, рассказывали, аж до самых туркменских песков, - заливался табунщик, не забывая при это отправить в рот лакомство. – А Жанибек, оказывается, перед дорогой наказывал биям: «Если хан сразу исполнит вашу просьбу, мы поднесем ему в благодарность косяк из десяти разномастных жеребцов, из тех, что мы угнали в прошлом году у калмыков. Я останусь с табуном как табунщик. Если же Младший жуз заупрямится, сообщите мне немедленно!» Жанибек остановился с косяком в глубокой лощине, в полутора днях пути от орды.
Хан Абулхаир забрался далеко-далеко, нашел, говорят, прямо-таки землю обетованную. Куда ногой не ступит всюду тьма-тьмущая куланов и сайгаков и всякой иной живности степной. Послушай внимательно! Хан взял да повернул назад. Свита, конечно, удивилась, поделать нечего – повернула вслед за ханом. Хотя жаль было отказываться от такого изобилия, а кому не было бы жаль? Хан летел как ветер, а потом остановился на одном холме, замер как столб и произнес такие слова:
«Есть у меня рыжая лиса; когда я отправляюсь в дальнюю дорогу, она бежит впереди меня и указывает мне путь. Сначала она привела меня на землю обетованную. Но только я успел подумать: «Вот она, земля обетованная», как лиса круто развернулась и побежала обратно. Она указала мне это место. За тем вон холмом есть ложбина, она заполняется водой. Сейчас ее заполнил табун. Пасутся кони, каких нет в нашем улусе. И там спит незнакомый путник. Он подложил под голову седло с костяной лукой, а под себя подстелил зеленую попону. Знайте – сон путника стерегут два тигра. Рыжая лиса испугалась тигров и укрылась в норе. Тигры эти – духи джигита, они поддерживают его всегда и во всем. С наступлением прохлады джигит проснется, и как только он откроет глаза, тигры тотчас же исчезнут. Подождите меня здесь, я поеду и познакомлюсь с джигитом, когда он проснется».
Взял с собой Абулхаир пять джигитов и – к Жанибеку. Тот только глаза открыл, зевает, потягивается… Разве хан – простой смертный?! Абулхаир сразу узнал Жанибека, хотя увидел его в первый раз. «А, это ты Жанибек? Откуда ты? Удачи тебе в пути!» - обнял он нашего батыра и повез к себе гостить. Неделю гостил Жанибек в ауле Абулхаира, а под конец изложил свою просьбу. И отпустил Абулхаир род таз и тагыши, отпустил! Со скотом и добром. Сам не видел, но свидетели есть: снарядил Абулхаир их в путь, словно девушку замуж отдавал!.. В общем, вернулись бии довольные. «Благодаря Жанибеку, - говорят, - наш спор решился сам собой. Конечно, мы проделали большой путь, не прочь были бы и поспорить досыта, и в спорах отвести душу, но обид у нас нет! Нет у нас обид!»
- Догадываешься, чем теперь заняты аргыны? Помогают устроиться вернувшимся братьям, - Мырзатай в красках описал Абулхаиру все, что услышал от своего нового друга.
Абулхаиру все это пришлось по сердцу. Лишь бы Жанибек и бии вернулись от него довольные. Лишь бы аргыны считали, что и Абулхаир человек не простой, с головой, к тому же справедливый.
Глядишь, Жанибек в нужный момент поможет ему на большом совете… Хотя его могут опередить другие, более шустрые да напористые. Всем, конечно, хорош Жанибек, да больно медлителен. За то время, что Жанибек гостил у него, Абулхаир пригляделся к батыру. Пока Жанибек откроет табакерку – целый аул успеет откочевать, пока положит под язык насыбай, кочевье успеет поставить юрты…
Да, не стали они еще такими друзьями, такими близкими людьми, чтобы Абулхаир мог прямо попросить Жанибека о помощи. Поэтому нужно искать к нему еще какие-то тропки. Говорят, Жанибек забывет о пище, завидя быстрого скакуна, породистую гончую и смазливую девушку. «Может, повозить его по нашим аулам, которые славятся красавицами, - строил планы Абулхаир. – А что? Слава аллаху, он посылает нашему племени несказанно красивых дочерей. Что не удалось мне, сделает за меня какая-нибудь красавица?»
Абулхаиру было ясно: надо еще раз угодить батыру. Тогда тот уж точно будет ему поддержкой на большом совете. Если Букенбай, даст бог, назовет его имя, а Жанибек поддержит его, тогда исполнится мечта Абулхаира.
События подтвердили, что его расчеты были правильными. Джунгары зашевелились в самом начале 1710-го года. Они отдохнули, отъелись на привольных, зеленых пастбищах Семиречья. Набрались сил и стали поглядывать на остальные казахские земли.
Участились набеги на казахские аулы, заполнившие своими табунами и отарами просторы Сарысу, раскинувшие белые юрты на берегах Бугена, Бадама, Арыси, Кошкар-Аты, Шаяна. Алчные джунгары охотились не только за добром казахов. Они хотели вызнать, сильное ли у степняков войско, могут ли они оказать сопротивление.
Если приближается враг, ни один казах не усидит дома. Гонцы сновали из аула в аул, из улуса в улус. Совещания аксакалов, казалось, не прекращались ни днем ни ночью, словно каждый день являлись сваты. Чем чаще случались, чем дольше длились эти сборы да советы, тем больше волновался Абулхаир… Если народ поднялся, то не успокоится пока не посадит на коней своих мужей. А коли так, возникнет необходимость в достойном сардаре – военачальнике.
Ночами он ворочался в постели без сна, вставал, ходил в темноте; на рассвете уже был на ногах, поднимал полог юрты, вглядывался вдаль в ожидании… Ждал гонца с вестью о маслихате.
На этот раз собрание созывалось не на Культобе, а в Каракумах – аксакалы опасались совещаться прямо перед носом у врага. Самым подходящим для всех трех жузов местом были Каракумы – враг далеко, свои близко.
Травы стояли по пояс, волновались, словно волны на морской глади. По склону холма расстелили радужные ковры. Хан Тауке сидел в центре, в окружении представителей всех трех жузов. Несмелые разговоры, которые велись степняками потихоньку, между собой, по углам, должны были выплеснуться на этом собрании.
- Откочуем за гору Кап! – предлагали одни…
- Разобьем врага, который послабее! Надо решить кого, - джунгар или башкир? – горячились другие.
- Покоримся джунгарам, притихнем, затаимся на время. Может, и не станут они отбирать наши земли. Успокоятся за свои тылы и нападут на маньчжур! – кричали третьи…
Абулхаир бросил осторожный взгляд на Букенбая. Огромный, как нар, Букенбай, похоже, и не собирался держать речь. Слушал других сосредоточенно, не пропуская ни слова. Уперся кулаком в колено. Что бы ни говорили, ни кричали другие, ни один мускул не дрогнул на его широком лице. Пытливые глаза под мохнатыми бровями, казалось, так и сверлили окружающих.
По правую руку от него восседал Есет. Голова его, насаженная на длинную шею, возвышалась над всеми.
Все знали: судить о настроении Букенбая можно по Есету. Чуть скривил губы Есет – Букенбай, стало быть, недоволен. Чуть хмыкнет Есет – значит, Букенбай сердится. преданными, самыми близкими друзьями были два этих смолоду росших вместе человека. Потом и вовсе породнились…
Попав в плен к джунгарам, Есет пробыл у них пять лет. Вернувшись домой не нашел ни дома, ни семьи. Джунгары напали на аул Есета, захватили его беременную жену. Она родила сына – Акмандая – уже в плену. Котайджи разомкнул по этому случаю уста: «Сын его все равно в наших руках. Вырастет Акмандай, станет джунгарским батыром, отсечет в битве голову отцу!»
Букенбай женил друга на младшей своей сестре, красавице Енсеп. Она родила Есету сына и дочь.
Рядом с Есетом расположился рыжий толстяк Балпаш, богач, каких мало в степи. Балпаш был родным дядей Есета по матери. Если Букенбай отдал другу в жены сестру, то дядя одарил его скотом.
Теперь по богатству Есет уступал немногим. И все же он молча признавал старшинство Букенбая. Всегда был рядом с ним, справа от него. Даже коня на коновязи привязывал справа от коня Букенбая.
Есет нетерпеливо шевельнулся и все замерли: сейчас заговорит Букенбай! И в самом деле Букенбай бросил в середину свою плетку – доир.
- Братья! Почему мы собрались с вами в этих зарослях, где ворам впору прятаться, а не честным людям! – голос Букенбая звучал спокойно, даже как-будто устало. Люди встрепенулись, подались вперед – к Букенбаю. Давайте задумаемся, почему мы притаились среди этого бурьяна, вместо того, чтобы сидеть на священных наших холмах, где испокон веков решались все наши дела и тяжбы?
Не от хорошей, вольготной жизни мы оказались здесь! – голос Букенбая набрал силу, звучал гневно, решительно. Сейчас не время для споров! Не бабы ведь мы болтливые, чтобы бесконечно толочь воду в ступе. Мы говорим тут с вами красивые слова, а кто из нас уверен, что в это самое время враги не налетели как саранча на наши аулы. В дни, когда враг угрожает нам, вонзает свои подлые копья в наши юрты, спорить и болтать попусту – все равно что требовать калым за потерявшую невинность девушку.
- Что же нам делать? Что ты предлагаешь? – прервали Букенбая наиболее нетерпеливые. Общее волнение нарастало.