Но Абулхаир ничего не слышал и не видел, кроме битвы. Он ликовал! Он торжествовал! Он улыбался! Глаза слуги чуть не вылезли из орбит: кому еще довелось видеть, как улыбается Абулхаир-султан? Это — все равно, что увидеть, как распускаются цветы на железе!
Однако когда же еще смеяться, когда торжествовать Абулхаиру, если не сегодня? Как его джигиты крушат врага! Есть ли счастье более высокое, чем пьянеть от сознания, что твою волю выполняют люди, народ! Несколько слов, тобой произнесенных, превращаются в потоки вражеской крови! Это благодаря твоим мыслям и планам, которые из ночи в ночь томили, мучили тебя, летят теперь головы с плеч джунгар. Твоя заветная цель приносит счастье одним и несчастье другим! О аллах, с таким послушным народом он горы своротит! Разобьет любого захватчика, изгонит его прочь с родной земли!..
«Если бы только народ этот всегда был под моей властью! Нет в мире выше чуда и мощи выше, чем державная власть, которая никому не дает ослушаться меня, перечить мне!.. Что же это — сон или явь, это чудное упоение властью?.. Или плод воображения?.. Но не дитя же я, чтобы так глубоко погрузиться в мечты... Правда... Правда!.. Явь!»
Абулхаир огляделся вокруг, ища подтверждения тому, что он не грезит, а находится в реальном мире.
Джунгары были уничтожены почти все. Но это что за мелодия доносится до его ушей, знакомая мелодия? Совсем знакомая. Слышанная уже. Когда же и где? Это звуки, звуки, страшнее которых нет, кажется, ничего, заполняли землю в те годы, когда народ покидал Каратау. Казахские кочевья снимались с насиженных гнезд своих, и вот так же рыдали и стенали люди, наполняя печалью и горем небо, землю, воду, степи и горы. Их плачу вторили, вплетались в него стоны верблюжат, мычанье телят, блеяние ягнят, ржание жеребят — всех осиротевших, всех потерявших своих матерей!.. Боже, что тогда творилось на их земле! С воплями и причитаниями царапали себе лица вдовы, рвали волосы девушки, потерявшие отцов и братьев, заходились в плаче младенцы в колыбелях, тряслись от рыданий, бессилья и унижения плечи мужчин, сидевших на конях, с низко опущенными головами. Рыли лапами землю псы и выли, подняв морды к небу... Все это сливалось в единую мелодию, от которой вставали дыбом волосы даже у людей с каменными сердцами и железными нервами. Мелодию годов великого бедствия.
Смешавшиеся воедино крики, вопли, стоны, визги как будто вернули Абулхаира в те времена. «Но почему же не встают теперь дыбом волосы, почему не разрывается сердце?.. Здоровенные мужчины голосят, и плачут, и колотят себя по голове. Закованные в металл, обвешанные оружием, они не перестали быть людьми... Но никто из казахов не может считать, не считает их людьми. Сколько горя и бед принесли они... Неужели джунгары не понимают этого? Почему они воют как собаки?..
Рыдают как бабы, рвут на себе волосы! Потеряли всякую надежду на победу и на жизнь... Кто пожалеет воющего пса и плачущего врага?!
О аллах! До какого великого дня удалось дожить! Были бы здесь сейчас несчастные вдовы и матери, выплакавшие все слезы по дорогим своим мужьям и сыновьям! Были бы сейчас здесь луноликие сестры — они целовали бы не только вышедших из гущи боя воинов, но и ноги их коней, окровавленные по самые лодыжки!
Радуйтесь, казахи, радуйтесь! Пришло время, настал час вашего отмщения! Все, живые и мертвые, радуйтесь!
Смотрите же, ликуйте! Дарует ли нам судьба еще одну такую же победу? Наслушайтесь, насладитесь псиным воем кровавых врагов наших! Народ мой, радуйся, радуйся же и торжествуй! Это твой день, народ мой, твой день!..
...Почему опять закружился мир, завертелись передо мной земля и небо? Кто скачет, кто несется ко мне? Давняя рыжая лиса или недавно привидевшаяся мне красная гончая? Приближается, бросается мне под ноги, лижет их! Это, наверное, и есть мое счастье!..
Всяк по-своему толкует о счастье: это и звезда в небе, и птица, парящая в поднебесье... Какая там птица!.. Какая там звезда!.. Счастье — оно вот так вот бросается тебе под ноги и лижет их. Поэтому, наверное, мы его часто и не замечаем!.. Не уходи от меня, мое счастье, не исчезай! Лижи, лижи мне ноги!.. О аллах! Не сошел ли я, Абулхаир, с ума?
Почему умолкла горестная мелодия? Где, где жаркая битва? Почему кто-то резко хватает моего коня за повод? Кто посмел?..»
Абулхаир очнулся от радостных мыслей и увидел, что слуга Болата стоит рядом. «Что до сих пор делает здесь лизоблюд Болата? Что он говорит, кричит ему прямо в ухо! Что он такое несет? «Хан умирает!» Какой хан? Тауке давно умер! «Стрела попала!..» В кого попала стрела? Победили-то мы? А куда же подевались джунгары? Ага, спасаются бегством! Ничего, ничего, догоним!»
— Чего тебе? — резко, через плечо бросил Абулхаир слуге.
— Алдияр, хана Болата ранило стрелой!
Абулхаир все еще улыбался, был не в состоянии осмыслить новость. Что сказал этот человек?
Абулхаир огляделся: он в одиночестве стоял на маленьком холмике. Рядом — груды мертвых тел, красная от крови земля. Никто не догонял, не добивал удиравших джунгар.
Он яростно огрел коня и поскакал за джунгарами. К Абулхаиру присоединились Букенбай и Есет — только они двое. Остальные не сдвинулись с места. Почему? Почему?
Они скакали долго. Наконец с Абулхаиром поравнялся Букенбай.
— Алдияр, в тылу у нас небольшое войско. Впереди джунгарский улус. Как бы не случилось чего-нибудь худого... Вернемся! Болат-хан ранен, говорят — смертельно. С ним остались все, нам тоже нужно вернуться.
«...О-о-о-о! Упустили, не захватили вражеское знамя! Всех следовало уничтожить, всех... Победа наша оказалась неполной!» — подосадовал Абулхаир.
Когда они возвратились, Абулмамбет уже увез Болата в Туркестан. Наскоро распрощавшись, Барак и Кучук помчались в свои улусы.
Оставшиеся с Абулхаиром воины Младшего жуза с грутью всматривались, запоминали недавнее поле брани, потом тронули коней.
— Так и стоит в ушах вой этих джунгар! — выпалил Батыр.
Страшная была битва... Все казахи, наверное, слышали вражеские вопли и стоны. Теперь народ прозовет это место «полем воплей и плача» — Аныракай, — тихо сказал Букенбай.
Абулхаир никак не мог забыть это сражение, отрешиться от него — ходил рассеянный, будто потерял сам себя... Равнина, мертвые тела, рыдающие, стонущие, бегущие без оглядки джунгары...
Эти воспоминания не наполняли его радостью, не утешали в великой его печали.
Абулхаир знал: ныне, едва лишь встретятся два казаха сразу же заговорят об Аныракае.
Разговоры эти не трогали его, будто и не касались его, будто его вовсе не было там, в долине Аныракай.
Временами ему казалось, что сражения и победы не было вообще. Может, совет на Ордабасы — тоже плод его воображения. И это мучило его более, чем сплетни, толки и досужие вымыслы людей. Если бы в действительности было, происходило то грандиозное сражение, то и последствия его были бы не столь запутанными, смазанными. Если бы и вправду было такое важное, решающее собрание, как совет на Ордабасы, то не остались бы его решения забытыми и незавершенными.
Мысли об этом не покидали Абулхаира, посещали его как непрошеные гости по сорок раз на дню. Он не находил ответа на эти вопросы: «Было или не было?.. Неужто же все это мои пустые, глупые фантазии? Или сон?.. Нет, правда! Правда! И сражение, и совет были всего три-четыре месяца назад, как я могу сомневаться? Стоит только спросить у друзей, чтобы убедиться... А еще лучше — у врагов, которые пускают в ход клевету, оговор — любое оружие, только бы уничтожить, унизить меня в глаза людей!.. Абулмамбет ни одного бия не пропускает, даже самого захудалого, и нашептывает, нашептывает: «Абулхаиру было наплевать, когда умирал властелин золотого трона, сын Тауке! Он чуть не лопнул от злости из-за того, что спаслась какая-то горсточка джунгар!..»
Барак ездит из одного аула в другой и трезвонит: «Абулхаир хочет, как всегда, присвоить победу себе. Если бы не находчивость Абулмансура в решающий момент, сражение могло бы кончиться, ох-хо-хо, печально, да, да, прямо-таки позорно!» И другие султаны каждый день собирают в своем шатре батыров и держат с ними совет. О чем? Не о том же, в самом деле, взять себе еще одну жену или нет? О чем-то куда более серьезном... Скорее всего о том, как еще крепче, еще сильнее рассчитаться с джунгарами. Но почему они держат совет без него, главного сардара?
«Что бы мои недоброжелатели ни говорили, на Аныракае мы победили только благодаря моему замыслу и моей воле. И мы добились бы еще большей славы, если бы не мои соперники! Зависть их гложет, зависть и боязнь, что слава и власть моя поднимутся слишком высоко. Однако остальные казахи... Неужели спустя всего несколько месяцев они предали забвению победу, которой ждали так долго — и все же дождались?! Непостижимо! Невозможно!.. Ох, возможно, еще как возможно! Что я, только сегодня узнал собратьев своих?.. Не добились бы победы на Аныракае, весь позор и вину взвалили бы на меня. Разнеслась бы молва, словно пожар: «Если Абулхаир сделал бы не так да не эдак, то тогда мы были бы на щите!»
Аллах миловал! Случилась победа! Мне воздают честь и хвалу простые люди, чей клич «Алаш», а ждать того же от верхушки, чей клич «Архары» — напрасные мечты!.. Надо же было случиться такому, чтобы какая-то стрела угодила в размазню Болата! А для врагов моих это удачный повод не дать мне продвинуться дальше, достичь цели — полной победы. Полной! «Как можно продолжать сражение, когда хан умирает! Победа и так за нами!» — зашумели, обрадовались они... Даже в такой решающий момент они ни за что не последуют за тобой. Завтра, когда встанет вопрос о том, кто должен будет занять трон, он станет слишком опасным соперником — главный сардар, разгромивший войско джунгар и их улусы! Они воспользовались неожиданной смертью Болата, которого ничуть им не было жаль, чтобы сорвать мои планы, не пропустить меня вперед.. Вроде бы никто не сделал мне явного зла, но... Абулмамбет в оправдание твердит: «Как же мы могли вести сражение, когда умирал главный хан?» Другие объясняют: «Разве мы могли оставаться на месте брани, когда умирал хан, когда в трауре был Абулмамбет»
Мое сердце обливается кровью. Они же радуются, злорадствуют. Им только того и надо. Чтобы я не достиг своего, чтобы победа осталась незавершенной, не моей...
Немало времени прошло после смерти Болата. Почему же притихли высокородные тюре? Обычно они начинали готовить белую кошму для нового хана, едва кончались сорок дней после смерти предыдущего правителя. Они тоже оправдываются: «Не время сейчас казахам выбирать главного хана, ибо не собрались еще вместе все три жуза, не все освободились от джунгарского ига!» Главный хан необходим казахам как воздух, нужен именно теперь, сейчас. Хан, который объединил бы всех их, зажег их сердца, повел за собой, — половина народа томится, половина земель находится под пятой врага.
Каждый из тех, чей клич «Архар», зарится на ханский престол. Но все они, без исключения, боятся увидеть на троне меня. «Хвала аллаху, — смиренно провозглашают они, — каждый из нас владеет улусом, будем пока довольствоваться этим». Про себя же злорадствуют: «Пусть кишки, которые не перепадут мне, варятся вместе с дерьмом!» Молят всевышнего: «Пусть счастье, которое не достанется мне, никому не достанется!»
Абулхаира душила обида. Он никак не мог решить для себя: как ему быть, как действовать дальше?
Абулхаир поселился на полуострове Каратюбек, вблизи русской границы...
Полуостров Каратюбек был, словно крепость, неприступен для врагов. Его с разных сторон окружали плоскогорье Челкар-Нура, широкое русло Тургая, три озера: Соркуль, Кульжарма, Буранчи и упиравшееся в голый такыp озеро Шумиш. Абулхаир намеревался провести здесь осень и зиму. Для скота и табунов — вдоволь сочной травы и воды. Люди не останутся без дичи: на озерах полным-полно дичи, и зверья разного водится на побережье достаточно.
С первыми лучами солнца Абулхаир вместе с Мырзатаем и с кем-нибудь из слуг отправлялся на охоту. Его спутники никак не могли насладиться привольем и охотой, сколько бы дичи и зверья они ни настреляли. Зверь же, которого преследовал Абулхаир, был не на воле, был в его душе. Его не могли настигнуть ни стрела, ни ловчая птица, ни быстроногая борзая. Пока его спутники, возбужденные и радостные, подсчитывали добычу, Абулхаир сидел в стороне отрешенный, задумчивый. Он пытался собрать воедино мысли, рассыпанные, как просо. Он никак не мог постичь чего-то чрезвычайно для себя важного. Он словно утратил цель и веру. Ему было страшно даже подумать, что он никогда не заслужит чести и славы, сколько бы подвигов для казахов ни совершил, сколько бы гор для них ни своротил... Он так и останется в их глазах прежде всего сыном простолюдинки...
...У него была только одна возможность переупрямить этих упрямых ослов, доказать им, что он человек, которым нельзя пренебрегать даже самым родовитым и кич-
ливым тюре!И еще надо найти сильного покровителя, чтобы он мог сполна осуществить давно им задуманное. Выбор не так уж велик: либо Россия, либо Джунгария... Много ли чести будет, если он обратится к джунгарам. Выгоднее пойти на поклон к русскому царю. Заявить открыто и прямо: «Примите под свое крыло, возьмите в свое подданство!..» — тогда, наверное, не выпроводят, похлопав по плечу. И до русских, наверное, дошла весть, что казахи не слабый и безвольный народ, что не хотят они жить под пятой у джунгар. Не оглохли же там, в Омске, Уфе, Астрахани! Слышали не раз его имя — имя человека, который вел за собой народ, который не раз побеждал коварных джунгар!
Пока что нет хозяина золотого казахского трона, правителя всех трех жузов. Но он будет, будет же когда-нибудь! Кто среди казахских султанов может сравниться с ним по влиянию в степи, у кого в руках военная власть? Как-никак он был избран главным сардаром всех жузов! Почему бы ему в таком случае не вступить в переговоры не просто от имени своего улуса, но и от имени всех казахов? В этом случае русские будут разговаривать с ним куда охотнее. Джунгары, известное дело, ненадежны и коварны. Как завтра они поведут себя? За ними простирается Китай... Зная это, русские вряд ли оттолкнут казахов. Это им невыгодно. Царя Петра нет более в живых, вместо него теперь правит женщина. Быть может, она поймет нужды казахов и... А признает Россия его главным ханом, казахи, ясное дело, не посмеют перечить, тем более, что сами же выбрали его главным сардаром...
Если царица примет его прошение, то ему придется решать другую, не менее трудную задачу. Как отнесутся ко всему этому казахи? Быть союзниками — это еще куда ни шло. А быть подданными?! Найдутся такие, которые будут противиться: «В то время как мы утопаем в крови, лишь бы не оказаться под джунгарами, зачем нам самим проситься под власть русских?» На это у него есть ответ: «Если мы окажемся под джунгарами, а все к тому идет, то вскоре увидим оскаленные морды шуршитов. Ведь ска-зано в священной книге: «Перед концом света нахлынет тьма-тьмущая шуршитов». Не лошадь же нас в голову лягнула, не желаем же мы в самом деле приблизить светопреставление!.. Далее продолжая воевать против джунгар, мы все равно половину народа нашего обречем на страдания и слезы, а то и на гибель.
Что же касается русских... Им, русским, от нас ничего не нужно; ни скота нашего, ни пастбищ наших. Будут они себе сеять хлеб, ловить в пограничных реках рыбу, которую не только мы сами не едим, но и собаки наши не хотят есть... Русские не станут посягать на курук в наших руках и на наш трон. Нет им дела до наших степей и пустынь. Они будут довольствоваться нашей покорностью.
В годы великого бедствия джунгары показали, на что они способны. А многочисленные шуршиты превзойдут в жестокости и свирепости. Их государство — этот муравейник — поглотило потомков нашего чингизида Кубилая — а ведь они были правителями этой страны. Их заставили забыть родной язык, религию, традиции, родину. Они и нам заявят, эдак хитренько и ласково, попали мы под их пяту: «У вас волосы черные, и у нас волосы черные, у вас глаза узкие, и у нас глаза узкие, давайте станем одним народом!..» Что же нам — сидеть и ждать, когда этот дракон явится сюда и поглотит нас?
Во времена, когда сильный властвует над слабым, большой над маленьким, нам не обойтись без сильного покровителя. Доказательство тому — судьба калмыков и башкир. Их никто не трогает и не рвет на части. Доколе же нам, казахам, мыкаться; испытывать свою горькую судьбу! Что же делать, как решить эту задачу? Задачу всего народа, всего нашего будущего?..